Боевой гимн

Долгожданный 2-й флот, выпестованный юным адмиралом Буллфинчем, был наконец спущен на воду. Вначале он состоял только из одного броненосца и новенькой колесной паровой канонерки «Питерсберг». Еще у них было шесть деревянных трехмачтовых сторожевиков, которые, как правило, вели наблюдение за восточным берегом моря, в четырех сотнях миль от оборонительных укреплений. Там, в устье реки, находился небольшой городок, судя по всему, занятый бантагами. Похоже было, что вверх по течению реки стоит более крупный город, но узнать точнее не представлялось возможным, так как устье постоянно охранялось не менее чем дюжиной судов.

Эндрю предлагал совершить рейд вверх по реке, несмотря на риск встречи с превосходящими силами противника, но президент наложил свое вето на эту идею. Эндрю было нелегко убедить Конгресс и даже Калина уже в том, что нельзя терять бдительности и сбрасывать бантагов со счетов, что необходимо тянуть железнодорожную линию дальше на восток.

Впервые с тех пор, как они попали на Валдению, Эндрю был принципиально не согласен с президентом, старым хитрецом Калином. Все усилия Эндрю и его сторонников добиться установления военного контроля над возможно большей территорией натолкнулись на ожесточенное сопротивление со стороны Калина и его партии, которые ограничивали финансирование армии и строящейся железной дороги. Это стало ключевым моментом развернувшейся кампании по выборам в Конгресс, которые должны были состояться осенью.

При одной мысли об этом Эндрю снова захотелось выпить, и он потянулся за бутылкой.

— Чертов Конгресс,- пробормотал Кин себе под нос. Эмил расхохотался.

— Чего ты ржешь? — вскинулся Эндрю.

— Республика, Республика. Это ведь ты ее создал, а теперь, когда тебе не дают поступать по своему усмотрению, ты все это проклинаешь. Знаешь, ты ведь мог назначить себя пожизненным диктатором, и они любили бы тебя за это.

Эндрю уставился на Эмила с таким видом, словно тот только что ляпнул гнусную непристойность.

— Ну, так ведь он и был диктатором во время первой войны, — вмешался Пэт, — прямо-таки Юлием, чтоб его, Цезарем. Шикарный был диктатор, скажу я тебе. Жаль, что он завязал с этим.

Эндрю недоуменно переводил взгляд с Эмила на Пэта, пока наконец те не расплылись в широких улыбках.

— Ты прирожденный республиканец и аболиционист, — заявил Эмил. — Я потому и приехал в Америку со своей родины — из-за таких людей, как ты. Если бы ты вздумал остаться диктатором, я бы тебя отравил. Эндрю рассмеялся и покачал головой.

— Каждый солдат имеет право ругать командира, когда он один,- сказал он.- Демократия — это лучшая политическая система, придуманная человечеством, но иногда мне от нее реветь хочется. Какая близорукость! Мы ведь выиграли не войну, а битву. Нам угрожают еще две орды, а на западной границе рыщут остатки мерков. Все может начаться снова в любой момент.

— Готов поспорить на что угодно, у нас дома старик Грант и Линкольн содержат армию в полном порядке, — вставил Пэт.

Эмил отрицательно мотнул головой.

— Не думаю, что они оставили в армии и двадцать тысяч солдат. Разве что начались беспорядки в Мексике или южане опять зашевелились. Нет, друзья мои, после того, как закончилась война, вы стали ходячими анахро-низмами. Теперь вы имеете дело с политиками и крес-тьянами, которые считают, что войско нужно только тогда, когда волк уже у их дверей.

— Что-то затевается, — задумчиво произнес Эндрю.

— Бантаги! — воскликнул Пэт, и в его голосе про-звучала надежда. — Признаться, я верю тому, что нам сказал старый Музта, хоть он и чертов тугарин.

Эндрю молча кивнул. Взаимопонимание, возникшее между ним и вождем тугар, было чем-то непонятным для самого Эндрю. «Как странно, — думал он. — Семь лет назад они чуть не уничтожили нас. В войне с мерками тугары сражались на нашей стороне. А теперь, согласно их удивительному кодексу чести, они уважают меня».

Тугары откочевали на восток от границы Республики и осели на никем не занятом участке степи площадью в полмиллиона квадратных миль, занимаясь скотоводством и иногда сбором дани с окрестных человеческих племен, на что Эндрю вынужденно смотрел сквозь пальцы. Но убойных ям больше не было, и Музта посылал ему тревожные сообщения о том, что бантаги что-то готовят.

Открыв заднюю дверь вагона, Эндрю вышел на платформу. Сквозь клубы паровозного дыма в небе проглядывали звезды.

Степь постепенно переходила в небольшие перелески, когда дорога поворачивала на север, огибая малярийные болота и протоки, приближавшиеся на юге к Великому морю. Как и Внутреннее море, которое находилось сейчас в пятистах милях к западу от них, Великое море прикрывало их правый фланг. Если кто-нибудь решит напасть на Республику с востока, море защитит их.

В сумерках мимо него проплывали деревянные избы и пиршественные дома асгардских деревень. Германцы были неплохими воинами, но им явно не хватало дисциплины, установленной Эндрю в русских и римских полках. Гансу понравились бы эти тевтоны, происходившие, как подозревал Эндрю, из Римской Германии.

Позади него распахнулась дверь.

— Возвращайся в вагон, а то простудишься и помрешь,- прозвучал голос Эмила.- Воздух-то холодный.

— Неужели в самом деле помру? — полюбопытствовал Эндрю.

— Как пить дать помрешь, — не моргнув глазом, заверил его старый доктор.

— Ладно, ладно, сейчас вернусь.

— Что, продолжаешь думать о Гансе?

— Хорошо бы, он был здесь.

— Если тебя это утешит, я думаю, он всегда здесь.

— Такое мог бы сказать отец Касмар.

— Да нет, я не это имею в виду. Я хочу сказать, он в тебе. Ганс обучал тебя, он учил большинство ребят из Тридцать пятого. Ты и твои солдаты изменили этот мир.

Старший сержант Ганс Шудер — квинтэссенция Армии Потомака. Армии, создавшей Республику в этом мире. А Республика — это зеркало, в котором мы вечно будем видеть нашего Ганса. Всегда вспоминай это, полковник Кин, когда будешь чувствовать себя, как сейчас.

— Опять философствуешь, — улыбнулся Эндрю.

— А что еще остается старому еврею вроде меня? — пожал плечами Эмил.

— Я знаю, что скоро что-то случится, — тихо сказал Эндрю. — У меня были странные сны. Как тогда, с Тамукой.

Эмил пристально посмотрел на Эндрю.

— У меня такое ощущение, будто кто-то пытается прочитать мои мысли, как Тамука во время последней войны. У некоторых воинов орды есть эта способность, но у того, кто следит за мной сейчас, она развита очень сильно, гораздо сильнее, чем у других. Его разум иной, он…- Эндрю сделал паузу, подыскивая правильное слово,- он современный. Да, именно так, современный. Он думает по-другому, и это, друг мой, пугает меня.

Лицо Эмила было мрачным как никогда.

— Если уж ты напуган, Эндрю, значит, нам всем пора испугаться.

— Батальон, смирно!

Генерал-майор Винсент Готорн придирчиво оглядел строй солдат, замерших перед ним, и остался доволен увиденным. Бойцы 5-го Суздальского, «гвардейцы Готорна» стояли вытянувшись в струнку. После установления торговых связей с Асгардом Республика получила доступ к синей краске, и теперь ее армия носила традиционную форму своих воинских наставников: светло-синие брюки, темно-синие мундиры, застегивавшиеся на четыре пуговицы, и черные фетровые шляпы с опушенными полями. При виде своего полка, одетого в любимые цвета янки, сердце Винсента забилось быстрее. Он поднял глаза на реявшее на ветру продырявленное пулями знамя, на котором были золотом вышиты названия жестоких боев, в которых сражался полк.

Рядом с «гвардейцами Готорна» располагался отряд моряков, носивших синие штаны, синие блузы в белую клетку и белые шейные платки. Перед строем своих людей, гордо выпятив грудь, стоял Буллфинч в роскошном двубортном синем кителе. Из-за черной повязки, прикрывавшей потерянный в морском бою глаз, красавец адмирал сильно смахивал на пирата.

Выпустив облако пара, поезд остановился. Военный оркестр встретил командующего подобающим моменту приветственным громом всех своих инструментов и тут же разразился «Боевым кличем свободы».