Солдаты

Эндрю усмехнулся, когда Ганс положил руку ему на бок, как будто помогая ему идти в том же направлении, двоим старым пострадавшим в бою воинам, хромающим вперед. Остальные ждали, и Эндрю ощущал, как будто все они могли чувствовать то, что было сказано между ними двумя.

Эндрю удивился, увидев Отца Касмира, только что подъехавшего и слезшего с лошади. Как священник узнал, было вне его понимания, но казалось, что он всегда знает все. Он подошел к Эндрю и Гансу, и пожал им руки.

— Готорн рассказал мне о плане.

Эндрю молча, шевельнулся, злясь на Винсента за то, что тот такой болтливый.

— Не беспокойся, я ни слова не сказал об этом. План блестящий, он абсолютно блестящий.

Он посмотрел на Варинну.

— Возможно, ты должна стать постоянным членом военного совета.

— Чак хотел бы этого, — сказала она с улыбкой.

— Нет, ты теперь самостоятельная личность. Позволь мертвому спать, дочь моя. У тебя есть свои собственные разум и сердце.

— Ваша Святость, уверен, что хорошее благословение помогло бы, — сказал Ганс, и Эндрю в удивлении посмотрел на своего старого друга.

Ганс слегка покраснел.

— Ну, никогда не будет слишком поздно немного приобщиться к религии.

Касмир рассмеялся, и, засунув руку под одежды, вытащил маленький пузырек, заполненный святой водой. Откупорив его, он показал Гансу, чтобы тот преклонил колени и распрыскал над его головой несколько капель, мягко напевая молитву на древнем языке руссов, не изменившегося и за тысячу лет заточения на этой планете. Глубокое мелодичное песнопение разливалось в воздухе, все кто собрался вокруг, упали на колени, даже чины и Кетсвана. Хотя Эндрю принадлежал к старой Пресвитерианской церкви, он почувствовал потрясение моментом и также упал на колени, склонившись в молитве за своего друга, за миссию, за всех, кто сражался и стремился быть свободным. Касмир отвернулся от Ганса, удерживая пузырек вверху, разбрызгивая святую воду на молящихся, продолжая песнопение, Эндрю сумел понять несколько слов… — и для таковых из Старого Света и всех таковых из Диаспоры в изгнании на этот мир мы просим Вашего милосердия и защиты…

Диаспора, слово из древнегреческого, принесенное в этот мир. Мы Диаспора, подумал он, но если мы победим в этой борьбе, то больше так не должно быть. Мы закончим наше блуждание, наше порабощение, наше изгнание, и это место навсегда должно стать нашим домом. Он снова посмотрел на Ганса, и было так, как будто странный свет собрался вокруг него, вокруг всех тех, кто уходил. Он запомнил теперь и понял, что если и существовала когда-либо причина, ради которой можно умереть, то это была она. Это не была война, чтобы что-то захватить или даже защитить собственность или страну, которая есть у каждого. Ганс был прав. Это была и всегда будет война, ради освобождения людей, самая благородная из всех причин, из-за которых можно было когда-либо пожертвовать собой. Вот почему Ганс должен идти, и вот почему Эндрю должен позволить ему идти. Песнопение замирало, и наступила длинная минута молчания. Эндрю посмотрел вверх и увидел улыбающегося Касмира, пристально смотрящего прямо на него. Священник протянул свою руку, и Эндрю взял ее, поднимаясь на ноги.

— Все на погрузку! — прокричал Эндрю, удивившись мощи своего голоса.

Ганс подошел к Кетсване, они обменялись словами, хлопнули друг друга по спине, и Кетсвана начал выделять из чинов группы по десять человек, указывая каждой группе на одну из машин. С усмешкой Кетсвана направился к аппарату непосредственно позади «Летящего облака», затем обернулся к Эндрю.

— Не волнуйтесь, сэр, я верну его вам, — заявил Кетсвана.

Эндрю взял руку зулуса и крепко сжал ее.

— Бог в помощь и удачи, друг мой.

Кетсвана, явно восхищенный миссией, хлопнул Ганса по плечу, повернулся и убежал прочь.

— Не считая тебя, он самый близкий друг, который у меня есть, — сказал Ганс.

Эти двое подошли к Джеку, который наставлял пилотов, собравшихся вокруг него. С одной из сторон от Джека стояли Варинна и ее помощники.

— Помните, что теперь у вас нет нижнего стрелка. Если мы действительно доберемся, то вы направляетесь прямо к земле и держитесь за нее. Поддельное дуло пушки на какое-то время отгонит их, но как только они поймут, что это муляж, они пойдут в атаку.

Эндрю посмотрел на один из кораблей. Отделение, в котором находились нижний стрелок и бомбометатель, было снято и заменено на плетеную корзину пятнадцати футов в длину и шести в ширину. Муляж был ничем иным, как связанной вместе полудюжиной ручек от метел, окрашенных в черный цвет и торчащих из задней части корзины. Отделения чинских солдат выстроились в линии перед входами корзин, большинство явно испытывало потрясение размерами дирижаблей, грохотом двигателей и перспективой того, что они собирались сделать. Не было ни капли времени или лишнего топлива, что бы дать хоть кому-то из них поучаствовать даже в самом коротком ознакомительном полете; наверху они окажутся впервые. Они нервно болтали между собой, ожидая своей очереди, пока первый солдат поднимался по веревочной лестнице в плетеную корзину. К тому времени, как от шести до семи человек поднялись на борт, дирижабли приспустились на свои колеса, и теперь подъем стал не на много более чем высокий шаг на борт. После того, как последний человек оказался на борту, механики подали их карабины, которые все были проверены, чтобы удостовериться, что они не заряжены, ящики с патронами, два одеяла на человека, жестяные банки, заполненные пищевыми рационами и двумя пятигаллонными баррелями воды. Вдоль каждой из стенок отделения были брошены четыре ящика, затянутых канатами, несущих запасные части.

— Все, что вам потребуется сделать, это следовать за мной, — заявил Джек, продолжая брифинг. — Если я упаду, ну тогда вам придется самим заниматься навигацией. Разделитесь на отделения по четыре корабля, и в этом случае этим придется заняться командирам, это будет ваше дело. Морской флот дал нам хорошие карты побережья со всеми видными ориентирами, таким образом, как только вы натолкнетесь на побережье, вновь зафиксируйте ваше положение и либо направляйтесь на север, либо на юг в Тир.

Он огляделся на группу.

— Увидимся вечером.

Пилоты, которым почти всем еще не было и двадцати, нервно усмехнулись. Смех то возникал, то затихал, как от виселичного юмора, и группа встала.

— Придержите их!

Это был Гейтс. Эндрю почувствовал вспышку раздражения, когда увидел то, чего хотел журналист, но потом внутри него дернулся историк, и он одобрительно кивнул. Гейтс уже вытащил камеру из фургона и установил ее на треноге. Солнце только что прорезало горизонт и отбрасывало длинные тени.

— Вы все должны встать очень плотно, здесь мало света.

Гейтс слегка передвинул камеру так, чтобы можно было получить часть дирижабля на заднем фоне, затем показал Эндрю присоединиться к группе. Он ощутил сбоку чье-то присутствие, и увидел, что Ганс вернулся обратно от своего корабля, чтобы присоединиться на минуту, сопровождаемый Кетсваной и несколькими чинами. Винсент прогуливался и стоял около Варинны, которая свернула аэронавигационную карту под рукой, Касмир встал с другой от нее стороны.

— Не шевелитесь.

Гейтс снял крышку с объектива и начал отсчет секунд. Все стояли молча, застыв в самых разнообразных позах, Эндрю понял, что как всегда он слегка повернулся, чтобы скрыть пустой рукав. Уголком глаз он увидел Готорна, словно молодой Шеридан с рукой, засунутой в расстегнутый жакет. Пилоты стояли небрежно в своих просторных штанах-комбинезонах, шерстяных расстегнутых жакетах, некоторые, засунув руки в карманы. Затем стоял Ганс, ссутулившись, в низко натянутой кепке, прикрывающей его глаза, челюсть, жующая плитку табака, так что его лицо будет выглядеть стертым. И вновь наступил момент кристальной ясности, осознания того, насколько все происходящее было ценно, насколько все это было хрупким, словно стеклянная статуэтка.

— Нас так мало, но мы счастливое меньшинство, мы братья по оружию, — едва слышно прошептал он.