Страница 7 из 35
— Как видите, — сказала она, — ни пистолетов, ни ножей, ни ручных гранат.
— О Господи, — простонал Грофилд. — А я-то возлагал на ваш скарб такие великие надежды. — Он подошел к чемоданам и пошарил в них правой рукой.
Обычное барахло: кашемировые свитера, хлопчатобумажные блузки, шерстяные юбки; лифчики и трусики, чулки и подвязки, но без пояса; четыре пары туфель, все разного фасона, и несколько скатанных пар носков; зубная щетка, паста и целый набор всевозможных умывальных принадлежностей и косметики.
Пока он рылся, она вполголоса сказала:
— Вы знаете, мне уже страшно.
— Ничего, — рассеянно ответил он, думая о другом:
что пустить в ход, как использовать, какой разработать план.
— Убежать от них, — продолжала она, и шепот ее сделался хриплым, — ускользнуть от них — это одно. Но ведь вы хотите напастьна них, хотите, чтобы мы пробивались с боем.
— Это единственно возможный путь. Мы могли бы связать одежду, сделать еще одну веревку, но я не думаю, что она выдержит.
— Не удержусь на ней и я. Моя левая рука ни на что не годна. Я только и могу, что держать в ней чашку или ложку, вот и все.
— Значит, придется пробиваться.
— По центру, — сказал он. — Без блокировки по краям.
— Но их трое, они все здоровые и вооружены. А нас двое, и мы только наполовину здоровы, и половина нас — девушка, и мы безоружны.
— Да, да.
— Может, нам следует подождать и посмотреть, что...
Он поднял какую-то жестянку и спросил:
— Что это за штуковина?
— Что? Ах, это лак для волос. Ну, вы знаете, чтобы прическа сохранялась.
— Там жидкость под давлением, да? И она разбрызгивается вот отсюда, сверху. — Он нажал кнопку, и из жестянки с шипением выскочило облачко пара. — Летит недалеко, — заметил он. — Быстро рассеивается. Вам эта штука когда-нибудь попадала в глаза?
— Боже милостивый, нет! Жжет ужасно.
— Откуда вы знаете?
— Ну, однажды немного попало мне в глаз. Щиплет, как мыло, только гораздо сильнее. На жестянке написано, чтобы ни в коем случае не брызгали в глаза.
— Прекрасно. — Грофилд отошел и поставил жестянку на комод. — Оружие номер один, — сказал он, возвращаясь к чемоданам.
Девушка спросила:
— Лак для волос? Против пистолетов?
— Вы же положили эту вещь в чемодан, не я.
— Нам лучше подождать, честное слово. Может, нам опять представится возможность улизнуть и... — Грофилд повернулся к ней и сказал:
— Во-первых, нет. Во-вторых, на этот раз они будут следить за вами бдительнее, и у вас больше не будет возможности ускользнуть. В-третьих, я не могу себе позволить ждать. В-четвертых, мы не можем просто сорваться и умотать, сперва нам придется запереть их, чтобы у нас было преимущество и я мог забрать свой чемодан. И, в-пятых, не говорите так громко, они, весьма вероятно, по-прежнему нас подслушивают.
— О-о. Простите.
— А в-шестых, прекратите говорить “простите”. — Он снова вернулся к чемоданам и вытащил небольшие ножницы в прозрачном пластиковом футляре. — Что это?
— Маникюрные ножницы.
— Ножницы для ногтей? Как они в качестве оружия?
— У них тупые концы. Закругленные.
— Очень плохо. — Он бросил ножницы на кровать. — Потом подумаем, как их использовать. Что еще, ну?
Но больше вроде ничего. Грофилд неохотно оставил чемодан и снова оглядел комнату, которая была все такой же пустой, как прежде. Он прошел в ванную, небольшую белую комнатку с вентиляционным отверстием вместо окна. Там тоже ничего не нашлось.
Вернувшись в комнату, Грофилд сказал:
— Ну, ладно, приспособим то, что у нас есть.
— Но у нас же ничего нет, — сказала девушка.
— Ш-ш-ш, тихо.
Грофилд побродил по комнате, глядя туда-сюда и думая, думая... Подойдя по очереди к обеим дверям в смежные комнаты, он прислушался и уловил за дверью слева звуки радио, а справа — приглушенный разговор. Вот, значит, какая расстановка сил — двое и один.
Девушка сказала:
— Они не хотят убивать нас, но непременно убьют, если возникнет необходимость.
— Я тоже так думаю, — согласился Грофилд. Он вытащил шнур торшера из розетки, взял ножницы и перерезал провод у самой лампочки. Оголив проводки, он прикрепил их к круглой металлической ручке и замку двери, из-за которой доносились звуки радио, а второй конец снова воткнул в розетку. Девушка спросила:
— Разве это не опасно для жизни?
— Не знаю. Возможно. А может, он просто отключится. Сюда он не войдет, это я вам обещаю.
— Кажется, вы меня пугаете, — сказала она. Грофилд одарил ее лучезарной улыбкой победителя.
— Всего лишь природа, — сказал он. — Львица защищает львенка, патриот — свою страну, а я пытаюсь вернуть мой чемодан. Вы даже не знаете, сколько месяцев свободы от треволнений искусства может обеспечить этот чемодан.
— Искусства? Вы художник?
— Искусство искусству рознь, — объяснил Грофилд. Он разочаровался в ней. Но тут же снова улыбнулся и похлопал ее по щеке. — Не берите в голову, маленькая мисс. На плантацию мы еще успеем попасть.
— Но она уже никогда не будет такой, как прежде. Никогда.
Девушка снова ему понравилась. Он засмеялся и сказал:
— Вперед. Шаг-два.
Среди ее туалетных принадлежностей оказался кусок свежего, сладко пахнущего мыла. Грофилд взял его и белый носок и отнес все это в ванную, потом наполнил раковину горячей водой — такой, что рука не могла терпеть. Он сунул мыло в носок и повесил его на край раковины, чтобы мыло оказалось под водой.
Сбитая с толку, девушка наблюдала за ним, потом спросила:
— Что все это значит?
— Навыки, приобретенные в юности, — ответил Грофилд. — Пусть полежит минут пять, потом проверим.
— Когда-нибудь, — сказала она, — вам придется рассказать мне все о себе. Он засмеялся.
— Сразу после того, как вы расскажете мне о себе. — Он вернулся в гостиную и выглянул из окна. Шел дождь.
— Наверное, уже около четырех.
У него за спиной она бросила взгляд на часы и сказала:
— Пять минут пятого. А как вы узнали? Он указал пальцем на окно.
— Дождь. Летом тут всегда начинает лить в четыре часа.
— Правда? Я приехала только нынче утром. Я... не может быть, чтобы это была правда. Каждый день?
— Почти. Через пять—десять минут дождь кончится и снова выглянет солнце. — Он оглядел комнату. В дождь здесь было довольно сумрачно, даже без оконных штор. — Нам, пожалуй, лучше убраться, пока он не кончился.
— Что вы собираетесь сделать?
— Один старый фокус. Я хочу застонать и сделать вид, будто мне плохо. Я буду в постели, а вы барабаньте в дверь, только вот в эту, а не в ту, что под током. И зовите на помощь. Они...
— Они не поверят, — заявила она. — Даже я бы не поверила. Такое бывает во всех вестернах.
— Я знаю. Но я болен, и им это известно, так что с их точки зрения все чин-чинарем. Кроме того, я буду орать как оглашенный, и они поспешат заткнуть мне рот.
— Ну что ж, — согласилась она. — Попробовать стоит. Итак, они входят. Что дальше?
— Входят один или двое, — ответил он. — Во всяком случае, мы можем рассчитывать, что только один из них приблизится ко мне. Второй останется в дверях, а возможно, сделает шаг или два в комнату. Значит так: тот, который подходит к кровати, мой. — Он взял баллончик с лаком для волос и сказал: — Я использую это против него, едва он сунется ко мне.
— А если он не приблизится?
— Приблизится. Я буду так вопить, что приблизится.
— Ладно, а мне что делать?
— Вы возьмете на себя второго.
— Какая же я умница, — сказала она.
— И впрямь умно. Подойдите сюда, давайте посмотрим, все ли готово.
Они снова ушли в ванную, и Грофилд вытащил носок из воды.
— Сойдет, — сказал он, придирчиво изучив его. — Дайте-ка мне полотенце, мы его подсушим. Она протянула ему полотенце и сказала:
— Я по-прежнему ничего не понимаю. Я глупа?
— Нет. Просто вам не хватает воображения. — Он обернул носок полотенцем, похлопал, чтобы из него вышла вода, и вернулся в спальню. — Это у нас дубинка собственного изготовления.