Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 30 из 35

— Дружки Хоннера?

— Да. Они будут ждать нас не на въезде в город, а станут искать на дороге, где нас сподручнее всего схватить. Они поедут на север, Хоннер — на юг, а мы сидим на полпути между ними, едим дыню и пьем кофе.

— Я знаю, — сказал Грофилд. — Я пытался отогнать эту мысль прочь, но мне ясно, что именно это они и сделают, приедут за нами.

— В таком случае, как же нам быть?

— Это вопрос на засыпку, милая. — Грофилд снова посмотрел на самолеты, покрытые блестящей росой, и испытал искушение.

— Сейчас светло, — сказала она. — На этот раз тебе не удастся подкрасться к ним, прошмыгнуть мимо или опередить их.

— Да знаю я, знаю. Не зуди.

— Зудить? Странное слово.

— Вся наша жизнь — странная штука. Ты покончила с дыней?

— Что же мы будем делать, Алан?

— Думать. А чтобы сберечь время, поедем дальше. Они расплатились и спустились к машине. Тут Элли сказала:

— Мне и впрямь хочется повести машину, а ты сможешь думать не отвлекаясь.

Грофилд чувствовал, что лукавит, позволяя уговорить себя, но плечо все ныло, а крутить баранку и впрямь не хотелось, поэтому он просто сказал:

— Дорога чертовски трудная, ты знаешь.

— Я умею водить. Дай мне ключи.

— Ладно. — Он отдал ей ключи. Они сели в машину и покатили на юг. Сразу же за городской чертой дорога снова пошла вверх и принялась виться змеей среди гор.

Сидя на пассажирском месте, Грофилд задумчиво смотрел в ветровое стекло и следил за небом, становившимся все синее, и за грязно-белым капотом “датсуна”, который рыскал туда-сюда, повторяя изгибы извилистой, как штопор, дороги. Грофилд не очень усердно предавался размышлениям, расслабился, и боль в плече пошла на убыль.

Вдруг Элли резко нажала на тормоз, и Грофилд очнулся от полусна-полузабытья. Он поднял глаза, думая, что путь преградили люди с пистолетами, но увидел вместо них целое стадо черных коз. Они спускались с крутого заросшего склона слева, пересекали дорогу, а потом сползали вниз с другого крутого склона справа. Двое молодых конных пастухов в белых рубахах и брюках, темных серапе и соломенных шляпах, похожих на сомбреро, только с полями поуже, сновали взад-вперед по дороге слева и справа от стада, не давая козам разбредаться.

Грофилд посмотрел на них, посмотрел на коз, посмотрел на едва заметную тропу, по которой те шли, и щелкнул пальцами.

— Элли, — сказал он, — если ты говоришь по-испански, мы спасены.

— Только в пределах школьной программы. А что?

— Спроси парней, за сколько они продадут своих лошадей.

— Что?!

— Лошади, лошади. Быстрее, пока они не проехали.

— Но зачем нам нужны...

— Сейчас не время, дорогая. Сначала, por favor, спроси их, сколько они хотят за своих лошадей.

— Ну...

Они вылезли из машины, и Элли на ломаном испанском обратилась к всаднику, ехавшему вдоль ближнего фланга стада. Сначала пастух впал в замешательство, но потом объявил, что лошади не продаются.

— Скажи ему, что деньги американские, — попросил ее Грофилд. — По сто долларов за каждую лошадь, отличными десятидолларовыми банкнотами.

Элли перевела. Всадник, казалось, заколебался, тогда Грофилд вернулся к машине, открыл чемодан, взял деньги и, подойдя, показал их пастуху.

Всаднику было не больше двадцати, а его напарнику на другой стороне дороги и того меньше. Вид зелененьких произвел на него впечатление и заставил задуматься, но и только. Когда Грофилд увидел, что денег мало, он сходил к машине, взял еще сто долларов и с помощью Элли сообщил пастухам, что поднимает до ста пятидесяти долларов за каждую лошадь.

Козы остановились и разразились громким “м-е-е-е”, робко топчась на дороге. Всадники над ними быстро тараторили друг с другом по-испански, который, очевидно, был не только выше козьего разумения, но и непонятен Элли. Потом они выдвинули встречное предложение: сто пятьдесят долларов за одну лошадь.

Но Грофилд покачал головой.

— Две лошади или ничего. Скажи им.

Элли перевела. Снова последовало торопливое совещание. Оба задумались, а когда Грофилд заметил, что они искоса поглядывают, не пойдет ли он опять к машине за деньгами, ему стало ясно, что сделка состоялась. Демонстративно сунув стопку денег в карман, он громко сказал Элли:

— Ну, ничего не выйдет. Да и ладно. — Он махнул рукой, как бы говоря, что передумал и решил бросить торги.

Тогда ближайший к ним всадник снова заговорил с Элли, и она перевела его слова:

— Он говорит, что за седла и одеяла придется платить дополнительно.

— Еще пятьдесят долларов за все.

Она передала его слова, и весь мир вдруг превратился в улыбки и кивающие головы. Грофилд принес остальные деньги, всадники спешились, и все пожали друг другу руки. Всадники, низведенные до положения пешеходов, снова погнали своих коз, а Элли и Грофилд так и стояли, держа лошадей за веревки.

— Ну, — сказала Элли, — теперь у нас две лошади. Как раз то, о чем я всегда так мечтала.

Грофилд вскочил в седло с сияющей улыбкой до ушей, как на рекламе сигарет. Лошадь почувствовала незнакомого седока, заволновалась, но Грофилд сказал:

“Тпру, малыш” — и принялся повторять иные уместные в таких обстоятельствах выражения из вестернов, и животина успокоилась.

— Дай мне поводья своей лошади, — сказал Грофилд Элли. — А сама поезжай за нами в машине.

— Это же надо, а? — ответила Элли. — А я забыла в Филадельфии свой фотоаппарат.

Глава 2

Самое интересное заключалось в том, что здесь жили люди. Они проводили тут дни и ночи — в горах, через которые цивилизация с горем пополам ухитрилась проложить одну-единственную двухрядную дорогу. Она извивалась, ломалась, корчилась и грозила того и гляди прекратить существование. Едущий по этой дороге автомобилист мог утратить строгость мышления и предположить, что окружающие его горы недоступны и негостеприимны не только для него, но и для всех остальных людей. Однако это было весьма далеко от истины.

Взять хотя бы пастухов, навроде тех, у которых Грофилд приобрел лошадей. Они жили на скромный доход от маленьких стад коз или крупного рогатого скота, на ночь оставляя их в загонах в долинах, а днем выводя на пастбища на высокогорных склонах. Иногда они пересекали шоссе — эту тонкую серую ленточку, примету мира завтрашнего дня. Жили тут и фермеры. Склоны, казавшиеся слишком крутыми, чтобы по ним можно было ходить, на самом деле обрабатывались. Их засевали в основном бобовыми культурами, предварительно вспахав ровными изогнутыми бороздами, обнажавшими черную землю, так что временами пейзаж напоминал картинки из детских книжек — крупные черно-зеленые холмы, сплошь покрытые полями.

Грофилд гарцевал на коне, ведя вторую лошадь в поводу, а Элли ехала за ними в “датсуне”. Он думал, что встреча с этими пастухами, гнавшими стадо коз, — большое везение. Причем не столько из-за покупки лошадей, хотя и это было хорошо, сколько из-за того, что эта встреча направила его мысли в нужное русло и подсказала, как избежать столкновения с людьми, которые норовили перехватить его и наверняка уже были в пути, направляясь из Акапулько на север.

И все же их поймают, если они быстренько не найдут подходящее местечко. Они ехали вверх по склону, а верхушки холмов имеют свойство что-то сулить. Грофилд ударил своего жеребца пятками по бокам, пустив его спорой рысью. Обеим лошадям не очень нравилось ощущать под копытами мощеную дорогу, поэтому Грофилду приходилось то и дело их понукать.

На гребне холма, где дорога сворачивала налево, огибая торчащий скальный выступ, правая обочина была посыпана щебнем и превращена в обзорную площадку, с которой открывался прекрасный вид. Сейчас Грофилду было не до красот, а вот сама площадка ему понравилась. Он проехал мимо, чтобы не оставлять на гравии отпечатков подков, потом остановился и спешился.

Элли затормозила позади него. Она высунула голову из окна и крикнула:

— И что теперь?

— Загони машину на гравий, носом вон к той загородке, и поставь на холостой ход. Нет, пожалуй, вовсе заглуши мотор.