Дамочка, что надо

Мария снова пожала плечами.

— Так что я его разбужу, — сказал Лерин, набираясь решимости. Он глубоко вздохнул, шагнул вперед, толкнул дверь и вошел в комнату Ричио.

В нос ударил смрад — это у Ричио воняло изо рта. Оттуда разило гнилью и отрыжкой. У задней стены стояла деревянная кровать, покрытая выцветшим одеялом, которое когда-то было ярким. Слева от кровати притулился стул. Этим убранство комнаты исчерпывалось.

Ричио голышом лежал на животе лицом к Лерину, рука и нога свисали с кровати, рот был разинут, виднелись немногочисленные уцелевшие зубы. Здоровый правый глаз был прикрыт одеялом, а пустая левая глазница зияла, будто расплющенная красная слива. Ричио был жутко уродлив, злобен, жесток, поэтому, когда Лерин приблизился к нему, в горле у него пересохло, а руки задрожали.

— Ричио, — тихо, почти шепотом, позвал он, и человек на кровати осклабился во сне, засучил руками и снова утихомирился. — Ричио. Ричио.

Никакой реакции. Лерин неохотно пододвинулся поближе, протянул руку и дотронулся до плеча Ричио.

Тот с грохотом скатился с кровати, выставив вперед руки наподобие когтей. Лерин споткнулся и рухнул на глиняный пол. Ричио набросился на него с проворством кошки, оседлал Лерина, и его руки вцепились в глотку гостя. Лицо Ричио пылало безумием.

— Ричио! Ричио! Ричио! — торопливо запричитал Лерин, пытаясь привести его в чувство, пока Ричио не перекрыл ему кислород.

Вдруг борьба прекратилась, руки Ричио соскользнули с шеи Лерина. Ричио уселся ему на живот.

— Какого черта ты тут делаешь?

— Мне надо было поговорить с тобой.

Ричио легонько шлепнул его по щеке, отчасти из дружеского расположения, отчасти потому, что злость еще не улеглась.

— Ты хочешь поговорить со мной? И что же такой дурак, как ты, может сказать такому дураку, как я?

— Его сын здесь. В Акапулько. Ричио подался вперед, его тяжелое лицо оказалось прямо над лицом Лерина.

— Сын? И ты его видел?

— Он только что прибыл в отель.

— А Позос? Не с ним?

— Нет. Мальчишка с двумя гринго постарше. Они говорят по-английски, и он величает их “дядюшками”.

— Приехал проведать отца? Но зачем приезжать сюда? Отца проведывают дома, а не в чужом городе.

— Те двое тоже его не ждали. Я немножко подслушал их разговор, и его появление здесь было для них вроде как сюрпризом.

— Сюрприз. — Ричио кивнул. — Мы сами устроим ему сюрприз. — Он подошел к двери, бросил Марии: — Принеси мне воды, — и помочился прямо на улицу.

Лерин сказал:

— Мне пора возвращаться.

— Позоса охраняют, — сказал Ричио. К ублюдку не подобраться. Зато можно подобраться к сыночку, а? Как ему это понравится, ублюдку, а? Зарезать его единственного сынка, а? Хоть это его, ублюдка, проймет, а?

— Мне надо возвращаться, — сказал Лерин. — Я не хочу лишиться работы.

— Это ничем не хуже, — продолжал Ричио. — Пусть Позос живет. Пусть живет без сына.

— Одна просьба, — сказал Лерин. — Не делай этого, пока я буду там.

Ричио с мрачным удивлением взглянул на него.

— Я сделаю это, когда представится благоприятная возможность, — сказал он. — Лучше уж сам позаботься о том, чтобы оказаться подальше оттуда.

Теперь, когда Лерин все рассказал, его охватило раскаяние. Однако, не сделай он этого, было бы еще хуже. Кабы он ничего не сказал Ричио, а тот потом узнал бы, что сын Позоса останавливался в отеле, Ричио вместо сына Позоса убил бы его, Лерина.

Мария принесла цинковое ведро, до половины наполненное водой. Ричио схватил его, поднес к губам, набрал в рот воды, пополоскал горло и выплюнул воду на пол.

Потом он долго пил и, наконец, вылил остатки воды себе на голову, намочив свое тело, а заодно опять увлажнив пол.

— Мне пора возвращаться, — сказал Лерин. Ричио снял одеяло с кровати и принялся вытираться им.

— До скорого, — бросил он.

Глава 9

Временами Хуан испытывал греховное удовольствие от того, что так хорош собой. Он и впрямь был миловиден, как может быть миловиден стройный и худощавый ясноглазый мужчина с чистым, без морщинки, челом и ослепительной улыбкой. Но он почти никогда не задумывался о своей наружности, разве что когда речь шла о личной гигиене. И все-таки порой его красота заявляла о себе, он осознавал ее и в такие мгновения восторгался собой, хотя это чувство вроде было немного зазорным. Пусть девицы любуются своей внешностью. Что с того, если ты случайно оказался хорош собой? Подумаешь!

Сейчас, стоя в белых плавках на краю небольшого бассейна, он переживал одно из таких мгновений. Хуан знал, что сочетание белого цвета плавок с оливковым цветом кожи ласкает взор, знал, что у него отличные внешние данные, красивое лицо, мужественные и грациозные движения. По глазам дядюшки Люка, уже ступившего в бассейн, и дядюшки Эдгара, который сидел в шезлонге на дальнем краю, он видел, что и они думают о том же.

Когда он поймал себя на том, что не спешит нырнуть, а медлит на краю, будто какая-нибудь кинодива, ощущение неловкости сменилось растерянностью, он неуклюже плюхнулся в воду и, барахтаясь, всплыл на поверхность. Хуан услышал добродушный смех дядюшки Люка.

— Ты плюхаешься плашмя на брюхо! Где же тебя научили такой грации?

— Главное — побольше упражняться, — ответил Хуан, и его смятения как не бывало. Он лег на спину и поплыл, будто поплавок, закрыв глаза, чтобы его не слепило яркое предполуденное солнце. Несколько секунд он просто лежал на воде, расслабившись и лениво думая о своем, по-прежнему не открывая глаз. Он размышлял большей частью о том, что почти все и почти всегда выходит не так, как хочется. Например, та сценка, которую он решил разыграть во время встречи с дядюшкой Люком, расстроилась только из-за того, что в тот миг дядюшка весьма некстати огорчился из-за телефонного звонка. Или намерение спокойно и обстоятельно поговорить с дядюшкой Люком, возможно, после обеда, а не выбалтывать все сразу, без всякой подготовки, не разложив все по полочкам в голове. Это тоже не удалось.

И всему виной главным образом скомканная встреча. Хуан чувствовал, что должен как-то ободрить дядюшку Люка, сделать что-нибудь, чтобы он забыл о неприятном ощущении, возникшем у обоих, и перестал сердиться. Словно Хуан хотел преподнести дяде Люку какой-то подарок, а преподнести-то нечего, разве что самого себя, да еще желание жить в Соединенных Штатах — вот оно, доказательство тому, что он до мозга костей проникся духом приютившей его семьи.

Но все пошло наперекосяк, поскольку дядюшка Люк вначале, похоже, этого не одобрил. Дядюшка Эдгар тоже, даже еще более явно. Однако теперь Хуану казалось, что он понимает их. Во всяком случае, возражения дядюшки Люка. Тот из кожи вон лез, лишь бы сделать все правильно, он выступал как адвокат дьявола, отстаивая свою точку зрения, желая убедиться, что Хуан не примет опрометчивого решения, о котором потом пожалеет.

Но теперь все стало на свои места. Они еще не обсудили денежные дела, но с этим можно и повременить. Хуан наперед знал, как это будет выглядеть: сначала дядюшка Люк начнет твердить, что оплатит все сам, постарается обставить это как дар, но Хуан будет упорствовать, и в конце концов дядюшка смирится с тем, что юноша берет у него взаймы.

Впрочем, спешить некуда. Этот разговор можно отложить на неделю или месяц, если не больше. Он постарается выбрать самый удобный момент, чтобы не дать маху, как произошло с первой половиной плана. Терпение, подобно умению спать в самолете, тоже было признаком зрелости, и пришла пора развивать в себе эти качества.

— Хуан!

Он открыл глаза, лениво перевернулся в воде. Дядюшка Люк стоял на краю бассейна, улыбаясь юноше. Хуан крикнул:

— Что случилось?

— Хочу поучить тебя нырять, — сказал дядюшка Люк. — Смотри внимательно. Вот как это делается.

Идя по грудь в воде, Хуан с обожанием смотрел на дядюшку Люка. Если, дожив до таких лет, он сможет выглядеть хотя бы вполовину так хорошо, как губернатор, это будет просто прекрасно. Вот человек, который умеет поддерживать форму, в здоровом теле которого здоровый дух. Глядя на него, Хуан думал, что ему очень повезло, что его воспитал такой человек.