Страница 48 из 58
Ночной дежурный сказал, что ему необходимо спуститься вниз, чтобы передать смену. Блум сказал, что он вполне может побыть здесь один.
На полу у кровати, рядом с безжизненной рукой Торренса, Блум нашел револьвер «Айвер Джонсон» двадцать второго калибра. Может быть, из этого оружия стреляли в Мэттью? Он не стал его трогать. Потом он взглянул на труп, кивнул и подошел к шкафу.
Бежевый спортивный пиджак и светло-коричневые свободные брюки-слаксы висели рядышком в шкафу. На полу стояла пара коричневых башмаков рядом с закрытой черной матерчатой сумкой. Блум поднял ее, поставил на кровать и сел рядом на пол.
На бирке был написан адрес Торренса — Атланта, Джорджия, Литтлджон Вей 2314. Телефон не был указан. Наверно, в сумке не было ничего интересного. Блум открыл ее.
Там был авиабилет до Атланты, копия завещания Уиллы Торренс и маленькая черная записная книжка.
В сумке также лежала коробка с пулями для револьвера двадцать второго калибра.
Она посадила измученную Джоанну на такси после восьми вечера, заплатив водителю и попросив отвезти девочку в квартиру матери. Сейчас Патриция сидела у постели Мэттью, держала его за руку и разговаривала с ним, так, как это делала до нее его дочь, рассказывая ему другую историю; но все равно она пыталась с ним общаться.
Она рассказывала ему историю их любви.
Она вспоминала о том, как им жилось.
— Мэттью, тебе обязательно нужно прийти в себя, — говорила она.
Она уже рассказала ему о том, как они встретились в первый раз, когда во время дождя она врезалась в его машину, а сейчас Патриция рассказывала об их следующем происшествии. На сей раз столкнулись человеческие личности, а не автомобили.
— Ты помнишь тот день в зале для тренировок? — спросила она его. — Мы не знали, что каждый из нас бежит по беговой дорожке, и бам-м-м, мы врезались друг в друга, руки-ноги у нас перепутались, и мы упали на пол… Наверно, в тот момент я в тебя влюбилась. Нет, пожалуй, я влюбилась, когда увидела тебя в самый первый раз. Видимо, дело все в том, что каждый раз, когда я тебя видела, я влюблялась в тебя по-новой. Каждый раз, когда я видела твое лицо: во время аварии, в спортивном зале, и когда ты отказался со мной позавтракать…
…Ты меня просто облил холодным душем. Я не могла этому поверить, и решила, что ты идешь на свидание с другой. Наверное, с этой вьетнамочкой, работавшей переводчиком. Я жутко разозлилась и ревновала тебя. Даже не знаю, почему, — я же тебя тогда почти не знала. А ты помнишь, как я с тобой кокетничала, когда мы встретились на слушании дела Бартона. Ты решил, что я пытаюсь предложить тебе сделку? Мы оба пили Мартини. За справедливость! Тяжелый был денек!
Первый раз мы были вместе в публичном месте, и нас окружали люди. Поразительно, что ты не испугался меня, хотя вполне мог бы удрать куда подальше…
Я сказала, что у меня дома есть бутылка коньяка двадцатилетней выдержки, подарок от одного из моих клиентов. У меня никогда не было повода ее открыть. Тогда ты на меня так посмотрел! Я решила, что потеряла тебя навсегда.
Я уставилась тебе в глаза, потом перевела взгляд на губы, думаю, что сейчас ты помчишься прочь от меня. Я склонилась к тебе, пытаясь загипнотизировать.
Все было потрясающим с самой первой минуты, правда, Мэттью? Нам не было нужно приспосабливаться, мы понимали друг друга с самого начала.
— Господи, мы были сумасшедшими, — сказала она и сжала руку. — Ты помнишь, как?..
— Сумасшедшие, — сказал он.
— В ту ночь ты…
Вдруг она поняла, что он что-то сказал.
Патриция быстро встала и, наклонившись, взглянула на него. Глаза у Мэттью были закрыты.
— Мэттью?
Молчание.
— Мэттью?
Все то же молчание.
— Мэттью, — продолжала она, — ты прав. Мы были сумасшедшие. Мы просто сошли с ума. Полностью. У нас поехала крыша. Мы были чокнутые, сумасшедшие, ку-ку. Скажи мне это еще раз, Мэттью. Пожалуйста, скажи мне, какие мы были чокнутые. Прошу тебя, повтори, пожалуйста!
Она продолжала смотреть ему в лицо и сжимала его руку своими. Она так хотела, чтобы он открыл глаза и пошевелил губами. Она молила, чтобы он заговорил, чтобы снова заговорил с ней.
— Пожалуйста, милый, прошу тебя, умоляю…
Но он больше ничего не сказал, а она начала сомневаться, не показалось ли ей, что он произнес это слово…
Патриция снова уселась у постели, продолжая держать его руку.
Когда Блум в девять утра вернулся в свой кабинет, у него на столе все еще лежал список звонков, которые делал Мэттью из дома.
Блум положил этот список рядом с маленькой черной записной книжкой Торренса и ежедневником Мэттью. Потом он сделал следующую таблицу:
Торренс сказал Блуму, что не навещал дочь с тех пор, как приехал в Калузу. Мария то же самое сказала Тутс. Но Торренс заявил, что не знает никого по имени Мэттью Хоуп. А Блум обратил внимание на запись в ежедневнике Торренса:
Пятница 25 марта Мэттью ХОУП, 10.00
Блум подвинул к себе телефон и быстро набрал номер Эгги Донован. После третьего звонка она сняла трубку.
— Алло?
— Миссис Донован?
— Да?
— Это детектив Блум. Простите, что я вас снова беспокою, но…
— Да, в чем дело?
— Я еще раз подумал о звонках, которые сделал вам Мэттью Хоуп в Брэдентон в прошлый четверг. Особенно…
— Мистер Блум, я вам больше ничего не могу сказать.
— Миссис Донован, в него стреляли как раз…
— Я ничего не знаю о том, кто в него стрелял.
— Вы ему не сказали ничего, что могло бы…
— Я не помню, что я ему сказала.
— Вы ему не сказали, где остановился Питер Торренс?
— Нет, — сказала она и повесила трубку.
В темноте постоянно сверкали молнии, и раскаты грома раздавались у него в голове. Он припомнил, как трещало что-то в трубке…
— Какая плохая слышимость, — сказала она.
— Я могу вам перезвонить?
— Не стоит, мистер Хоуп.
Щелчок и вспышка молнии! Этот звук громом отдавался у него в голове. Кругом стоял грохот и звучало эхо. Он снова набрал этот номер.
— Да?
— Миссис Донован…
— Послушайте, я же вам сказала…
— Эгги, не бросайте трубку. Если вы это знаете…
Еще один щелчок, на этот раз более громкий. В ярости он снова набрал ее номер.
— Если вы повесите трубку, я к вам приеду.
— Мистер Хоуп, пожалуйста.
— Где остановился Питер Торренс?
— Не знаю.
— Нет, вы знаете. Мне нужно его повидать.
— Зачем?
— Я хочу, чтобы он рассказал мне все, что знает об убийстве Уиллы Торренс.
— Ее не убили, она…
— Эгги, ее убили. Я думал, она была вашей подругой.
— Да, она была моей подругой.
— Тогда скажите мне.
— Питер не имеет к этому никакого отношения.
— Тогда ему нечего скрывать.
— Они обвинят его в этом.
— Нет, если он не делал этого.
— Он был тогда в Миссури, но его все равно обвинят.
— Что?
— Мистер Хоуп, пожалуйста, я не…
— Вы хотите сказать, что он был в Миссури во время ее?..
— Я никому не желаю неприятностей.
— Тогда скажите мне, где он остановился. Мне нужно с ним поговорить, Эгги.
— Он остановился в «Шелби Армс».
Дневной дежурный, с которым разговаривал Блум, был тем самым мужчиной с зелеными глазами и кожей цвета крепкого чая. Его звали Мухаммед Азир. Он взглянул на фото Мэттью Хоупа в газете и сказал, что никогда не видел этого человека.
— Он мог заходить сюда в прошлую пятницу утром, около десяти часов, — сказал Блум.
— Не могу припомнить.
— Он ходил к вашему жильцу, которого убили.
— Все равно ничего не знаю.
— Тогда давайте поговорим о ваших жильцах, хорошо?