Страница 3 из 22
Дня через два после отплытия из форта Юнион мы едва не потерпели крушения, и жизнь всех нас висела на волоске. В то время кордельеры шли по песчаной отмели, тянувшейся вдоль крутого берега. Впереди, у самой воды, лежала огромная туша мертвого бизона, объеденная хищными зверями. Когда первый кордельер подошел к ней, из-за туши выскочил большой гризли и двинулся прямо на него.
Испуганные кордельеры бросили бечеву и с воплями прыгнули в реку, так как не могли взобраться на крутой берег. Наше суденышко, подхваченное быстрым течением, налетело на затонувшее бревно и накренилось так сильно, что лошадь, стоявшая на палубе, скатилась за борт и повисла на веревке. К счастью, бревно не выдержало напора и треснуло; тогда гребцы подвели габару к берегу. Между тем гризли переправился на противоположный берег и удрал в лес, а французы, мокрые с головы до ног, столпились около туши и громко кричали и жестикулировали. Мы поняли, что случилось что-то неладное. Гребцы остались на габаре, а все остальные вышли на берег и побежали к группе кордельеров. Те расступились, и мы увидели лежавшего на песке человека, который громко стонал. Медведь настиг его и искалечил, а затем, испуганный, должно быть, воплями, бросился в реку и уплыл.
Раненого перенесли на борт судна, где дядя вправил ему сломанную руку и сделал перевязку. Охотник спас свою лошадь: прыгнув в реку, он перерезал веревку и вместе с лошадью добрался вплавь до берега. Кордельеры снова взялись за бечеву, и мы продолжали путь.
Несмотря на тяжелую работу, французы всегда были бодры и веселы. По вечерам, сидя у костра, они пели песни, но дядя их останавливал, боясь как бы пение не донеслось до слуха индейцев. Весь экипаж габары питался исключительно мясом, запивая его чаем. У дяди был ящик сухарей и несколько килограммов муки и сахару. Когда эти запасы истощились, он объявил, что хлеба я не увижу до рождества. Но меня это не испугало: если здоровые, сильные люди могут жить одним мясом, значит и я не пострадаю от мясной диеты. Река извивалась, как змея, среди равнин. Если бы можно было идти сушей, мы сократили бы расстояние в несколько раз. Иногда мы с дядей высаживались на берег, охотились в лесу, а затем поджидали габару за ближайшим поворотом реки. Вот тогда-то я убил первого оленя, лося, а также нескольких бизонов.
Но дядя Уэсли редко покидал судно. Он нес ответственность за целость габары и груза; за этот груз компания рассчитывала получить ценные меха на сто тысяч долларовnote 2. Когда я научился обращаться с ружьем, дядя разрешил мне сопровождать охотника Батиста Рондэна, ежедневно отправлявшегося на поиски дичи.
Батист Рондэн, мечтательный креол из Луизианы, не знал ни одного ремесла. Родители хотели дать ему образование, но он, по его словам, с детства питал ненависть к книгам. Когда ему пришлось зарабатывать на жизнь, он поступил на службу к Шуто и обязался снабжать дичью команду судов, ходивших по Миссури.
На охоту мы отправлялись с утра. Я усаживался позади Батиста на старую смирную лошадь, и мы ехали вдоль берега, высматривая дичь. Дичи было много, но убивали мы только тех животных, которые находились неподалеку от реки; затем судно приставало к берегу, и мясо переносили на борт.
Выслеживая дичь, мы не забывали об индейцах, исследовали все тропы и отмели и с высоких утесов осматривали окрестности. Индейцы внушали ужас кордельерам, отряды их часто нападали на суда.
Как-то вечером мы причалили к берегу километрах в семи от устья реки Ракушки. По словам дяди, исследователи назвали эту реку Ракушкой потому, что нашли в окрестностях ее много ископаемых раковин.
На следующее утро Батист оседлал лошадь, и мы отправились на охоту, как только кордельеры взялись за бечеву.
Мы поехали к устью реки Ракушки. На реке Миссури, как раз против места впадения в нее Ракушки, виднелся поросший лесом островок. Впереди мы увидели маленькое стадо антилоп, а на противоположном берегу Ракушки, ближе к Миссури, паслись сотни две бизонов.
Бизоны находились так далеко от нас, что мы смело подъехали к речонке, переправились через нее и остановились на опушке леса. Здесь Батист приказал мне ждать его, а сам, припав к земле, пополз по направлению к бизонам. Мне было страшно одному. На прибрежном песке я видел свежие отпечатки лап гризли, а гризли внушали мне непреодолимый страх. Я не смел сойти с лошади набрать земляники, росшей на лужайке.
Минуты казались мне часами. Батист скрылся в кустах. Приподнявшись на стременах, я видел только спины пасущихся бизонов. Вдруг плеск воды в реке за моей спиной заставил меня вздрогнуть и быстро оглянуться.
Между деревьями и кустами были широкие просветы, и то, что я увидел в один из этих просветов, показалось мне страшнее десяти гризли: к берегу, направляясь ко мне, шел по пояс в воде индеец. Я видел его лицо, выкрашенное красной краской, с синими полосами на щеках. Я заметил, что одежда его сделана из кожи, на левой руке у него щит, а в правой — лук и несколько стрел.
Все это я разглядел в одну секунду. Где-то неподалеку, справа от меня, треснула ветка. Быстро повернув голову, я увидел второго индейца, который натянул тетиву лука и целился в меня. В ужасе я заорал и ударил лошадь стволом ружья. Она рванулась вперед, и это спасло мне жизнь. Стрела прорезала рукав моей куртки; я почувствовал боль в руке выше локтя.
Я громко звал на помощь Батиста, направляя лошадь прямо в кусты. Оглянувшись, я увидел, что толпа индейцев, выйдя из леса, окаймляющего речонку, бежит ко мне. Впереди показался дымок, вырвашийся из ружья Батиста; раздался выстрел, и стадо бизонов помчалось на запад, к холмам.
Я надеялся догнать охотника и ускакать с ним вдвоем на старой лошади от пеших индейцев. Но через минуту надежда эта рухнула. Стадо бизонов вдруг круто повернуло назад к реке; его спугнул второй отряд индейцев, расположившийся у подножья холмов. Завидев нас, они перешли в наступление, и я услышал их боевой клич. Они преграждали нам путь на юг, а путь на север был отрезан рекой Миссури.
Я понукал старую лошадь, твердо решив догнать Батиста и умереть подле него; но индейцы, спустившиеся с холмов, уже настигали охотника. Я видел, как он поднял ружье и выстрелил, потом повернулся и, пробежал несколько шагов, прыгнул с обрыва в реку. Но у края обрыва он остановился и поднял руку, приказывая мне повернуть назад.
Повернуть назад! Я привык его слушаться и тотчас же остановил лошадь. Но, оглянувшись, я увидел, что шагов триста — не больше — отделяют меня от индейцев. В отчаянии я воскликнул:
— Что мне делать? О, что мне делать? Куда бежать?
2. ВСТРЕЧА С КУТЕНАИ
Не знаю, зачем я кричал. Никто не мог мне ответить, дать совет, прийти на помощь. Часто я замечал, что в минуту опасности человек вслух разговаривает сам с собой. Почему Батист приказал мне повернуть назад, хотя сзади наступают индейцы? Должно быть, я не понял его знака. Ясно, что спастись я мог, лишь последовав его примеру и прыгнув в реку.
Колотя лошадь пятками и ружьем, я погнал ее к реке, но не к тому крутому обрыву, с которого прыгнул Батист, а наискось, к мысу, врезавшемуся в Миссури неподалеку от устья Ракушки. На берегу я остановил лошадь и посмотрел вниз; у самой воды росли ивы, почва была болотистая; я понял, что увязну здесь вместе с лошадью.
Я оглянулся. Индейцы, спустившиеся с холмов, приостановились, но отряд, надвигавшийся со стороны реки Ракушки, бежал прямо на меня. Теперь между двумя отрядами образовался широкий прорыв. Круто повернув лошадь, я поскакал прочь от реки, на юг, к прорыву. Оба отряда тотчас же угадали мое намерение и попытались сомкнуть ряды. Безжалостно колотил я лошадь; она словно понимала, чего я от нее жду, и скакала во весь опор. Расстояние между двумя отрядами было шагов триста, а меня отделяли от прорыва четыреста шагов, но лошадь моя бежала гораздо быстрее, чем враги.
Громкими криками индейцы подбодряли друг друга. Я видел их раскрашенные лица, их блестящие глаза.
Note2
Меховые компании извлекали из своих меновых операций с индейцами огромные барыши. Особенно отличалась Английская компания Гудзонова залива. Агенты этой компании давали индейцам в долг грошовые вещи и требовали уплаты за них ценными мехами.