Страница 11 из 26
– Ты сама себя превзошла, – похвалил Лизу Максим.
– Да у меня просто подруга Татьяна за него замуж вышла недавно. Я ей говорю: дура, он же урод во всех смыслах! А ей нравится. Больше того, не надышится на него. А он на нее даже еще и рычит, тоже, блин, царь зверей. Главное, чего не понимаю, этот глистун до Татьяны три раза женат был!
– Бывает. Есть мужчины, у которых все достоинства проявляются, как бы это сказать, не сразу и в определенных условиях. Я тебе на это неоднократно намекал.
– Максим Витальевич, мы эту тему закрыли или я себе работу ищу? – тут же отреагировала гордая и честно замужняя Лиза.
– Извини. Закрыли.
Ошибка Петра еще в том, что нельзя для таких разговоров приезжать к людям на работу. В публичных нейтральных местах тоже не надо встречаться. В офисе, в ресторане, в кафе все как бы немного играют на публику, начинают фуфыриться, набивать себе цену, строить из себя то, чем не являются. А вот у себя дома человек беззащитен, его сразу видно. Дома стены помогают, это верно, но они же и выдают.
Квартира Дубкова с советской мебелью (сервант, трюмо, полированный книжный шкаф), выцветшими обоями на стенах, однако с так называемым евроремонтом в кухне и ванной, куда Максим зашел помыть руки, выдавала Вячика с головой: беден, но претенциозен.
Максим коротко объяснил ему задачу и назвал цену: сто тысяч рублей.
Вячик нашел в себе мужество не показать, что он страшно обрадовался. Выдержал паузу и сообщил:
– Это серьезная работа, Максим Витальевич.
– А кто говорит, что несерьезная?
– И времени придется затратить много.
– Опять же не спорю. Намекаете, что гонорар прибавить?
– И ответственность большая… – не признавался Вячик.
Максим чутьем догадался, какую аппетитную цифру держит в уме Дубков. Триста тысяч. Потому что это по нынешнему курсу – десять тысяч долларов. Ботаники, косящие под деловых людей, примитивны и одинаковы. Округлость и красота цифры для них часто важней самой суммы. Они не понимают настоящей цены денег, потому что не видят их конкретной наполненности. Но и у Максима кроме финансового есть спортивный интерес – не дать больше двухсот пятидесяти. (Можно и меньше, но получишь халтуру, за которую при такой цене и ругать-то будет неудобно.)
– Хорошо, сто пятьдесят тысяч, – сказал он.
Вячик пожал плечами:
– Надо подумать. Вы сразу ответа требуете?
– Я не требую, я надеюсь на ваше согласие. Так договорились?
– Не знаю…
– Хорошо. Вы умный человек, Вячеслав Ильич, поэтому я озвучу сразу максимальную сумму, которую мы можем заплатить. Двести пятьдесят. Откажетесь – очень жаль, придется кого-то еще искать.
Вячик чуть было не потерял лицо. То есть оба из своих лиц, хотя одна половина из-за нарушенных мимических функций всегда казалась не вполне живой – не мертвой, но мертвоватой.
– Никого вы не найдете! – торопливо сказал он. И тут же исправился: – То есть ваше дело, конечно, но средний возраст членов нашей ассоциации шестьдесят пять лет. Я там самый молодой, как это ни смешно.
– Значит – согласны?
– Ну, в общем, да.
– Тогда поступим следующим образом. Я тут кое-что набросал для первых глав. Чисто фактический материал. Изучите и попробуйте на этой основе написать страниц десять-двадцать. А вот аванс, – Максим вынул заранее приготовленную пачку денег и ласково покачал ее на ладони. – Мы на словах договоримся или трудовое соглашение составим?
– Что вы, зачем? – рассмеялся Вячик. – На словах, конечно!
– И вот еще, взгляните, – Максим достал из портфеля и положил перед Дубковым толстую папку.
Дубков открыл ее, заглянул, щепотью достал несколько листов. Какие-то копии – фотографии, еще что-то.
– Это из нашего архива, – пояснил Максим. – Родители, мы, фотографии деда, бабушки. Грамоты всякие – советского времени. Копии, но вам, я думаю, без разницы. Это для ознакомления, в книге все будет высшего качества.
Оставив свои черновики и папку, Максим удалился, а Вячик лег на диван, что делал всегда, когда появлялась необходимость серьезно подумать.
В соседней комнате находилась Татьяна и прислушивалась. Она не присутствовала при разговоре мужа с Максимом Костяковым, зная, что Вячик не любит посторонних ушей, а когда Максим ушел, не приставала с расспросами. У Вячика так: захочет – сам скажет, не захочет, лучше не лезть, рассердится. Если что-то важное, рано или поздно выложит, вот тогда можно деликатным советом или замечанием подтолкнуть его в нужном направлении.
Татьяна слышала, как Вячик, ворочаясь на диване, издает звуки. Она знала уже эту его привычку реагировать междометиями на собственные мысли.
– Хм! Хм! Кха! – откашливался Вячик, и Татьяна понимала: он думает о чем-то крайне заманчивом. Интересно, это лишь для него заманчиво или для всей семьи? Имелся в виду еще и будущий ребенок, которого Татьяна очень хотела зачать, но пока не получалось.
– Це-це-це! – щелкал он языком. Означает какие-то сомнения.
– Тым-бырыдым-дым-дым! – напевает. Высшая степень напряжения мысли.
– Ну ё, ну и ё! – опять сомнения, но не черные. Опасение поддаться на уловку. Как перед входом в магазин, на витрине которого объявлена восьмидесятипроцентная уценка.
– Ча-чи-чу-чу, чу-чу! – пыхтение паровозом. Мыслить стало тяжело.
– Ы-хы-хы! – вздох сожаления о чем-то. Не о том ли, что зря женился?
– Баям-бадам! – торжественное. Убежденность в своей правоте и победе.
– Ёптарида! – полный триумф. После такого восклицания к нему можно смело входить, не опасаясь разноса.
И Татьяна вошла с улыбкой.
Спросила:
– Что? Интересное предложение?
– Ты даже не представляешь! Потом расскажу.
Ну, потом так потом, Татьяна не торопит. Не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра, как шутит муж. Вроде глупо, а на самом деле лучше помедлить и сделать что-то позже, но вернее и основательнее.
– Водка есть у нас? – спросил Вячик.
– Конечно, – улыбнулась Татьяна.
Мог бы и не спрашивать. Умная жена: а) всегда держит в холодильнике водку; б) приветливо относится к пожеланию выпить. Ибо, когда мужчина захочет, он все равно выпьет, но не дома, а где-то в другом месте. И вам же хуже.
6. СУН. Суд
__________
__________
__________
____ ____
__________
____ ____
Ведите себя скромно и сдержанно: если вам бросают перчатку, не поднимайте ее.
На следующее утро Немчинов позвонил Петру Чуксину (тот, уходя, оставил визитку с номером телефона) и сказал:
– Здравствуйте, Петр. Это Немчинов. Если помните, мы вчера говорили. Я подумал. Я попробую.
– Уже не надо, – с удовольствием отшил его Петр.
Немчинов то ли кашлянул, то ли поперхнулся.
– Мы можем обсудить сумму.
– Я сказал: не надо. Что непонятного?
Да, Немчинов понял. Понял главное: похоже, он сделал огромную глупость. Наверное, они нашли кого-то более сговорчивого. Но кого?
Тем временем Дубков уже рьяно взялся за работу.
Наброски Максима Костякова были написаны вполне сносным языком. Суховато и не без казенщины, с множеством конечно же грамматических и стилистических ошибок, но тем не менее. В сущности, учитывая жанр книги, можно так и оставить. Но Дубкова наняли не консультантом, а автором. Придется что-то придумать.
Самое верное – воспользоваться опытом редактирования. В стародавней областной молодежной газете «Пламенный комсомолец», которую и читатели, и сотрудники называли конечно же «Племенной комсомолец», заместителем редактора, то есть на самом деле главным производственным человеком по обычной градации советского времени (редактор являлся фигурой назначенной, номенклатурной и часто несведущей) был Матвей Найский, славившийся нечеловеческой въедливостью: все материалы пропускал через себя, на полях ставил вопросительные знаки, плюсы и минусы. Вопросительный знак означал недоумение, минус – плохой текст, плюс – понравилось. Плюсов было немного, а вот вопросов и минусов тьма, из-за этого в газете всегда была горячка, все до вечера переделывали свои материалы, сдавали Найскому, тот опять ставил минусы и вопросы. Если бы не газетная ежедневка, необходимость сдавать в типографию номер к определенному часу, Найский так и мучил бы всех придирками до бесконечности. Он, кстати, впоследствии уехал в Москву, стал большим человеком на одном из крупных телеканалов и, говорят, успешно сводит с ума подчиненных, заставляя по десять раз переписывать тексты. С первого предъявления не проходит ничто. Докатилась байка, будто Найскому принесли текстовую расшифровку снятого киносюжета. Найский, как обычно, поставил свои вопросы, минусы и плюсы, автор спросил: «Извините, это что значит?» – «Коряво, плохо, перепишите». – «Но это уже снято, люди в кадре говорят», – ответил автор, пряча улыбку. «Так переснимите!» – хладнокровно повелел Найский.