Страница 4 из 10
Он приказал буфетчику подать чаю и коньяк и, оставшись один, без свидетелей, Никифор Андреевич не выглядел решительным.
Но мысль о том, что остаться бы в Ялте и спастись, рискуя разбить пароход, даже не пришла ему в голову.
V
Как только “Баклан”, прогудев о приходе, ошвартовался у мола, Антон Жученко, чернявый и курчавый молодой матрос с бесшабашно-смелым и жизнерадостным пригожим лицом, то и дело прибегал на корму и взволнованно и жадно вглядывался в начало мола, поджидая кого-то.
Он не обращал внимания ни на завывающее море, ни на ледяной ветер, трепавший его шелковистую бородку и кудрявые волосы, выбивавшиеся из-под матросской нахлобученной шапки, и, казалось, в своем не особенно теплом буршлате, застегнутом наглухо, не чувствовал резкого холода.
Словно прикованный, весь нетерпение и ожидание, он впивался в каждую женщину, показывавшуюся на повороте с улицы на мол и сколько-нибудь напоминавшую ему издали ту, которую он так возбужденно ждал.
И его острые, как у ястребка, карие и лукавые глаза вдруг загорались радостным блеском, и взгляд становился нежным, ласкающим и влюбленным. Ему виделось, что спешит его желанная, любимая…
Это она, Матреша… Невысокая, аккуратная, такая франтоватая…
Но еще минута, и матрос увидал не ту, которую ждал.
“И что за рыло!” — мысленно досадовал Антон.
Его лицо, быстро меняющее выражение, уже омрачилось. И, подавленный и тоскливый, Антон снова взглядывал в показывавшиеся женские фигуры и, не узнав Матрены, начинал волноваться и злиться.
Прошло полчаса. Время казалось бесконечным.
Прогудел долгий свисток и за ним короткий первый.
Антон был в отчаянии. В следующее мгновение, взбешенный и ревнивый, он уже питал злые обвинения против Матреши и мысленно повторял:
— Подлая!.. Шельма!
Антон уже решил, что из-за такой “подлянки” не стоит убиваться. Ну ее, сволочь, к черту. Наплевать! При первой же встрече искровянит ее обманную рожу.
Однако не отходил от кормы.
Антону делалось обиднее и оскорбительнее.
Он был привержен до дурости, сохранял закон, был ласков, не пьянствовал, не ругал и — дурак, как есть дурак — не бил, как бы следовало, чтобы понимала. Он в бурю уйдет, а ей все равно… Видно, опять зашилохвостила…
— Бесстыжая обманщица!.. — прибавил он вслух.
И Антону нестерпимо захотелось видеть сейчас, сию минуту эту “подлую”, чтобы все обнаружить. Он покажет себя, как обманывать… Покажет, и потом пусть убирается навек.
Матросу казалась теперь секунда целой вечностью. Он загорелся и, словно бешеный, сбежал с парохода и бросился к агентству.
Два пожилые носильщика-армяне сидели у стены, притулившись за ветром.
— Братцы!.. Спешка!.. Кто съездит духом в город?
Оба равнодушно подняли большие, влажные и ленивые глаза на нетерпеливого матроса и спрятали в гарусные шарфы, намотанные на шее, свои большие, сизые, мясистые носы.
Ни один даже не ответил.
— Идолы! Не даром. Заплачу!
— Дежурный. Нельзя! — ответил один.
— И мне нельзя! — промолвил другой. — А ты не барин, не ругайся! — обидчиво прибавил он.
— Целковый дам!
— А куда? — вдруг разом спросили оба носильщика, несколько оживляясь.
— В Виноградную.
— Мороз-то какой. Хо-хо-хо! А тебе какая такая спешка? — спросил более добродушный и любопытный носильщик.
— Дать знать женке, чтобы явилась. Наживешь карбованец, армяшка!
— Не подходит. А ты вот мальчика пошли, сродственник, племянник. Умный, все справит. Наумка!..
Подошел черномазый, черноглазый и носатый мальчик.
Антон облегченно вздохнул и торопливо заговорил:
— Живо, Наумка! Бери первого извозчика и жарь в Виноградную, дом Кукораки… Знаешь?
Мальчик утвердительно кивнул.
— В доме меблированные комнаты барышни Айканихи… Не забудешь?
— Знаю Айканиху.
— У нее в горничной Матрена. Пусть в один секунд сюда на извозчике с тобой… Мол, матрос Антон наказал, чтобы беспременно. “Баклан”, скажи, в “рейц” отходит… Шторм! Понял?
— Все поняли! — хитро улыбаясь, ответил Наумка.
— Вали, Наумка! — кинул Антон, подавая мальчику деньги на извозчика. — Постараешься, целковый!
— А если пароход уйдет? — вкрадчиво спросил Наумка.
Оба носильщика хихикнули.
— Беги же! Да лётом! Отдам дяде! — грозно закричал Антон.
И маленький Наумка, словно бы жеребчик, получивший внезапно плеть, помчался со всех ног.
— Наумка молодца… Исправно сполнит. Он — башка, даром что мал! — любовно сказал носильщик, восхищенный предусмотрительностью племянника, и подумал, что следует с Наумки получить “могарыч”.
Но матрос не уходил и волновался.
— Будь спокоен, Наумка не обманет — возьмет извозчика! — прибавил Наумкин дядя.
— То-то не обманет… А уж и шельмоватый Наумка!
— Понятливый. И привезет твою супружницу. Только отпустила бы Айканиха. Строгая барышня… уксусная! — протянул армянин.
— Знаю, что уксусная и зудит. Однако не посмеет… И Матрешка не овца… Отчекрыжит… Бойкая на язык!
В эту минуту мальчик сел в коляску, въезжавшую на мол, и скрылся.
— Спасибо, братцы!
С этими словами Антон побежал на пароход.
Снова прислонившись к борту кормы, он впился вперед на мол и, взволнованный и вздрагивающий, будто в лихорадке, повторял:
— И что за сволочь Матрешка!
И в голосе его невольно дрожала нотка любви.
Прогудел второй звонок. Лебедка еще работала, принимая бочки. Сердце Антона усиленно забилось.
И им овладела лишь одна мысль:
“Успеет ли приехать эта подлая Матрешка?”
VI
“Айканиха”, как вульгарно и неподходяще называли носильщики и Антон фамилию Ады Борисовны, да еще считали ее “уксусной”, — была тонкая и деликатного обращения девица, точный возраст которой никто в точности не знал, но во всяком случае предполагали, что Аде Борисовне от тридцати до сорока.
Белобрысая, с щурящимися, маленькими, близорукими, порой мечтательными глазами, с мелкими кудряшками у лба, высокая и худая, как спичка, благоухающая chipr'ом и втайне влюбчивая, Ада Борисовна, благодаря изяществу сдержанных манер, пышным складкам на лифе, выхоленным рукам в кольцах и кое-каким секретам нежности кожи лица, казалась близоруким мужчинам еще недурной, особенно под густой вуалеткой и без солнечного или лунного освещения на берегу моря.
Иметь пансион, как считала Ада Борисовна приличнее называть свои меблированные комнаты в двухэтажном доме, она не считала “компроментантным” занятием хотя бы для образованной девушки из порядочного общества и генеральской дочери, жаждавшей самостоятельности и какого-нибудь дела. Вдобавок пансион, вполне приличный и семейный, дает не только полезную деятельность, но вместе с тем и хороший доход во время сезона, когда порядочные приезжие ошалевают от серьезных цен, произносимых с любезной улыбкой изящно одетой, благоухающей и корректной Адой Борисовной.
Хоть Ада Борисовна и влюбчива, но это не мешает ей быть деловитой и аккуратной хозяйкой, понимающей значение сезона и несоответственных цен за комнаты. Она необыкновенно заботлива о своих жильцах, особенно зимой, когда приезжих так мало и пустующих комнат так много. Она умеет примирять беспокойных и нервных жильцов с кое-какими неудобствами, вроде холода в комнатах, щелей в рамах и слишком маленьких порций за завтраками и обедами, — бесконечной внимательностью, знанием трех языков и научно доказанных фактов о пользе для здоровья прохладного воздуха в комнатах и домашнего простого и свежего обеда без излишества. И, в подтверждение своих теоретических сообщений, Ада Борисовна рассказывала, как быстро поправлялись жившие в ее пансионе прошлой зимой князь Булатовский, известный писатель Ракушкин и один молодой офицер фон-Дорф.
Участливая к своим жильцам, что сказывалось и в ласковом взгляде маленьких глаз и в мягком сопрано, иногда доходящем до тремоло 5, Ада Борисовна или заходила к жильцам, или приглашала в свою уютную и хорошо убранную гостиную со множеством фотографий прежних жилиц и жильцов с более или менее известными фамилиями. И, чтобы сколько-нибудь развлечь тоскующих на чужбине по семейной обстановке, хозяйка не без увлечения и мастерства беседовала о разных темах, дипломатически приноравливаясь к взглядам гостьи или гостя.
5
Тремоло (муз.) — очень быстрое повторение одного или чередования нескольких звуков.