Великий магистр

— Он просил никого не пускать! — произнес Раймонд, глаза которого слипались от усталости. — Я не знаю, что происходит. Сначала один посетитель, затем второй… А ночь уже на исходе. Мне все это не нравится, сеньоры!

— Ну что же, — произнес Норфолк, раздумывая. — Давайте подождем развития событий, — и он занял одно из стоящих возле стены кресел.

Бер все говорил и говорил, а глаза сидящего напротив него Гуго де Пейна лишь холодно поблескивали, отливая серой сталью, и он не находил в них никакого отклика на те прелести мира, которыми пытался соблазнить мессира. Пот выступил на лбу ломбардца, вспотели спина и ладони, и он уже не знал: сумеет ли выйти отсюда живым? Порою Гуго де Пейн бросал равнодушный взгляд на портьеру, за которой находилась полуоткрытая дверка. В ней все это время находился клюнийский монах, прибывший за час до ломбардца, и удалившийся в укрытие по просьбе мессира. Он слышал Бера и украдкой наблюдал за его лицом.

— Что же дальше? — спросил де Пейн и откровенно зевнул, прикрыв рот ладонью.

— Дальше?! — затрясся Бер, чувствуя неистребимую ненависть к этому человеку. Ненависть и страх. — Так слушайте же! Я открою вам тайну, о которой знаем только мы, посвященные… Иисус, которому вы поклоняетесь — не был богом! — голос Бера понизился до шепота. — Он принадлежал к племени и царскому дому Давида, вышедшему из колена Вениамина, одного из наших пророков… Вы, конечно же, догадываетесь к какому народу я принадлежу? — ломбардец усмехнулся. — Одним из сыновей Вениамина был Ахирам — строитель Соломонова Храма. Когда Иисуса последнего иудейского царя распяли — а это было необходимо сделать, чтобы успокоить римлян, народ израильский осиротел. Но род Христа не прервался! — глаза Бера блуждали, и он производил впечатление сумасшедшего. Гуго де Пейн наклонился вперед, прислушиваясь к каждому его слову, кажущемуся бредом смертельно больного человека. — Жена Иисуса — Мария-Магдалеянка, привезла в Галлию его королевскую кровь — Чашу Санграаль, ту самую, которую вы все с таким упоением ищете… Она уехала, естественно, не одна; целые поселения иудеев, бежавших вместе с ней из Палестины, выросли в Лангедоке и Нарбонне. Но с ней были также и дети Иисуса — два мальчика, которых мы спасли от гибели. Мы пестовали их, растили, и семя их переходило в потомков. Так, спустя время, когда пришла пора и был подан необходимый знак, один из потомков Иисуса стал вашим легендарным Меровеем, тем королем Франции, с которого и началась династия Меровингов…

Гуго де Пейн вздрогнул. Уже второй раз за сегодняшнюю ночь ему говорили о Меровингах; сначала граф Шампанский, теперь — этот безумец с всклокоченными волосами. Но сидящий перед ним пошел дальше графа — он соединил кровь Меровингов с кровью самого Господа Бога! Впервые мистический ужас охватил де Пейна; дрожь прошла по его телу. Он вспомнил слова аббата Сито, нашептанные ему в тот памятный день в Клюни, когда лишь затевалось создание Ордена тамплиеров: «Там, в Палестине, вы узнаете Тайну Бога, и передадите ее своему преемнику…» Теперь он понял, какую тайну имел в виду клюнийский приор, но отказывался верить… Ведь если Меровинги — наследники Христа, то значит и в нем тоже — течет кровь Всевышнего? Разум начал мутиться в голове Гуго де Пейна. Он чувствовал, что его хватают чьи-то липкие, жаркие руки и тащат в огонь, а над ухом раздаются визгливые голоса и сатанинский хохот…

— Нет, вы не сумасшедший, — с усилием проговорил он, сбросив, наконец-то, оцепенение, — Вы — посланник дьявола!

Откинувшись на спинку кресла, мокрый от пота Бер, трясущимися руками схватился за волосы. Высказав то, что он не должен был говорить ни при каких обстоятельствах, он понял, что подписал себе смертный приговор. Мудрецы неумолимо карали ослушников. Единственное спасение было в том, чтобы завладеть полностью душой Гуго де Пейна. Или убить его. Два человека в оцепенении смотрели друг на друга. Мысли их путались.

— Где здесь… выход? — невпопад пробормотал Бер заплетающимся языком. — Дайте мне вина.

— Вы собрались уходить? — Гуго пододвинул к нему кубок, плеснув в него из стоящего рядом графина.

— Но вы же не человек! Вы — камень! — взорвался ломбардец, делая жадные глотки.

— Камень, стоящий во главе угла, — поправил его де Пейн. Так написано в нашем девизе.

— Символично… — усмехнулся Бер, отдышавшись. — Вы примете мое предложение?

Гуго взглянул на отодвинувшуюся портьеру; в комнату вошел клюнийский монах.

— Не торопитесь с ответом! — предупредил он, и, пододвинув себе кресло, сел рядом с ними.

— Это… еще… что… — начал бормотать ломбардец, но монах остановил его движением руки.

— Это то, что не должно вызывать вашей тревоги. Ведь мы давние знакомые, Бер?

Лицо ломбардца из землисто-серого цвета превратилось в синий, затем — в бледно-желтый. Он устало кивнул головой.

— Ладно, — согласился он. — Поговорим втроем.

— Что вы предлагаете? — спросил монах.

— Некое подобие союза, — ответил ломбардец. — разве не на католической Церкви кровь убитого Дагоберта, потомка Меровингов, а значит и Иисуса? Если иудеи распяли его, то вы — пытались стереть с лица земли его потомков, чтобы единолично править от его имени. Не пора ли вам возвращать долги?

— Каким же образом?

— В данном случае — направить Орден тамплиеров против всего того, что мешает установлению власти потомков Меровея в Европе. Если мессир будет соотносить свои действия не только с Клюни и Римом, но и с нами.

— Нарбоннскими Мудрецами? — уточнил монах.

— Вы хорошо осведомлены, — усмехнулся Бер. — Кстати, ваш человек там, служка в синагоге, передавал вам привет перед тем, как скоропостижно скончаться.

— Жаль, — вздохнул монах. — Но уж извините, но и ваш раввин в школе зилотов в Яффе, некий Беф-Цур, также три дня назад приказал долго жить. Запутался в веревках и повис под мостом. Но перед смертью оказался необычайно болтлив.

Ломбардец лишь кисло усмехнулся при этом известии, пожалев о том, что не заменил Беф-Цура прежде, чем на его след напали бенедиктинские монахи.

— Окончим эту бессмысленную войну, — произнес он. — Зачем нам увеличивать число жертв?

— Каковы же ваши условия?

— Пока только одно: примите в Орден тамплиеров некого блестящего и несомненно храброго рыцаря. Между прочим, вашу же креатуру — барона Робера де Фабро.

— Кстати, недавно вы дважды встречались с графом Шампанским, — словно бы невзначай произнес монах. — Я конечно понимаю ваше желание, но не слишком ли много ваших ставленников будет в Ордене?

Ломбардец и монах напряглись, словно два паука, готовые броситься друг на друга.

— Господа, а я вам не мешаю своим присутствием? — произнес Гуго де Пейн, и оба они обмякли. Ему показалось, что блещущее перед ним море, внезапно отхлынуло, и обнажилось грязное дно — в ямах и впадинах, с останками людей и остовами кораблей, — унылое и бессмысленное дно человеческих страстей и бед, влекущее лишь тех, кто не привык плыть под ярким солнцем, а жаждет уйти в темные и холодные глубины смерти.

— Простите, мессир! — одновременно произнесли и монах, и ломбардец, повернув к нему лица.

— Слово за вами, — добавил монах.

Гуго де Пейн уже знал, как он поступит, и решение это вызревало в нем давно — задолго до этого разговора, с той поры, как он расстался с Анной Комнин, византийской принцессой. Сегодняшний же разговор лишь укрепил его в его мнении, поставил последнюю точку в сомнениях. Но он не стал торопить события, желая оставить пока и монаха, и ломбардца в неведении.

— И слово это будет таким! — торжественно проговорил он, вставая. — Подите-ка вы сейчас оба вон, поскольку время ваше уже вышло. А через семь дней вы узнаете мое решение, а до той поры остерегайтесь попадаться мне на глаза!

Гуго де Пейн распахнул дверь и увидел сидящих в отдалении Бизоля, Норфолка, Христофулоса и Раймонда. Они вскочили, готовые наброситься на вышедших из комнаты Бера и монаха. Гуго остановил своих друзей.

— Пропустите их, — произнес он. И хмуро добавил: — Мы провели приятное время за чертовски интересной беседой…