Эмиссар Черной Армады

Тут он прав. Умный. Даже чересчур. Ума у него даже больше, чем нахальства. Главный эксперт нашего научно-исследовательского центра, он без труда ориентировался в самых дремучих дебрях нескольких наук, эдакий Ломоносов широкого профиля. Он обладал потрясающей логикой, стройностью мыслей и способностью выдвигать самые невероятные теории. В сочетании с интуитивными способностями Лики они образовывали дуэт, которому под силу если не все, то очень многое.

– Выкладывай, что надумал по нашему заказу, – велел я.

– Надумал, что эксперты МОБСа и Европола ни на что не годные халтурщики.

Диксон взял со столика стрелку и, прицелившись, кинул её прямо в центр мишени, прилепленной в нескольких метрах к кожуху квантового джеструктора, напоминающего поставленную на горлышко двухметровую бутыль.

– И это всё? – спросил я, когда пауза затянулась непозволительно долго.

Диксон со свистом кинул ещё одну стрелку – на этот раз в девятку, и досадливо прищёлкнул языком.

– Сам-то читал их заключения? – спросил он насмешливо.

– Говорят, новое поколение сверхсложных соединений, типа полученных в конце прошлого века в лаборатории академика Ткачева. Оказывают сильное наркотическое, галлюцигенное воздействие на психику. Ей-Богу, студенты второго курса сделали бы заключение не хуже.

– Они не правы?

– Правы, – вставила слово Лика.

– Правы, – кивнул Диксон. – Как студенты второго курса. Нам лень было провести немного больше времени в лаборатории. Иначе они бы поняли главное – состав вещества неустойчив.

– Неустойчивые молекулярные связи? – спросил я.

– Связи как раз очень устойчивые. Соотношение элементов меняется. Представь себе шахматную доску. Фигуры расставлены в определённой позиции. Они и остаются на своих местах, только пешка вдруг превращается в коня, ферзь в ладью. Там меняются атомы. Одни элементы заменяются на другие.

– Такое возможно?

– Невозможно, Необъяснимо ни с точки зрения стандартных и нестандартных мутаций, ни с точки зрения ряда базовых законов. Но так оно и есть.

– Что это всё значит?

– Это значит… – он взял стрелку и послал её в центр мишени. – Это значит, что в этом твоём зелье присутствует какая-то иная физика.

– Что за чушь? Как может быть иная физика?

– В этих наркотиках есть нечто, что вывалилось к нам из каких-то иных реальностей. Неужели непонятно? Вспомни Страну Заколдованных Дорог, в которой ты побывал.

– Помню.

– В нашу материю, – он кинул ещё одну стрелку, она ударилась в уже торчащую в мишени и упала на пол, – вонзаются стрелы иного мира. Но хуже другое, – он замолчал.

– Продолжай.

– Хуже, что они вонзаются в сознание людей. Человек, употребляя зелье, подвергается не только воздействию наркотических веществ, но и иной физической реальности.

– И что происходит с психикой?

– Можно только гадать. Вопрос трудный. Молено сказать, философский, – он опять потянулся к Лике, чтобы ущипнуть её, на этот раз получил по руке сильнее. – Мы, суперы, имеющие доступ к вселенскому информационному полю, можем ответить на вопрос, откуда берутся в наших головах мысли?

– Не можем.

– Соображаешь, костолом. Одна из идей – мысли есть вселенские вибрации духовной энергии и заполняют все. Мозг и душа, будучи приёмником, настроенным на определённую волну, улавливают определённые передачи.

– Это только теория. Одна из многих, притом с большими дырами, – возразила Лика.

– Не спорь, родная… Ну вот, под воздействием этого кусочка иной физики душа и мозг перенастраиваются. Идёт сбой частот. В принимаемые программы вклиниваются иные, с совершенно другими частотами. Человек входит в разлад с окружающим, Это как ложка перца в торте. Но и это не самое худшее.

– Что самое худшее?

– Эти люди не просто принимают иные программы, но и служат их проводниками Они как лазерными лучами плавят мозги сограждан, вбивают в них иные передачи, Иные вибрации. Они становятся центром зарождающегося циклона И они частично уже не принадлежат человечеству.

– А кому принадлежат?

– Не знаю. Мне тебя надо спросить. Когда ты шёл по следу таинственного незнакомца, что ощущал?

– Ну… На меня повеяло чем-то… Похожее ощущение, как при контакте с Синим Шаром, – вот я и произнёс то, что боялся произнести, будто бы из опасения выкликнуть джинна из бутылки.

– Рагниты, – Диксон хлопнул в ладоши, будто услышал радостную новость. – Что и требовалось доказать.

– Но если рагниты проникли в «транспортёр Динозавров», то это… Это катастрофа.

– Не так страшен черт, как его малютки, – повторил Диксон русскую шутку, которой лет триста, и потянулся за шлемом.

Гиперзвуковая «Камбала» зашла на посадку и резко рванулась вниз. Она зависла на секунду над посадочной площадкой, качнулась падающим осенним листом, опустилась на резинобетон, неторопливо заскользила вправо и замерла под пятнадцатиметровой «ромашкой» обслуживающего комплекса.

– Пошли, – кивнул я Шестерневу. Дверь отъехала в сторону, и мне упруго ударила в лицо африканская жара.

– Не холодно, – поморщился Шестернев.

– А что ты хочешь? Сорок километров до Каира.

На аэродроме стояли большой «Боинг» и штук восемь самолётов малого класса. Горизонт вздымался тремя золотистыми паутинами антенн космической связи. В километре от аэродрома будто бы из песка вырастал и впивался в небо похожий на изъеденную ветрами скалу, беспорядочный, довольно уродливый и в своей уродливости противоестественно привлекательный шпиль здания Управления Космический Сообщений ОССН – оно было построено девяносто лет назад и воплотило в себе металлом, сталью, бронзой самые безумные идеи в очередной раз вспыхнувшего тогда конструктивистского бума.

Нас поджидал высокий мужчина лет сорока на вид с пышными усами, похожий на киплинговского колониального офицера. На нём была форма капитана третьей ступени УКС.

– Капитан Коллинз, – представился он.

Мы прошли мимо двух охранников. В отделанном натуральным мрамором холле было прохладно и пустынно. Равно как и в коридорах Управления.

– Людей не видать, – сказал я, проходя в пустой лифт.

– Людей здесь полно. Здание – целый город. Просто у каждого своя ниша. А вот и мои владения.

Он пригласил нас жестом пройти вперёд. Мы очутились на площадке, нависшей над лабиринтом. Внизу на десятки метров шли ряды мощных голографических и биокомпьютеров. Сюда сходилась информация от сотен космических кораблей, орбитальных самолётов. Впереди висела звёздная карта, усеянная разноцветными точками орбитальных станций, пунктирами траекторий, слабо светящимися плоскостями эклиптики планет Солнечной системы.

– Моё рабочее место, – Коллинз сел на жёсткий, неудобный стул. – Хорошо, что вы прилетели сами, а не послали запрос. Вместе легче разобраться в этой мешанине. Ну, начали?

– Начали, – кивнул я, усаживаясь на такой же стул.

– Любимый собеседник – Большой компьютер Управления…

Блок по пассажироперевозкам Марс – Земля, – приказал Коллинз, и в СТ-проёме возникли столбцы цифр и значков.

Минут через сорок мы наткнулись на то, что искали.

– Такого я не ожидал, – удивлённо произнёс Коллинз. – Рейс «Марс – Земля» номер восемнадцать дробь два. Лайнер «Фудзи». На пересадочную станцию «Кольцо» прибыло семьдесят пять пассажиров. По данным регистрационного компьютера Американского сектора.

– А на самом деле?

– Есть ещё информационные отвалы. Драгоценные крупинки информации, растворившиеся в тоннах породы. Тут картина другая – пассажиров было семьдесят шесть.

– Некто не хотел, чтобы о нём осталась информация в регистрационном компьютере, – сказал я. – Сможем восстановить его регистрационные данные?

– Попытаемся, – кивнул Коллинз. Он начал колдовать с компьютером. – Как этот лишний пассажир умудрился стереть данные из регистрационного компа?

– Умеет.

– Я думал, это почти невозможно.

– Зазор между «невозможно» и «почти невозможно» достаточно велик, – отделался я ни к чему не обязывающей репликой.