Удар иглы

Уже через несколько дней после его приезда французы только и говорили о странном поручении русского вельможи, заставившего своего адъютанта проделать путь через всю Европу. Ведь война же, русские сражаются у стен Очакова, а их предводитель ублажает дам! Один французик, говорят, даже сочинил на эту тему водевильчик. Каково?

А Баур тем временем, закупив целый воз башмачков, отбыл в Россию и успел как раз к штурму Очакова.

– Да все это сплетни! – махнул рукой капитан Терехин.

– Все может быть, – смеясь, проговорил Дробышев. – За что купил, за то и продаю.

Мне осталось только подивиться смелости секунд-майора. Если бы кто-нибудь донес его светлости князю Потемкину о подобных разговорах, то уж не сносить тогда Дробышеву буйной головы.

Отведя секунд-майора в сторонку, я попросил его сделать одолжение и как-нибудь осторожно, под видом осмотра, в числе других, проверить карманы у одного из егерей, который был мне подозрителен.

– Да что он такого натворил? – поинтересовался Дробышев.

– Прошу тебя, не спрашивай ни о чем. Потом объясню…

– Ладно уж. Чего не сделаешь для человека, который чуть не стал моим родственником.

Через полчаса секунд-майор шутовски отрапортовал, вытянувшись передо мной в струнку:

– Ваше превосходительство, пороховых дел инженер! У солдата Прянишникова на устроенном мной досмотре кроме личных вещей обнаружена престранная записка. В ней всего три слова: «Полночь, старая мельница». И все. Я ничего не понимаю…

– Что с запиской? – быстро спросил я.

– Да ничего. Сделал вид, что не обратил на нее внимания, и вернулся.

– Молодец. А солдатик-то грамотный…

– Так в чем же дело?

– Потом.

Махнув рукой, я выскочил из офицерской палатки. Удивленный капитан Терехин, пожав плечами, последовал за мной…"

– Надо навестить этого доцента, – сказал Володька, бегло ознакомившись с документами. – Возможно, он что-то знает об этом типе.

– Надо.

– Сотник, – задумчиво протянул Володька. – Вспомнил. Он доцент кафедры патологоанатомии мединститута. Мы не раз привлекали его для проведения особо сложных экспертиз.

– Точно, тоже припоминаю.

Я потянулся к телефону. На кафедре патологоанатомии меня уведомили, что Григорий Иннокентьевич Сотник после первой пары отправился проводить практические занятия.

– Стало быть, он в морге? – уточнил я.

– Мы называем его анатомическим театром, – просветил меня бодрый женский голос в телефонной трубке.

– Морг – театр, а мертвецы в нем – актеры, – хмыкнул я.

– Что?! г

– Спасибо, всего вам доброго… – Я поспешил положить трубку на рычаг.

– Ну что, Володь, поехали в морг? – произнес я, без особой охоты поднимаясь со своего мягкого начальственного кресла.

– В тебе проснулся опер, – улыбнулся Володька.

Морг располагался в городской больнице, на базе которого размещалась кафедра патологоанатомии медицинского института. Сотника мы застали в секционной, откуда время от времени вылетали побледневшие молоденькие студентки в полуобморочном состоянии. Ничего, скоро привыкнут. Нужно просто перешагнуть барьер и перестать относиться к мертвым как к изуродованному человеку. Это только поврежденный биоскафандр, переставший функционировать, как любят говорить Алины приятели уфологи. За свою жизнь мне пришлось повидать столько трупов – изуродованных, расчлененных, находящихся в самых крайних стадиях разложения, эксгумированных, утопленников… На меня их вид перестал оказывать шокирующее воздействие. Хотя окончательно привыкнуть к этому невозможно. Недаром большинство патологоанатомов имеет легкий «сдвиг по фазе».

До конца занятий оставалось несколько минут. Мы дождались, пока все вопросы были заданы, все ответы получены. Студенты потянулись из секционной, у большинства из них лица были кислые, видимо, в этом заведении они побывали впервые. Некоторые улыбались, кидали отдающие цинизмом реплики, но все это выглядело наигранным, искусственным. Особой радости от прошедших занятий студенты не испытывали.

Сотник не спешил уходить из секционного зала, поэтому нам пришлось пройти туда. Это был сухой мужчина, немножко сгорбленный, лет шестидесяти на вид. На его длинном носу приютились большие фирменные очки. Я вспомнил его. Действительно, несколько раз мы привлекали его для проведения экспертиз. Эдакий обаятельный книжный червь, сыпящий старорежимными оборотами; «дас-с», «милейший», «батенька».

– Так вы насчет того недоразумения? – спросил доцент, внимательно выслушав нас. – Сколько времени уже прошло… И чего он ко мне тогда привязался? Иду вечером из библиотеки, а навстречу мне этот, скажем так, малоприятный господин.

– Вы видели его раньше? – спросил я.

– Видел однажды до того инцидента. И второй раз недели через две после, да-с. На паперти у собора он просил Христа ради. Вряд ли, уважаемые, я могу вам чем-нибудь помочь. Знай я, что он совершит такое дикое преступление и убьет монаха, уверяю, присмотрелся бы к нему повнимательнее.

– А?.. – Савельев удивленно уставился на доцента. – Откуда вы знаете, что он подозревается в убийстве монаха?

– О, меня не было при убийстве. Прошу поверить мне на слово, – лукаво улыбнулся доцент. – Но все трупы свозятся сюда, факт этого убийства для меня не секрет. А когда ко мне приходит обаятельный молодой человек – начальник уголовного розыска – с не менее обаятельным следователем прокуратуры и расспрашивает о каком-то мелком недоразумении, хотя, по идее, они должны сейчас носом рыть землю и искать злодея-убийцу… Да-с, выводы тут напрашиваются сами собой.

– Не смею уверять вас в обратном, мы здесь именно по этой причине, – изрек я и подумал, что ко мне моментально привязалась манера выражаться велеречиво. Оно и неудивительно, когда общаешься с такими, как Сотник, а в свободное время занимаешься чтением старинных рукописей.

Володька беседовал с доцентом, который стянул резиновые перчатки и уединился с ними в закутке, где тщательно мыл руки с мылом в умывальнике. Через полчаса следователь наконец выяснил все, что его интересовало. Казалось, разговор исчерпан и можно вежливо раскланяться, но тут доцент неожиданно махнул рукой, случайно задев кружку, в которой находился дезинфекционный раствор.

– Эх, вот незадача, – покачал он головой, глядя на растекающуюся жидкость. – Ладно, ничего… Так вот, молодые люди, не хотелось мне этого говорить, но если дело так серьезно… Есть в этой истории одна маленькая деталь.

– Какая? – заинтересовался Савельев.

– Этот господин хотел меня убить.

– Что?!

– Когда он неожиданно возник прямо передо мной, то попытался схватить меня за горло. Я отпрянул и увидел в его руке нож. Такой вот конфуз, ведь я совершенно не знал, что делать. Тут какой-то славный молодой человек схватил этого господина и оттащил от меня, затем появилась милиция, и в суматохе нож куда-то исчез.

– Что за нож? – быстро спросил я.

– Длинное тонкое лезвие, рукоятка, по-моему, из серебра. На рукоятке в свете фонаря я рассмотрел скарабея из черного полудрагоценного камня, Вещь уникальная. Откуда она могла появиться у этого бродяги? Впрочем, лица подобного типа нередко не слишком трепетно относятся к чужой собственности… Наверное, когда его задержали, он успел незаметно выбросить нож в водосток.

Скарабей… Ведь именно такой нож держал убийца в руке, когда к «бульнику» подоспел наряд милиции. Нехорошее предчувствие во мне нарастало. Я поднял глаза и увидел, что доцент рассматривает меня с усмешкой и пониманием.

После оформления протокола допроса оставалось только сказать «до свиданья» и удалиться.

– Все, – вздохнул Володька, пряча бумаги в папку. – Душно тут у вас.

Он вышел из комнаты. Я быстро направился за ним, но доцент тронул меня за рукав.

– Подождите. – Он на секунду замялся. – Не хочу показаться назойливым. Еще меньше желания у меня показаться странным субъектом… Но мне подумалось, что при встрече с тем господином вы тоже ощутили нечто. Я грубый рационалист, материалист, но иногда я явственно ощущаю присутствие того, чего не объяснить в рамках общепризнанных научных понятий, да-с.