Ночь пяти стихий

Враги напали на поселок ночью. Они убивали мужчин и детей. Они убивали всех, кроме молодых, способных принести потомство женщин. Они и пришли за женщинами. Шаман сидел перед священным огнем. Он понимал, что сейчас придет смерть. Он был готов к ней. Он ведал, что смерть — освобождение от этого болота, от этой жизни, проход куда-то. Он смотрел в огонь, пытаясь уловить в нем отблески иных миров.

Смерть пришла. В хижину вошел он — вождь враждебного воинственного племени. Он был измазан кровью с ног до головы. Он был доволен. Он смеялся, и его оскаленный рот тоже был в крови.

Шаман обернулся. Он посмотрел в глаза вождя. И в этот же миг улыбка сползла с губ пришельца. Какое-то узнавание охватило обоих. Им показалось, что они уже встречались, что они когда-то были самыми страшными врагами. И что им еще предстоят новые встречи.

Вождь захрипел, шагнул к шаману и взметнул топор. В последний миг в сознании шамана мелькнули слова на незнакомом, но почему-то понятном языке: «Картанаг! Мы встретились вновь!»…На трибунах улюлюкал жадный до развлечений плебс. Он наслаждался видом невинной крови. Жаждал убийства. Рим неистовствовал.

Сейчас Гришка был рабом-гладиатором, сыном старейшины германского племени, он попал в плен к римлянам и теперь умирал на потеху публике.

Он рубил мечом, отбивал удары. Вот его меч обагрился кровью одного из противников. Потом настиг другого. Но, оглянувшись, гладиатор увидел, что его соплеменники пали все, а врагов оставалось еще двое. И совсем не осталось сил.

Он отбил удар пики в грудь, рубанул по руке, а потом воткнул в шею чернокожего противника меч. И остался один на один с огромным персом.

Какое-то воспоминание нашло на миг. Будто когда-то он сидел на таких же трибунах и глядел на гладиаторский бой. Но это было в совсем другой стране. Как она называлась? Откуда это воспоминание? Сын германского старейшины не думал сейчас об этом. Он кинулся в последнюю свою схватку, сумел рубануть перса по плечу, но вслед за этим получил щитом в лицо и увидел перед глазами песок арены.

Нога перса прижала его к земле. В спину колол меч. Теперь все зависело от плебса. Поднятый вверх большой палец означал жизнь — он мог на нее рассчитывать, поскольку дрался хорошо и мужественно, а римляне любят мужественных бойцов. Палец вниз — это смерть.

Он повернул голову и сумел увидеть множество пальцев, направленных вверх. Рим дарил ему жизнь.

Перс огляделся. Он готовился отпустить своего противника, но тут взгляд его пал на императорскую ложу. Презрительное выражение было на лице сидевшего там человека — Императора. Император поднял палец вверх. Его глаза встретились с глазами поверженного, и хотя расстояние было достаточное, но обоим казалось, что они находятся не дальше вытянутой руки. Император улыбнулся и опустил палец вниз.

Меч взметнулся и упал на шею. «Картанаг — ты настиг меня», — прозвучало в уходящем на новый круг сознании.

…Звенели клинки. Всхрапывали кони. Доносились победные крики и стоны боли. На сей раз Григорий был рыцарем сэром Робертом, ходившем вместе с Ричардом Львиное Сердце воевать за гроб Господень. А потом, после Палестины, многие годы посвятил поиску того, что искали и многие другие, — чаше Грааля. Но это была не просто страсть, не просто цель скитаний. Это было нечто большее. В отличие от других, ему начинало порой казаться, что он знает суть этого предмета. Для него он — вовсе не легендарная чаша. А нечто совершенно реальное. Но откуда было это знание — он и сам не мог понять.

Его небольшой отряд из верных друзей, которых он увлек своей мечтой и обещанием грядущей награды, попал в засаду на дороге Бретани.

Сэр Блейк — в отливающих серебром доспехах, прорубался к Роберту, нанося страшные удары огромным мечом, которым никто не мог орудовать, кроме него.

Роберт и Блейк сталкивались не раз. Роберт знал, что Блейк с не меньшим остервенением ищет Святой Грааль. Он болен Граалем. И он напрочь лишен благородства и добрых помыслов, которые надлежит иметь рыцарю, отважившемуся на столь высокое дело.

Один за другим падали сраженные друзья сэра Роберта. Они бились отчаянно, но ничего не могли сделать с отрядом наемников, превосходивших их в числе и имевших преимущество неожиданного нападения из засады.

Сэр Роберт понимал, что приходит его последний час, и это только придавало ему отчаяния. Он знал, что не сделал многого. Не достиг того, что должен достигнуть. И, самое обидное, он знал, что мог найти Святой Грааль. Что чаша предназначена ему. Теперь отряд латников разрушил все его надежды.

Конь пал под сэром Робертом, и рыцарь бился пешим. Удар палицей пришелся по шлему, но Роберт встряхнул головой и рубанул мечом по ногам нападавшего. Потом ударил плечом еще одного и сбил с ног. А затем увидел перед собой разъяренное лицо самого сэра Блейка. Тот был без шлема — потерял его в разгар боя, черная грива волос развевалась по ветру и падала на плечи. Он дрался как сам Вельзевул.

Сэр Роберт ударил его по плечу, латы помялись, и рука его обвисла. Блейк взял меч другой рукой, сделал выпад и сшиб Роберта с ног. Потом придавил его коленом, вытащил стилет, служивший в бою для того, чтобы проникать в щели между доспехами и добивать поверженных.

— Молись своему Богу, — прохрипел Блейк.

— У нас разные Боги? — прошептал Роберт.

— Разные, нечестивец.

Роберт рассмотрел плещущуюся в глазах сэра Блейка неистовость. И опять снизошло что-то.

— Картанаг, — прошептал он, прежде чем стилет прошел через щель и впился в шею…

Гришка закричал, как от боли. Смертному нельзя видеть прошлые жизни. Это запрещено. То, что существуют прошлые жизни, — он принял сразу. Он всегда знал, что это истина, хоть и богохульная, противоречащая Библии. Гришка знал с детства, что картины, возникающие во снах, — не плод фантазии. Он действительно жил когда-то в других землях и был кем-то иным. Так и должно быть. Иначе какой смысл в его этой жизни — годах холода, скитаний, созерцании бесконечной ненависти и пороков мира и в наблюдении ростков доброты. Все должно куда-то идти. Его болью, лишениями оплачиваются какие-то счета.

— Картанаг? Кто он?

— Твой враг. Из жизни в жизнь судьба сводит вас. Он одержим жаждой найти Саамарит — кусочек Вечного Древа Познания. Древние египтяне вмонтировали его в чашу из небесного металла, которую тысячелетиями позднее назвали Чашей Грааля. Она бывала в руках Заратустры и Будды. Ею владел царь скифов Скилур, после покорения Великой Скифии Боспорским царством она перешла к боспорскому царю Митридату. Потом оказалась в Палестине. Из нее пил вино сам Христос. В эту чашу Иосиф Аримафейский, снявший с креста тело Спасителя, собрал кровь Иисуса. Путь ее из Палестины в Европу был связан с путем Иосифа. Тот унес ее на берега Бретании, на Пиренеи. В городе Сарасе он обратил с помощью чаши в христианство местного короля и весь замок Карбоник. Потом чаша меняла владельцев. За ее обладание дрались рыцари, ради нее вершились походы. Однажды она вернулась в Палестину. Триста лет назад дружина Великого князя московского Симеона Гордого захватила обоз рыцарей-крестоносцев, везших в монастырский замок в Литве вещи, награбленные в Палестине. С того времени чаша Грааля была в казне кремлевской. В лихолетье бежавшие из стольного града поляки вывезли ее вместе с обозом. Этот обоз пропал без следа.

— Но ты, Агафон, ты тоже как-то связан со всем этим! Кем ты был в прошлой жизни?

— А моя жизнь не кончена. Я был и остаюсь Странником, Первым магом. Видящим магом Рутом Хакмасом. Тринадцать тысячелетий я брожу по земле, глядя на то, как тяжело карабкается к вершинам мудрости новое человечество.

— Тринадцать тысяч лет, — поражение прошептал Гришка. — Но зачем?

— Этот путь определен теми, кто скрыт в других мирах, но присматривает за всеми Приходящими.

И Гришка, в прошлом принц, гладиатор и рыцарь Святого Ордена, вспомнил это слово. Оно означало слишком многое.

— Я нахожу отдых в горных толщах в сказочной стране. Там лежат тела иных Странников — достигших просветления мудрецов, избранных на роль пастырей. И я снова выхожу. Я видел казнь Спасителя. Я говорил с Буддой. И я снова здесь, в мире. Теперь я смотрю за тем, как в потрясениях и корчах появляется Святая Русь.