Ночь пяти стихий

— Есть места, где грань между мирами тоньше, — сказал Видящий маг. — Порой пелена, отделяющая миры, просто рвется.

— Я ощущал присутствие.

— Оно было. Но они не причинили нам зла.

— Почему?

— Тот, у кого «Бриллиант Таримана», может не бояться дурного взгляда из иных миров…

Аргон будто наполнялся силами по мере того, как отряд изматывался от тяжелых переходов. Принц не слишком доверял ему. Но выбора все равно не было.

— Он не приведет нас прямиком в царство мертвых? — спросил принц у Видящего мага.

— Я верю ему. Кроме того, судя по моей карте, он ведет нас верно. Прямиком к цели. Хотя «блюдо огня» в какой-то мере и есть царство мертвых.

— Аргон для меня загадка.

— Напрасно. Он чист душой. И искренен в своей ненависти.

Отряд перевалил еще через один перевал. С верхней его точки открывалось далекое море. У принца не было уверенности, что он когда-нибудь еще услышит плеск его волн. Хотя пока все складывалось более-менее хорошо, но почему-то казалось, что долго так продолжаться не может.

— «Блюдо огня» — безопасность, — сообщил проводник. — До него осталось немного.

— Почему безопасность? — осведомился принц.

— Нет касмассца, согласного пересечь границу обители Хрустального змея. Как можно осквернить его покой своим присутствием?

— Ты не веришь больше в Хрустального змея? — Еще как верю! Он существует! — уверенно воскликнул Аргон.

— Тогда ты не пойдешь туда?

— Еще как пойду!

— Так как же?

— Я мечтаю об одном — плюнуть на алтарь Хрустального змея, — Аргон засмеялся, поправил мешок на плече и бодро зашагал вперед.

К полудню они вышли в расщелину, где возвышалось шесть мегалитов — огромных, неизвестно кем поставленных друг на друга, необработанных камней. Проводник подошел к валуну, окруженному мегалитами, и смачно плюнул на него. На его лице была написана искренняя радость. Он начал реализовывать свои мечты.

— Это алтарь Хрустального змея, — пояснил он. — Здесь убили мою сестру и отца…

Он еще раз плюнул на алтарь и начал осыпать бога страшными проклятиями и ругательствами.

— Далеко еще? — спросил принц, когда Аргон закончил разбираться со своим божественным и безмолвным оппонентом.

— За той грядой открывается «блюдо огня». Отряд перевалил через гряду и очутился в узкой расщелине. Его там ждали. Касмассцы расположились на склонах. Одетые в шкуры, желтокожие, косматые, они больше походили на волосатых обезьян с островов Крика.

— Наконец-то, — кивнул проводник. — Алепи шку-у.

— Чего им надо? — спросил принц.

— Они пришли за нами! — Проводник выдернул меч, казавшийся слишком тяжелым для него с его хилым сложением, и, без труда размахивая им, издал боевой клич.

Касмассцы с истошным визгом посыпались со склона. Камни застучали по щитам солдат-атлантов, вставших в боевом строю. Запели луки и арбалеты. Началась битва…

РУСЬ. ВОЕВОДИН СУД

Воевода недовольно взирал на двух пузатых, похожих друг на друга купцов, затеявших долгую и злую тяжбу. Один, белобородый, утверждал, что продал другому сукно за полтора рубля, но тот заплатил только рубль. Второй же, кривоногий и сутулый, говорил, что уговор был именно на рубль, эти деньги он и отдал.

— Да как же за рубль, когда за полтора, глаза твои бесстыжие! — орал белобородый истец, сдерживаясь, чтобы не вцепиться в волосы ответчику.

— Да как же за полтора, когда за рубль! — кричал кривоногий, бросая наполненные ненавистью взоры на белобородого.

— А кто ваши слова подтвердить может? — осведомился воевода зевая.

Это ж надо, с какими глупостями лезут. Толку-то с них, как с лысых овец — ни один не догадался поднести воеводе. А все туда же — с челобитной лезут, скупердяи. Как тут судить-то? Поди разбери, кто из них врет. Скорее всего оба и врут. Таково уж их племя купеческое. Ох, надоели. И без них есть над чем голову ломать.

— Так кто ж подтвердит это, кроме глаз его бесстыжих? — крикнул белобородый.

— Ох-хо-хо, можно Подумать, что его очи чисты, как вода родниковая! Ух, воровская твоя душонка! — погрозил пальцем кривоногий.

— А можешь перед образом крест поцеловать? — спросил воевода кривоногого ответчика.

— Поцелую!

— Ах ты!.. Как же ты перед образом Христовым врать собрался, анафема? — заорал белобородый и потянулся скрюченными пальцами к своему врагу.

— Тихо! — стукнул по столу воевода. — Не кипятись, купец. А ты сам готов крест целовать?

— А то нет? Готов!

— Во прохвосты! — возмутился воевода. Целование креста — дело святое, редко кто осмелится врать перед образами. В народе судиться через целование креста считалось неприличным и зазорным. Но купцы вошли в такой раж, что им на это наплевать стало, и одна мысль их обуяла страстная — как бы друг друга с носом оставить.

— Ну-кась, Алексашка, запиши в книгу, что назначено мной целование креста, — сказал воевода своему дьяку, и тот, склонившись над столом, ожесточенно заскрипел пером. — Ну что, пошли, купцы добрые. Немедля целование произведем.

Воевода, купцы и дьяк направились к собору, и за ними тут же увязались зеваки, рассчитывавшие увидеть что-то интересное. Толпа разрасталась.

До собора было всего несколько шагов. Батюшка Никодим тут же начал приготовления. Перед образом Иисуса повесили деньги, служащие предметом спора. Воевода тоже заинтересовался — хватит ли духу у кого-нибудь из купцов поцеловать крест.

— Ну чего, давайте, — махнул рукой воевода.. Без раздумий и колебаний белобородый бухнулся на колени и, поцеловав поднесенный батюшкой крест, произнес страшную клятву. Поднявшись с колен и отряхнувшись, он прошептал кривоногому:

— Съел?

Ответчик тут же бухнулся на колени и заорал:

— Дайте крест! Тоже хочу.

Поцеловав крест, произнеся клятву, он встал и прошептал белобородому:

— А ты съел?

Воевода был озадачен.

— Жребий, — махнул он рукой, немного подумав. Услышав это, толпа, набившаяся в храм и обрадованная давно не виданным развлечением, повалила на площадь. Воевода тоже собрался туда идти, но его задержал батюшка Никодим.

— Тяжко тебе, Семен Иванович, приходится.

— Тяжко, — вздохнул воевода. — Но такова служба государева.

— Да. Но оно и нам нелегко. Вон, крыша облезла, купола бы обновить. Подсобил бы.

— Да где же я тебе денег возьму? У нас нет.

— Может, у купцов найдется? Ты бы постыдил их, прижал немного. Что за купец, если ему денег на Божье дело жаль? Подрастряси их мошну, а, Семен Иванович?

— Растрясти их мошну. Да ты посмотри, они из-за копейки в ад души свои готовы послать. Дрянь людишки, неча сказать… Ну ладно, подсобим. Дело-то Божье.

— Спасибо, Семен Иванович.

Когда воевода появился на площади перед собором, там уже все было готово к жребию. Толпа любопытных окружила спорщиков, те же, налившись как вареные раки кровью, сверкали друг на друга очами, из которых, казалось, вот-вот вылетят молнии. Дьяк Алексашка держал в руках два восковых шарика, за которыми успел сбегать в приказную избу. Он выцарапал на них имена обоих купцов и протянул воеводе.

— Подь сюда, — воевода поманил пальцем здоровенного стрельца, поскольку для жребия по правилам выбирались самые высокие люди. — Сымай шапку.

Стрелец снял шапку, и воевода кинул в нее шарики. Потом вытащил из толпы высоченного, с придурковатым лицом крестьянина и протянул ему шапку.

— Тяни шарик.

Засучив рукава, крестьянин запустил руку в шапку. Все замерли. Утихли крики, смех. Сейчас должно было состояться самое главное.

— На, — крестьянин протянул восковой шарик воеводе.

— Парамон! — торжественно выкликнул тот нацарапанное на шарике имя.

Кривоногий радостно хлопнул в ладоши, а белобородый открыл рот и начал хватать им воздух, как выброшенный на берег карась.

— Это как же? — наконец просипел он.

— Ну чего, съел? — хихикнул Кривоногий.