Ночь пяти стихий

Выплакавшись, просидел тупо с час, когда уже не было слез, не было мыслей в пустой голове, а была лишь одна тянущая к земле тяжесть, Гришка поднялся и поплелся в разбойничье логово. Он не смотрел по сторонам, не обращал внимания на окружающее, а в таких местах это наказуемо. В результате он провалился в трясину и ему еле-еле удалось выбраться. Неожиданное купание растормошило его, вернуло ясность ума. Грязный и мокрый, добрался он до логова и, дрожа от холода и нервного напряжения, уселся у костра, на котором привычно готовилась еда для ненасытной разбойничьей братии.

— Чего скукожился, оглоед? — недовольно спросила тетка Матрена, но, увидев, что Гришке на самом деле плохо, подобрела, сунула ему миску с кашей. — На, поешь.

Гришка съежился на бревне у костра и без всякой охоты начал ковырять деревянной ложкой в тарелке. Кусок в горло не лез.

— Опять где-то шастал? — спросил Убивец, проходивший мимо и остановившийся возле Гришки.

Мальчишка ничего не ответил — не было сил. Он сидел у пламени, от которого шло тепло, но тело его сковывал холод. Лед будто проник в каждую частичку его тела, по холодным жилам текла холодная кровь, и все вокруг будто покрылось инеем. С каждой минутой безумная надежда, что Беспалый и Варя выберутся из •этой передряги, придут, становилась все более зыбкой. Куда им выбраться? Вон сколько народу на них навалилось, а оружия у Силы один посох, а это даже не его любимая дубина.

— Что тоскуешь, Гриша? — спросил татарин, подсаживаясь на бревно и тыкая Гришку локтем в бок.

— Да так… Что-то плохо мне.

— В тоске, брат, резона нет. Радуйся всему. Тому, что ты есть на свете, что этот свет есть пока для тебя. Ведь неизвестно, сколько осталось нам. Такова житуха разбойничья — все мы, парни лихие, зажились на этом свете. Недолог разбойничий век, и нет в нем времени для грусти.

— Прав ты, Хан, — вздохнул Гришка.

Прошла еще пара часов. Надежды уже не осталось никакой. Если они и живы, то в лапы старосты губного попались, а значит, все равно не сносить им головы.

Тут атаман кликнул всех в круг. Сел среди своей братвы, и не было сейчас в его лице привычной надменности и высокомерия, а были лишь озабоченность и внимание. Когда надо. Роман владел не только угрозами, но и убедительными словами, уговорами, лестью. И хотя обычно держал братву на расстоянии от себя, но тем приятнее было разбойникам, когда говорил с ними как с равными.

— Плохо дело, братва. Злые ветры над нами реют. Чтоб отвести грозную опасность, надобно нам одно дельце решить, — громко произнес Роман.

— Да ты только скажи, атаман, за нами задержки не будет! — послышались голоса.

— Дело плевое, но усердия и аккуратности требует. Атаман объяснил, что требуется.

— Делов-то, — протянул Убивец.

— Запросто обтяпаем, ха-ха, — хмыкнул татарин.

— А где Беспалый? — огляделся атаман, ища глазами Силу. — По нему дело.

— Загулял щей-то, — хихикнул Косорукий Герасим, привычно держащийся за свой кошель на поясе, который, казалось, не отпускал никогда. — Может, к воеводе пошел о планах наших рассказывать.

— Да ничего нового он ему не скажет, ха-ха, — засмеялся татарин. — Все секреты, что у нас были, ты давно за медяки мелкие воеводе сторговал.

— Да ты чего…

— Тихо! — прикрикнул Роман. — Пойдут Евлампий. Хан, Косорукий и ты, Гришка. Хорошо город знаешь. Пора и тебя к делу приобщать…

АТЛАНТИДА. ГЛАВНОЕ ИСКУССТВО ПОЛИТИКА

Бунты не утихают, — пробурчал недовольно Император.

Он возлежал на мраморном ложе в термах, и вокруг него суетились сразу трое лекарей. Один, прицокивая языком, прилаживал к ушам и к спине хозяина золотые тонкие иголки. Второй читал заклинания над зеленым, отвратительно пахнущим отваром. Третий — маг-лекарь, сосредоточенно и угрюмо водил в углу руками по воздуху, приговаривая что-то себе под нос. Он объяснял, что работает со вторым телом Императора, с его отражением — убирая болезнь на нем, он убирает ее и в теле. Трудно судить, кто именно помогал действительно и восстанавливал расшатанное здоровье правителя, но жил тот только благодаря этим троим.

Император обращал на лекарей внимания не больше, чем на мебель, и не стеснялся в их присутствии обсуждать государственные дела. Вообще он был всю жизнь, а особенно в последние годы, несдержан на язык и совершенно не задумывался, когда бухал какую-то глупость, за которую потом приходилось Объясняться другим. Картанаг был гораздо умнее и скрытнее, но и он не боялся обсуждать самые серьезные государственные проблемы при лекарях хотя бы потому, что они все трое работали на него. Это было очень удобно. Во-первых, он имел три пары ушей, которые были постоянно поблизости от Императора. Во-вторых, при желании в любой момент мог бы устроить встречу правителя Атлантиды с убиенным его братцем.

— Разве я дал им мало свободы? — обиженно произнес Император.

— Нет, мой Император. Ты им дал свободы ровно столько, сколько требуется, — угодливо произнес Картанаг, чертыхаясь про себя. Опять начиналось нытье правителя, и опять требовалось льстить его самолюбию, успокаивать, как капризного ребенка, и убеждать в том, что народ боготворит его.

— Тогда почему они убивают моих чиновников и жгут храмы? — заныл Император. — Почему, я спрашиваю?

— У плебса свои резоны. Когда человек попадает в толпу, он не принадлежит себе. Толпа — высшее существо. И не всегда мы можем понять ее.

— Но чего им бунтовать именно сейчас?

— Слишком часто стало трясти землю. Слишком много развелось прорицателей. Слишком много сторонников старых богов.

— Маги, чернокнижники — это проклятие Атлантиды! Если она погибнет, так именно от них! О чем говорить, если принц-наследник целыми днями пропадает в замке Первого мага?

— Именно так, мой господин.

— Так, так! — воскликнул Император. — А не наберется ли однажды мудрости и не решит ли, что пора уж и на трон?

— Я не исключаю этого. Видящий маг — это большие неприятности. Нет никого, кто вызывал бы большую ненависть народа.

— Так не отдать ли нам его плебсу?

— Как?

— Нет, мы ничего не будем делать сами. Лишь немного дать послабление, немножко отвести взор, чего-то не заметить. Ну, ты понял…

— Понял. Лишь небольшое усилие — и от логова Видящего мага не останется ничего. А принц?

— Мне кажется, в последнее время принц не слишком любит меня.

— И слишком интересуется смертью своего отца.

— Вот именно. А плебс… Плох тот правитель, который не готов ублажить свой народ.

— Да, мой Император. Но… Всему свое время. Нельзя давать плебсу все. Порой стоит и ограничить его чрезмерные аппетиты. Не то его рот разинется слишком широко, так что потом не закроешь.

— Опять ты прав, Картанаг! — захихикал Император.

— Сегодня вся энергия плебса направлена на одну цель — на Видящего мага. Плебсу необходим враг. Кого он запишет себе во враги, когда разорвет на части Видящего мага?

— Тогда повременим, — кивнул Император и вдруг тонким голосом возопил: — Мне больно, нечестивец! — и оттолкнул ногой лекаря, неудачно уколовшего его золотой иголкой в ухо.

Картанаг улыбнулся. Он был удовлетворен. Ему понравилось, как прошел разговор с Императором. Теперь он знал, что в любой момент может устранить и Видящего мага, и принца. Вот только момент еще не настал. Главное искусство политика — искусство использования момента.