Здесь курят

– Громовые аплодисменты. Все, что требовалось сейчас Нику, это ампула с цианистым калием. Но Опра уже повернулась к нему:

– Ник Нейлор, вице-президент Академии табачных исследований. Услышав такое название, можно подумать, будто речь идет о каком-то научном институте. На самом деле это главное лобби табачной индустрии в Вашингтоне, а мистер Нейлор – его, так сказать, общественное лицо. Спасибо, что пришли к нам, мистер Нейлор.

– Всегда рад, – прокаркал Ник, хоть чувства, им испытываемые, и рядом с радостью не лежали. Аудитория с ненавистью ела его глазами. Вот, стало быть, что ощущали нацисты в день открытия Нюрнбергского процесса. Только Ник не может прибегнуть к избранной ими линии защиты. Не может с серьезным видом заявить, что фюрер ни в какую Польшу отродясь не вторгался. «Где фаши данные?»

– Кто хочет начать? – спросила Опра.

Ник поднял руку. Опра и прочив участники шоу недоуменно воззрились на него.

– Никто не будет возражать, – спросил он, – если я закурю? Аудитория ахнула. Опешила даже Опра.

– Вы хотите закурить ?

– А разве не существует традиции, по которой командир расстрельной команды предлагает приговоренному последнюю сигарету? На несколько секунд в студии повисло ошеломленное молчание, потом кто-то из публики засмеялся. К нему присоединились еще несколько человек. Скоро хохотали уже все.

– Простите, но, по-моему, это не смешно, – сказала миссис Маклин.

– И по-моему тоже, – подхватила дама из Национальной ассоциации учителей. – Пo-моему, это шутка в чрезвычайно дурном вкусе.

– Вынужден с вами согласиться, – сказал Гуди. – Я не вижу тут ничего веселого. полагаю, мистер Уиллиджер тоже не видит. Но Раковый Ребенок смеялся. Благослови его Боже, он смеялся! Ника захлестнула волна теплых чувств. Ему захотелось усыновить этого мальчика, забрать его в Вашингтон, вылечить от рака, найти ему высокооплачиваемую работу, подарить машину – роскошную машину, – построить дом с бассейном, таким большим, чтобы он смог продолжить занятия плаванием. А еще Ник купил бы ему парик и устроил трансплантацию бровей. Какая все-таки гадость, этот рак! Может быть, облучение…

Забудь про мальчишку! Он уже в прошлом! В атаку! В атаку!

– Почему бы вам не оставить его в покое, – Ник резко развернулся к Гуди, – и не указывать, что он обязан чувствовать? Теперь к Опре.

– С вашего разрешения, Опра, это типичная позиция федерального правительства. «Мы знаем, что вы должны чувствовать». Именно она подарила нам «сухой закон», Вьетнам и пятьдесят лет жизни на грани ядерного уничтожения.

Ну и дальше что? И при чем тут ядерное устрашение? Не важно! В атаку!

– Если мистеру Гуди угодно набирать дешевые очки, используя страдания этого молодого человека для увеличения своего бюджета, что позволит ему указывать еще большему числу людей, как им следует поступать и что чувствовать, то, должен вам сказать, мне это представляется печальным, очень и очень печальным. Но вот то, что член федерального правительства явился на это шоу и читает нам лекции насчет рака, между тем как то же самое правительство почти пятьдесят лет производит атомные бомбы, двадцать пять тысяч бомб, если быть точным, мистер Статистик, бомб, способных наградить каждое живое существо на планете, мужчин, женщин, детей, раком настолько страшным, настолько кошмарным, настолько… настолько неизлечимым, что медицина даже на звания для него еще не придумала… вот это… – быстро к сути! А в чем суть? – это не заслуживает даже презрения. И честно говоря, Опра, мне хотелось бы узнать, каким образом человек вроде… вот этого получает в федеральной бюрократии пост, дающий ему такую власть. Впрочем, я и сам это знаю – ему не приходится избираться на свой пост. Нет-нет. На него демократия не распространяется. Он выше ее. Выборы? Согласие управляемых? Пфа! Тех самых людей, которые платят ему жалованье? Обойдутся. Это не для Рона Гуди. Все, что ему требуется, так это наживаться на людях, подобных бедному Робину Уиллиджеру. Ну, так позвольте мне кое-что сообщить и вам, Опра, и тем достойным, сознательным людям, которые нас сегодня смотрят. Это не очень приятно, но и вам и им стоит это услышать. Роны Гуди нашего мира хотят, чтобы Робины Уиллиджеры умирали. Ужасно, но правда. Мне очень жаль, но таков факт. И знаете почему? Я вам скажу. Потому что от этого растут их, – и Ник выплюнул тошнотворное слово, – бюджеты. Это не что иное, как торговля человеческим горем, и вам, сэр, следовало бы стыдиться смотреть людям в глаза.

От этого удара Рон Гуди так и не оправился. В течение следующего часа он только и мог, что визжать в сторону Ника, нарушая все маклахановские наставления насчет бессмысленности попыток раззадорить слушателя, который полностью к тебе равнодушен. Даже Опре с трудом удавалось его успокаивать.

Ник же, соорудив на лице выражение безмятежной правоты, только кивал или качал головой, более в грусти, чем в гневе, как бы говоря, что эти вспышки лишь подтверждают все им сказанное. «Все это хорошо и прекрасно, Рон, но вы не ответили на мой вопрос», или «Ну бросьте, Рон, зачем притворяться, будто вы меня не слышите?», или «А как насчет людей, облученных при ядерных испытаниях в штате Нью-Мексико? Об их раковых заболеваниях вы поговорить не хотите?» Во время одной из рекламных пауз звукооператору пришлось держать Рона Гуди за руки.

Глава НОМПК и представительница учительской ассоциации пытались, сколько могли, помочь своему правительственному благодетелю, но всякий раз, как они отваживались вставить хоть слово, Ник обрывал их фразой: «Послушайте, мы же с вами на одной стороне», поражавшей их настолько, что они теряли дар речи. Когда они наконец осмелились оспорить ее, заявив, что не видят ни единого квадратного дюйма той почвы, на которой могут бок о бок утвердиться человеколюбие и злодейские ухищрения табачников, Ник понял, что получил шанс, за который можно зацепиться. Никто, сказал он, не озабочен проблемой курения подростков в большей мере, нежели табачные компании. Дело, разумеется, не в том, что существуют хотя бы ничтожные научные доказательства связи между курением и болезнями, просто эти компании, сознавая свою ответственность перед обществом, никак не могут мириться с распространением курения среди подростков – а равно и с вождением автомобиля в пьяном виде, – и по одной простой причине: и то и другое противозаконно. Лучшего момента для объявления нового крестового похода против курения подростков и придумать было нельзя.

– Собственно говоря, мы со дня на день приступим к осуществлению новой, стоящей пять миллионов долларов программы, задача которой – отвратить детей от курения, – сказал Ник. – То есть можете считать, что наши деньги мы на стол выложили.

Глава 6

Еще получая в студийной артистической свой кейс, Ник услышал, как в нем настырно свиристит сотовый телефон, но решил не обращать внимания. Он продолжал игнорировать телефон и по дороге в аэропорт. В конце концов водитель наполовину удивленно, наполовину сердито спросил, не собирается ли Ник все-таки ответить на звонок. Но Ник, не без удовлетворения сознавая, что звонит ему раздираемый невыносимыми чувства-ми БР, не спешил брать трубку. Он сделал это лишь в зале ожидания аэропорта «О'Хэйр» да и то скорее потому, что на него стали поглядывать окружающие, чем из потребности услышать горестные излияния БР.

– Пять миллионов долларов? – разумеется, это был БР. По прикидкам Ника давление у него должно было доехать до 180 на 120. – Ты спятил?

– Все может быть. Последние несколько дней выдались тяжелыми. Но сейчас мне значительно лучше.

– Откуда, во имя Божие, мы возьмем пять миллионов на кампанию, направленную против курения?

– Если вдуматься, это не так уж и много. «Ар-Джей-Ар» тратит семьдесят пять миллионов в год на своих идиотских верблюдов с херовыми носами. А мы к тому же еще и хорошую прессу получим. БР пенился, грозил судебным преследованием, публикацией статей, в которых будет сказано, что у Ника произошел нервный срыв, и так далее. И все никак не мог остановиться. Слушать его было одно удовольствие. Потом Ник услышал, как БР сказал в сторону: «Кто? О господи». И следом Нику: «Капитан на второй линии».

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.