Меч над Москвой

Сталин вдруг поднялся, подошел к книжному шкафу, сдвинул стеклянную заслонку и взял книгу в жестком зеленом переплете. Это были «Мысли и воспоминания» Бисмарка. Он начал перелистывать ее, пытаясь найти нужную ему страницу, но она не попадалась, и Сталин, захлопнув книгу, встряхнув ею в поднятой руке, пояснил:

– Железный канцлер Бисмарк, на что обратил внимание Ленин, еще в те времена понимал силу и непобедимость русского народа!.. Не потому, что канцлер извлекал уроки из походов в Россию Карла Двенадцатого и Наполеона Первого… Он видел широкие российские пространства, понимал их стратегическое значение. В этой книге Бисмарк утверждает, что даже при счастливом ходе войны против России никто не сумеет победить ее из-за необъятных возможностей огромной страны… Но мы рассчитываем, поразмышляв над нашей военной и экономической стратегией и проницательно вглядевшись в нашу всеобъемлющую тактику, что немцам, поддавшимся на авантюру ефрейтора Гитлера, будет поворот уже от Московских ворот. – Сталин поставил на полку книгу, сел за стол и продолжил: – И это даже при том условии, что у них, вместе с их сателлитами, пока полное превосходство в авиации, танках, артиллерии, в количестве дивизий и в резервах для боевых действий. – Подтвердив свою мысль цифровыми показателями, сказал: – Мы очень надеемся и на вас, господа, полагая, что вы понимаете: речь идет не только о Советском Союзе, о странах Европы, порабощенных германским фашизмом, но и о вашей безопасности – народов Великобритании и Соединенных Штатов. При наличии у вас доброй воли вы могли бы помочь нам уравняться в силах с Германией.

Гарриман и Бивербрук, переглянувшись, придвинули ближе к себе раскрытые блокноты, понимая, что Сталин перейдет сейчас к конкретным предложениям.

Но непостижимы законы неожиданных вспышек человеческой мысли. Сталин вдруг вспомнил о том, как утром на Политбюро они совещались – где принимать сегодня вечером глав союзнических миссий в случае налета на Москву фашистской авиации? Правда, метеорологическая служба предсказывала нелетную погоду с осадками в виде мокрого снега. Но так ли это на самом деле? И с досадой подумал о недостроенном кремлевском бомбоубежище. Сегодня они ходили смотреть, как завершаются там дела. Спустились на знакомом лифте уже не на второй этаж, где находилась его квартира, а на самое дно прорытой под лифтом глубокой шахты. Вышли из кабины на бетонированную площадку и зашагали цепочкой по длинному дугообразному коридору – настолько узкому, что двум человекам не разминуться в нем. В конце подземного хода перед членами Политбюро открылись одна, а затем вторая бронированные двери… Бомбоубежище представляло собой не очень большую комнату. В ней – диван, стол, покрытый зеленым сукном, полужесткие стулья, тумбочка с двумя телефонными аппаратами, застекленный шкафчик с посудой на полках, в углу на крючке – колоколообразный динамик, связанный с командным пунктом противовоздушной обороны Москвы; за дверью с портьерами – туалетная комната и отсеки с откачивающими насосами и моторами воздушной вентиляции. В противоположной стене помещения углублялся тамбур с такими же двойными металлическими дверями, за которыми отлогой спиралью вилась лестница, поднимавшаяся ко второму выходу из бомбоубежища – на сквер, подступавший к Арсеналу. Вот над доделкой этого выхода с лестницей и продолжал день и ночь трудиться подчиненный департаменту Метростроя мастеровой люд.

Побывав скоротечной мыслью в бомбоубежище, Сталин, к недоумению всех присутствующих в его кабинете, поднялся из-за стола, прошелся, словно в раздумьях, по ковровой дорожке и приблизился к окну. Откинув темный маскировочный полог, увидел в выплеснувшихся из кабинета лучах света косо падающие снежинки и тут же, успокоившись, вернулся за стол.

– Если говорить о наших самых экстренных нуждах, – голос Сталина звучал глухо, но четко, – то я бы в первую очередь назвал противотанковые и зенитные орудия, бомбардировщики среднего радиуса действия, истребители и самолеты-разведчики, бронированный лист, алюминий, олово, свинец и наиболее срочно – по четыре тысячи тонн в месяц колючей проволоки…

– А танки? – с какой-то особой заинтересованностью спросил Бивербрук.

– Танки – решающий фактор в современной войне, – с грустью в голосе сказал Сталин. – Нам каждый месяц, как показывает опыт, необходимо вводить в бой в среднем по две тысячи пятьсот танков. А наша промышленность способна выпускать только по одной тысяче четыреста танков в месяц. Следовательно, нам надо ежемесячно иметь еще по тысяче сто машин. И если вы даже обвините меня в астрономических запросах, я все-таки полагаю, что США и Великобритания могли бы поставлять нам каждый месяц по пятьсот танков.

– Это вполне реально! – оживленно откликнулся Бивербрук, стараясь не замечать, как нахмурился Гарриман. – Вы, господин Сталин, конечно же не осведомлены, что еще шестого сентября я представил господину Черчиллю проект его обращения к английским рабочим танковых заводов. В нем, этом обращении, рабочие призывались, начиная с пятнадцатого сентября, встать на недельную вахту по производству танков для России… Танкостроители трудились с величайшим усердием!..

На добродушном лице Литвинова выразилось недоумение. Он заметил ироническую улыбку Молотова и, полагая, что тот сейчас скажет какие-то слова, переводил английские фразы Бивербрука с замедленностью.

Но Молотов промолчал. А ухмыльнулся он потому, что получил от посла Майского первоначальный проект обращения Черчилля к рабочим танковых заводов, который в английской печати был опубликован в укороченном виде, ибо премьер-министр не мог стерпеть исходящих не от него восторженных слов в адрес храбро и мужественно сражающейся Советской России.

Сталин не обратил внимания на заминку Литвинова, как переводчика, и ответил Бивербруку:

– Нам известно об английской «неделе танков для России». Советский народ высоко ценит солидарность с ним рабочего класса Великобритании и не только ее. – Сталин постучал потухшей трубкой по краю пепельницы: – Надо, чтоб эта солидарность стала более реальной силой.

Литвинов непринужденно вел перевод диалога. Но последняя фраза Сталина, произнесенная Литвиновым на английском, озадачила особенно Бивербрука.

– Господин Бивербрук просит конкретнее объяснить, в чем вы видите реальность силы в солидарности рабочего класса наших государств… – обратился Литвинов к Сталину.

– Это элементарно. – Под толстыми усами Сталина затеплилась снисходительная улыбка, а глаза его сузились в прищуре. – Английские войска, как и наши, представляют собой в основной массе трудовой люд. И английские руководители могли бы помочь Красной Армии ударом с юга защитить хотя бы то, что осталось от пространств Украины.

– Но формирование английских дивизий в Иране еще не закончено, – ответил Бивербрук. – Мы спешно готовим их на случай прорыва немецких войск на Средний Восток через фронт русских. Некоторые из этих дивизий мы могли бы со временем послать на Кавказ.

– Но на Кавказе нет войны, – возразил Сталин, – она идет сейчас на Украине.

– Пусть на сей счет, поскольку речь идет о военной стратегии, посовещаются советские и английские генералы, – предложил Бивербрук.

Сталин не откликнулся на это предложение, устремив вопрошающий взгляд на Гарримана, как бы предлагая высказаться и ему.

Гарриман заговорил, но о другом. Коль США готовы поставлять Советскому Союзу боевые самолеты, надо, мол, позаботиться о маршрутах их перелетов.

– Нам представляется, что Аляска может явиться для наших летчиков, которые будут перегонять самолеты, стартовым пунктом, – сказал Гарриман, – а ваши сибирские аэродромы, если они пригодны для этого, промежуточными.

– Мы готовы дать вам информацию о сибирских аэродромах, но это слишком опасный, мало освоенный маршрут, – сказал Сталин.

– При этом вы, господин Сталин, видимо, имеете в виду напряженность взаимоотношений между Соединенными Штатами и Японией?.. Да и ваш договор о нейтралитете с Японией?..