Меч над Москвой

Тяжелый длинный ЗИС-110, в зелено-пятнистой окраске, следовал в направлении Ярцева. Впереди ехал броневик охраны. Конев и Чумаков сидели на заднем сиденье, отгородившись от водителя и адъютанта командующего толстым стеклом. Иван Степанович слушал рассуждения Чумакова с интересом и скрытым раздражением, ибо то, о чем говорил Федор Ксенофонтович, пусть было и разумным, но всецело зависящим от решений Ставки и Генерального штаба.

Федор Ксенофонтович горячо и убежденно доказывал, что расположение армий Резервного фронта в тылу армий Западного фронта лишает его, Конева, возможностей принимать необходимые меры для укрепления глубины обороны своих войск и будет затруднять управление Западным фронтом в ходе несомненно грядущего оборонительного сражения.

– Ведь подумай, Иван Степанович: две армии Резервного фронта – 24-я и 43-я – прикрывают левый фланг твоих войск и смыкаются с правофланговой армией Брянского фронта. Можешь ты быть уверенным за свой левый фланг, если занимающие там оборону армии не подчинены тебе?

– Да, тут есть над чем размышлять, – согласился Конев.

– А ведь Буденный, командуя Резервным фронтом, три остальные армии которого стоят тебе в затылок, да еще растянутые в одну линию на большом расстоянии, будет надеяться на стойкость твоего фронта. А твои армии, не имея своей необходимой глубины обороны, будут, в случае прорыва противника, полагаться на Резервный фронт. Таким образом, из боевых порядков двух фронтов может получиться слоеный пирог, если даже не каша… Ведь у вас с Буденным никакой свободы маневра и никакого взаимодействия. Может образоваться свалка…

– Что же ты предлагаешь? – недовольно спросил Конев, хотя и понимал разумность соображений Чумакова.

– Надо немедленно убрать из твоего тыла армии Резервного фронта и дать им самостоятельную полосу на переднем крае обороны – между Брянским и Западным фронтами. Таким образом, боевые порядки Западного и Резервного фронтов уплотнятся, а значит, усилятся по фронту и обязательно, что очень важно, в глубину. Это же элементарно! Иначе как ты будешь перестраиваться, маневрировать, когда определятся направления главных ударов немцев?.. А если еще, не дай бог, придется отступать?

– Полагаю, что до этого не допустим, – хмуро заметил Конев.

– На войне ко всему надо быть готовым. – Федор Ксенофонтович, заметив, что Конев все больше мрачнел, умолк и отвернулся к окошку, за которым на взгорке проплывала мимо сожженная бомбежкой деревня.

5

Слева от кресла, на телефонном столике, слабо зашелестел звонок «кремлевки», и на белой полоске аппарата часто замигал крохотный огонек лампочки. Молотов неторопливо поднял трубку и услышал глуховатый голос Сталина:

– Вече, могу тебя обрадовать. – «Вече» значило – Вячеслав. Так Молотова называла его жена, Полина Семеновна Жемчужина, и Сталин позволял себе копировать ее, когда был иронично настроен.

– Слушаю тебя, Коба. Тем более что давно ничему не радовался. – На губах Молотова скользнула скупая, будто луч солнца сквозь плотную тучу, улыбка.

– Вчера миссия взяла курс из Скапа-Флоу через Северный Ледовитый океан на Архангельск, – продолжил Сталин. – Так что собирайся встречать.

– Мне Майский уже телеграфировал, – спокойно ответил Молотов. – Зря только упомянул в шифровке крейсер «Лондон». Немецкие дешифровщики работают сейчас со зверской силой.

– Да, неосмотрительно со стороны Майского… Впрочем, сегодня Берлинское радио протрубило, что британская и американская делегации уже прилетели из Лондона в Москву. Знают даже, что на двух бомбардировщиках Б-24 и что с ними – наш посол в США Уманский.

– Это хорошо. Значит, клюнули на английскую уловку.

– Что, так было задумано в Лондоне? – удивился Сталин.

– Да. Уманский сообщил мне об этом: они умышленно отвлекали внимание немцев от путешествия Гарримана и Бивербрука по морю.

– Но зачем американцы привезли еще и своего журналиста? Не помню, как там его…

– Квентин Райнольдс, – сказал Молотов, взглянув в лежавший на краю стола список американской делегации. – Представитель «Дейли экспресс».

– Наши переговоры для журналистов должны быть абсолютно закрытыми. – В голосе Сталина прозвучало раздражение.

– Уманский пояснил, – успокаивающе сказал Молотов, – что у Райнольдса какие-то поручения к американским корреспондентам в Москве. А утечки информации о переговорах действительно надо остерегаться со всей тщательностью. Это понимают и главы делегаций Гарриман и Бивербрук. Уманский узнал от них, что, возможно, даже их послы в Москве не будут приглашены на наши встречи.

– Намерение вполне разумное! – Голос Сталина в телефонной трубке чуть возвысился. – Я давно не верю в добрые чувства к нам, особенно американского посла Штейнгардта, как и большинства дипломатов его посольства.

– Ты, Коба, полагаешь, что решением не звать на переговоры своих послов они хотят угодить нам?

– Нет, догадываюсь, что Гарриман и Бивербрук желают откровенного разговора с нами без свидетелей. И наверное, наша сдержанность здесь к послам США и Англии им известна и дает повод для размышлений.

– В Вашингтоне к нашему Уманскому тоже не очень приветливы, хотя дипломат он превосходный.

– Мне это известно… Его тоже не надо звать на переговоры. И видно, придется заменить Уманского в США Литвиновым.

– Да, есть над чем хрустеть мыслями, – согласился Молотов, понимая, что услышанное от Сталина это уже есть его решение. Но не стал его обсуждать, а заговорил о другом: – Главное, как постигнуть совокупность интересов США и Англии, учитывая, что Америка еще не воюющая сторона и формально пока не является нашим союзником?

– Ищешь ответы на эти вопросы? – Сталин будто не спрашивал, а утверждал. – Внимательно всмотрись и в разработки соответствующих отделов нашего ЦК.

– Голова кругом идет. – Молотов вздохнул, окинув взглядом стол, на котором аккуратно были разложены папки с документами. – Будто бегу со спутанными ногами.

– А ты особенно не беги. В межгосударственные загадки надо вторгаться спокойно и последовательно, памятуя, что узлы внешней политики вяжутся не только искусством дипломатии, а, главным образом, экономической, военной и политической силой, на которую опирается дипломатия.

– Вот именно, силой! – Молотов скупо улыбнулся и горестно покачал головой. – Но ведь нас-то немцы пока что колотят на всех фронтах! Силища у них несметная! И перед ней трепещет не только Англия!..

– Это тоже важный аргумент в переговорах с посланцами Черчилля и Рузвельта. – Голос Сталина вновь посуровел и будто сделался глуше. – Не надо забывать, что они очень страшатся победы Гитлера над нами и в то же время никак не жаждут нашей победы над немцами.

– Именно в последнем – главный корень проблем, – согласился Молотов. – Но надо ли их убеждать, что мы все-таки разгромим Германию даже при столь катастрофическом для нас положении на фронтах? Ты же уверен в этом?..

– Главное, народ наш уверен… Ладно, работай, Вече… Мы еще продолжим сегодня разговор. – И Сталин положил трубку.

Как скульптор ударами молотка по резцу откалывает от мрамора ненужные осколки, медленно и упоенно освобождая из-под них свое творение, так сквозь нагромождения военно-политических событий, дипломатических обстоятельств и таинственностей вновь и вновь пробивался к истине Народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов. Истина межгосударственных отношений сегодняшнего дня пока виделась ему издалека – еще не просветленная, во многом загадочная, в предположениях и умозаключениях, под которыми не ощущалось прочного фундамента. Он напрягал ищущую мысль, опираясь не только на лежавшие перед ним документы, но и на интуицию, опыт, на знания и даже на неведения; трудностей и необъяснимостей – бескрайнее море…

Всматриваясь в устрашающе изменчивую многоликость происходящего, можно было только в общих чертах рождать в себе ощущения, догадки и заряжаться мыслительной энергией для новых поисков и выводов. Этот мучительный процесс познания, особенно когда казалось, что ты уже близок к какому-то открытию, даже увлекал Молотова, будто своего рода творчество. И тогда еще напряженнее перекидывал мостки логических суждений между многими событиями, личностями, политическими партиями буржуазных государств, воссоздавая в воображении широкопанорамную картину закулисных интриг и тайных упований сил, ведших политическую битву, полыхавшую на всех континентах, словно лесной пожар при свирепом, часто меняющем направление ветре.