Максим Перепелица

– Куда они запропастились? – ворчал старик. Потом хлопнул себя рукой по лысине и приоткрыл дверь в сосед­нюю комнатку, где, как оказалось, художник-ретушер работал.

– Борис, не у тебя ли копии этих двух красавиц? Борис загремел стулом и высунулся в дверь, чтобы взглянуть на девушек.

– На столе, готовые, – ответил он хрипловатым голосом.

У меня точно оборвалось все внутри. В художнике я узнал «дядьку». Только теперь он был не черный, а рыжий, как и старый фотограф. Но тот же голос, то же полное лицо с горбатым носом и выпученными глазами.

Пока старик отыскивал снимки девушек, я выскользнул на улицу. Ну, думаю, теперь маху не дам… А сам за угол к телефонной будке. Быстро набираю номер коммутатора нашей части, связываюсь с дежурным. Так и так, говорю, нашел я человека, который склад фотографировал. Доло­жил – и сам опять к фотографии. Стою недалеко от ее дверей и дожидаюсь.

Не прошло и десяти минут, как примчались на грузо­вике солдаты во главе с капитаном, который мне фотогра­фию «дядьки» показывал.

Захожу я с капитаном в комнату, где художник-рету­шер работает. Вижу, сидит «дядька» над стеклом каким-то и ножичком царапает.

– Здравствуйте, – говорю ему. – Скажите, нашли вы тогда свою корову или не нашли?

Вскочил «дядька», смотрит на меня очумелыми гла­зами. А когда заметил капитана и двух автоматчиков в дверях, побледнел, съежился.

Вижу, есть тут работа капитану. А я свое дело сделал. Мне пора в роту.

Так прошла моя третья встреча с «дядькой». Понял я, что нужно было бы закончить знакомство с ним на первой. Прав был тогда Василий Ежиков.

СЛАВА СОЛДАТСКАЯ

Кто из нас, солдат, не мечтает о боевой славе? Верное слово – каждый. Всяк хотел бы совершить подвиг.

Но слава, она не каждому солдату дается. Если лен­цой ты страдаешь или прячешься за спину товарища, не видать тебе славы. Не видать! И в бою она не подружится с нерадивым солдатом и обойдет его в мирные дни. Это – закон, и никакая сила не изменит его.

Но если ты всю душу будешь вкладывать в свои сол­датские дела, если служба и учеба станут сердцевиной твоей жизни – честь и слава тебе!

Эту истину узнал я на собственном опыте. А ведь раньше считал Максим Перепелица, что для подвига имеется место только в бою. Но то раньше было…

Наша жизнь полна интереснейших событий! Вот, к примеру, одна только ночь прошла (не день, заметьте, а ночь!), но какая перемена в судьбе Перепелицы насту­пила! Лег спать рядовым, а утро встретил уже без пяти минут сержантом. Не подумайте только, что приснилось это Максиму. Утро-то встретил я не в постели, а далеко от казармы – в поле.

Вот как все произошло. Среди ночи, когда солдаты спали крепким сном, вдруг раздалась команда:

– Подъе-е-м! Тревога!..

Ничто не может так подстегнуть нашего брата-солдата, как слово «тревога». Услышал я это слово сквозь сон, и точно кто в мою постель кипятком плеснул. Один миг – и Перепелица на ногах. Еле успеваю портянки намотать, а ноги уже в сапоги рвутся, потом несусь к вешалке за шинелью. Гимнастерку на ходу надеваю.

А вокруг что делается! Не суетня, нет. Если кто по­сторонний заглянул бы в такую минуту в казарму, то по­думал бы, что скоро должен потолок рухнуть и поэтому все вылетают на улицу. Но солдат не просто выбегает из казармы, а лишь после того, когда на его поясном ремне займут свое место лопатка, подсумки с обоймами или чехлы с магазинами, а за плечи усядется вещмешок. Само собой разумеется, и оружие должно быть в руках.

Но по этой «тревоге» одним оружием, видно, не обой­тись. Дежурный по роте объявляет:

– Строиться с лыжами! Взять маскировочные ко­стюмы.

Значит, тревога серьезная. А может, что-нибудь случи­лось?.. Эта неизвестность еще больше подстегивает.

Не прошло и четырех минут, как я в полной боевой го­товности, с лыжами в руках, выбегаю из казармы.

На улице такой мороз, что в ноздрях закололо. Ти­шина небывалая. Вроде все вокруг вымерло. От этого, на­верное, снег не скрипит под ногами, а прямо кричит, как живой. Сделаешь шаг, и земля звенит. И звон тот до са­мых звезд достигает. А им, звездам, мороз нипочем. Перемаргиваются, точно подсмеиваются над нами, что спешим мы закрыть уши от холода – торопливо отвертываем свои шапки. Может, звездам весело оттого, что солдаты не знают, какое дело предстоит им в эту глухую ночь?..

Двери в казарму уже не закрываются. Оттуда народ валом валит.

Замечаю, что командир роты и командиры взводов уже здесь. Офицерам нашим тоже нет покоя. Всегда на­чеку.

Старший лейтенант Куприянов подает команду:

– Рота, в линию взводных колонн, по четыре – ста­новись!

Построились мы в колонну и побежали через плац к артиллерийскому парку. За парком, где начинается наше учебное поле, стали на лыжи и двинулись к Муравьиному яру – месту сосредоточения по тревоге.

Вот и Муравьиный яр. Его покрытое кустарником дно прячется в потемках. Темно так, что от головы ротной ко­лонны трудно разглядеть замыкающие ряды.

Спустились мы по склону яра к заснеженным кустарни­кам, и здесь началась проверка готовности взводов к маршу. Командиры дотошно осматривают каждого сол­дата: все ли из оружия и снаряжения имеется налицо, не сунул ли кто случайно ноги в сапоги без портянок… Вся­кое может быть.

Потом лейтенант Фомин подозвал командиров отделе­ний своего взвода, чтобы отдать приказ. А между нами, солдатами, уже пронесся слух, что где-то в двадцати кило­метрах к северо-востоку от города «противник» высадил авиадесант. Придется с ним повозиться, и каждому инте­ресно, как оно все там будет.

Надеваем мы белые маскировочные костюмы, осматри­ваем крепления лыж. Возбуждены, даже мороза никто не замечает.

Подошли сержанты. Левада отвел наше отделение в сторону и начал объяснять задачу. Оказывается, задача нелегкая. Будем действовать мелкими группами. Млад­ший сержант Левада говорит, что успех зависит от уме­ния владеть компасом. Ведь нашему отделению предстоит пройти по прямой, по бездорожью восемнадцать километ­ров. Легко сказать – восемнадцать! И это через заснежен­ные поля, кустарники, овраги… К восходу солнца нужно сосредоточиться на южных скатах высоты с тригономет­рической вышкой. К этой же высоте, только с разных сто­рон, подойдут другие отделения нашего взвода.

Закрепляем мы визиры своих компасов на заданный азимут. Теперь никакая карта не нужна. Впрочем, карт на этот раз нам и не дали.

И только приготовились тронуться в путь, как старший лейтенант Куприянов вдруг крикнул:

– Воздух!

Мы замерли на месте. «Почему командир роты тре­вожится? Ведь темно. Пусть сто самолетов в небе, нам что до них?»

В это время в чаще кустарника кто-то пальнул из ра­кетницы. Не успела ракета разгореться над яром, как все мы, не сходя с лыж, кувырнулись в снег. И если бы ока­зался в небе настоящий противник, вряд ли ему удалось бы рассмотреть что-нибудь на дне Муравьиного яра.

Но все вышло по-иному. Близ нас стали рваться взрывпакеты – началась «бомбежка». Я даже не разглядел, кто те пакеты бросил. Наверное, командиры взводов.

Когда взрывы прекратились, командир роты дал такую вводную:

– Взвод лейтенанта Фомина понес потери! Выведены из строя командиры второго и третьего отделений и пуле­метный расчет первого отделения! Самолеты «против­ника» делают новый заход для «бомбежки»! Нужно рас­средоточиться. Каждое отделение действует самостоя­тельно.

Справа и слева послышались команды. Это сержанты уводят своих подчиненных из-под «удара». А наше отде­ление лежит, хотя в небе вот-вот опять может вспыхнуть ракета.

И тут только я смекнул, что мы остались без коман­дира: наш Левада-то зачислен в «убитые».

Вскакиваю на ноги и подаю голос:

– Второе отделение, слушай мою команду! Встать!.. За мной, бегом – марш!

Пустилось наше отделение по дну яра к его северному отрогу. А когда достигли расщелины, остановились и за­легли.