Ярость жертвы

— Вы ждете каких-то клятв, — сказал я, — но их у меня нет. Ситуация типичная. Крупные бандиты передрались между собой, но наш работодатель, наш благодетель пока одолел. Денег у него куры не клюют. Хватка, судя по всему, железная. Сколько он продержится на плаву, одному Богу известно. Если завтра ему оторвут башку, нас, естественно, опять шуганут. Мы же быдло, тягловые лошадки. Но сегодня, коллеги, наш светлый рабочий денек.

В запасе я приберегал весомый аргумент и тут же выложил его на стол. Аргумент был зеленого цвета. Из кейса я достал два конверта, выданных накануне Огоньковым.

— Вот аванс. По тысяче на рыло. Денежки уже отмытые, ни по каким ведомостям не проходят.

Коля Петров аккуратно пересчитал стодолларовые купюры и засунул конверт во внутренний карман пиджака.

— Тысяча бутылок «Столичной», — прикинул наобум. — В переводе на отечественные рубли — полгода безбедной жизни. Спасибо, брат.

Зураб спросил:

— Не фальшивые?

Петров отозвался задумчиво:

— Все-таки восточные люди как-то по-особенному циничны. Создается впечатление, что у них нет никаких принципов. Но возможно, наш Зурабчик вообще особый случай.

Зураб уже готовил стол для работы, смахнув на пол весь бумажный хлам.

Для меня главная проблема была теперь в том, как быть с Катей. Если работать в полную нагрузку — а как иначе? — то придется оставлять ее одну на целый день. Это никуда не годилось. Еще глупее — таскать ее в мастерскую, да и мало ли еще куда. Вечером, когда я заговорил с ней об этом новом затруднении, Катя сначала ничего не поняла, а потом, как и следовало ожидать, сделала собственные выводы.

— Ну вот, — заметила обреченно, — наконец-то решил от меня избавиться. Не понимаю, зачем так долго тянул.

Все мои дальнейшие разъяснения падали, как в пропасть. Вечерок получился трудный. Катя ревела, бегала от меня по квартире, пыталась запереться в ванной и повторяла только одно: «Ну чем я тебе не угодила, чем?! Я же не сама себя насиловала!»

Я силой запихнул ее в постель и заставил выпить димедрол. При этом пол чашки воды она пролила на себя. Пришлось переодевать рубашку и менять простыню. Мелькала у меня мысль отвезти Катю к матери (к моей), но по здравом размышлении я пришел к выводу, что двух умственно ослабленных женщин оставлять вместе еще опаснее, чем поодиночке.

По телефону попросил совета у Григория Донатовича, но он ответил как-то туманно:

— Эх, Саша, наломали мы с тобой, кажется, дровишек!

Я не стал уточнять, что он имеет в виду, и так было ясно.

…Среди ночи я проснулся оттого, что Катя не спит.

— Ты чего? — Я коснулся ее горячего бока.

— Ничего. Думаю, — голос ровный, спокойный. Без привычного напряжения.

— О чем?

— Зачем я живу?

— Катя! Родная моя! Забудь все, что я говорил. Мы не будем разлучаться. Что-нибудь придумаем. Только завтра я отъеду на полдня.

— Нет, ты уйдешь навсегда.

Бывают минуты, когда неосторожное слово подобно пуле в висок.

— Катя, ты хорошо меня слышишь?

— Очень хорошо. Лучше, чем вчера.

— Тогда запомни. Ты и я — неразделимы. Если с тобой что-нибудь случится, я тут же умру.

Тяжко далось мне признание, но она поверила. Прижалась грудью, бедрами, и я обнял ее. Она тепло дышала в ухо и постепенно, чуть-чуть поворочавшись, уснула.

«Все можно поправить, — думал я, — если сильно захотеть. Какое счастье, что у меня есть этот нежный комочек под боком…»

Около двух я помчался домой. Ребятам объяснил, что некоторое время так и буду работать в этом графике: в основном дома, пока не утрясу кое-какие дела. Они ничего не поняли, но не удивились.

— Большой человек! — уважительно заметил Петров. — Нам с ним не сравняться.

Зураб осторожно добавил:

— Не всегда это удобно для работы, ты не находишь, Альхен?

К моему приходу Катя приготовила обед. Она была в фартуке, причесанная и с подкрашенными губами. Обыденкой чмокнула в щеку:

— Мой руки и садись.

На столе — свежий батон, сосиски в полиэтиленовом пакете.

— Ты что же, в магазин ходила?

— Не надо было? Но у нас же хлеба не осталось, ни молока, вообще ничего. Холодильник пустой.

Я ел гороховый суп, стараясь не подавиться. Катя сидела напротив, подперев кулачками подбородок.

— Ничего нет интереснее жующего мужчины, да?

— Зато я знаю, о чем ты думаешь.

— О чем?

Мудрая, сочувственная улыбка.

— Не веришь своим глазам.

Забрала пустую тарелку и поставила передо мной жаркое. У того и у другого вкус показался мне одинаковым.

— Рожу тебе сына, — сказала Катя, — тогда посмотрим, как отвертишься.

— Роди лучше дочь, сын у меня уже есть.

— Как скажешь, повелитель.

После обеда пошли отдохнуть. Лежали молча, соблюдая приличную дистанцию. Катины глаза закрыты, но она улыбалась. «Любопытно, — думал я, — сколько продлится ее просветление и чем оно нам грозит?» Вспомнилась бабушка-покоенка, которая за несколько часов перед смертью начала вдруг бродить по квартире, распевая срамные частушки.

— Если тебе когда-нибудь понадобится женщина, — сказала Катя, — только намекни.

— Действительно, — согласился, — никогда не знаешь, что взбредет в голову.

Зазвонил телефон. Чтобы снять трубку, надо было встать с кровати.

— Ничего, позвонят и перестанут, — сказал я.

— Вдруг что-нибудь важное. Хочешь, я отвечу?

Телефон надрывался, не умолкая. Похоже, звонивший был уверен, что я дома. Никаких предчувствий у меня не было, они появились после того, как я снял трубку.

— Александр Леонидович? — Мое имя прозвучало, как «козел», да и голос был вроде знакомый — вкрадчивый и наглый.

— С кем имею честь?

— Что ж ты, интеллигент, трубку не снимаешь? Резину тянуть не в твоих интересах.

— Кто вы такой?

— Тебе привет от Гоги, парень!

— От кого?

— Клуб «Три семерки» знаешь?

Тут я, конечно, все вспомнил. Гоги Басашвили, добродушный, гостеприимный хозяин игорного притона. У меня с ним контракт на проект загородного дома, навеянного лицезрением фазенд из латиноамериканских сериалов. Солидный аванс, уверения в дружбе, клятвенные обещания (с моей стороны) начать строительство в срок.

— А где сам Гоги?

— Тебе-то какая разница? Дело будешь иметь со мной. Я посредник. Допрыгался, интеллигент?

— В каком смысле?

Забористый блатной хохоток.

— С тебя неустоечка. Двадцать тысяч баксов.

— Ты что, очумел, посредник?!

— Не груби, парень, — доверительно предостерег звонивший. — Каждый день плюс тысяча. Ты на счетчике. Усвоил?

— Сунь счетчик себе в задницу, — посоветовал я и повесил трубку. В ту же секунду аппарат снова затрезвонил, но я выдернул шнур из розетки.

Опершись на локоть, Катя с любопытством меня разглядывала.

— Они, да, Саша?

— Кто-то ошибся номером.

В ее насмешливом взгляде мудрость всех минувших эпох. Наверное, точно так же женщина мезозоя смотрела на моего покрытого шерстью пращура, понимая, что завтрашний день наверняка будет страшнее вчерашнего.

— Иди же ко мне, чего ждешь! — позвала она.

Мне ничего другого и не оставалось. Ее тело было упругим и сильным и уж точно не ведало сомнений. Я истосковался по нему.

— Люблю тебя, — прошептала Катя.

Маятник бытия почти достиг равновесия.

«Надо попозже позвонить Гречанинову», — подумал я.