Страница 6 из 11
«Отстояв» на подиуме два месяца, я устала до изнеможения. Не за горами была летняя сессия, и так хотелось уже оставить свой тяжелый физический труд, и только эта самая миллионная вероятность не давала мне покоя. Если я уйду, может, пропущу свой шанс удивительной встречи?..
Однажды декан поймал меня в коридоре и как-то загадочно попросил:
– Зайди, пожалуйста, в кабинет.
У меня упало сердце: одно из двух. Либо собирается выгнать, что тоже неплохо. Либо тот самый шанс…
Еле дождавшись звонка на перемену, перескакивая через лестничные ступени, я помчалась наверх.
– Можно? – постучала в дверь. – Мэй ай кам ин?
– Камин, камин, – разрешил декан и посмотрел на часы. – Так, у нас пять минут. Мы предлагаем тебе два рубля в час за обнаженку. Это в два раза больше обычной расценки. Второй курс умоляет. Поставим тебя спиной. Со спины ты тоже ничего…
– Да вы что! – взвилась я.
– Что? – в тон мне ответил декан. – Я тебя убиваю? Граблю? Заставляю идти на панель? Скоро учебный год кончится. А у ребят так и не случилось обнаженки. Потому что демонстратор пластических поз умер и некем заменить. Иди, пожалуйста, подумай… Ничего особенного в этом нет. Поверь. Я обещаю, что ни один посторонний человек в класс не войдет! Будешь замерзать, рефлектор поставим. Ну? Жду после уроков.
– У меня тоже сессия на носу, – почему-то ответила я.
– Снимем с живописи на третьем курсе, – спешно стал придумывать декан. – Мы тебя посадим и дадим книгу в руки. Можешь готовиться к экзаменам.
– А кто такой демонстратор пластических поз? – спросила я.
– Натурщик. Но это по-научному, не каждому понять. А тебя, между прочим, все ребята любят.
– И как же я перед ними буду голой стоять?
– Знаешь, как у нас шутят? Кто пытается поступить в институт ради удовольствия посмотреть на обнаженное тело, отсеивается еще во время творческого конкурса. Уговорил? – улыбнулся декан.
– Нет.
– Ну хорошо. Я тебе скажу из собственного опыта. Во время сеанса думаешь о том, как падает свет и ложатся тени на тело натурщика, а не о каких-то его физических достоинствах и недостатках. Но это если настоящий художник. Как думает ненастоящий, честно, я не знаю.
– А вы что, художник?
В это время зазвучал пронзительный звонок на занятия. Показалось, что рядом с кабинетом декана завыла сирена.
– Беги… Потом зайдешь.
На занятии я собирала свои разбежавшиеся в разные стороны мысли. Мне то и дело делали замечания, что «теряю позу». Решили, что влюбилась.
– Ну, теперь Натахе ее кадр запретит к нам ходить… – вздохнул кто-то.
– Морду набьем, – пообещал другой.
После занятий я побрела наверх, к декану. Надо было решать проблему, иначе она не дала бы мне покоя еще несколько дней.
– Камин, камин, – услышала я. – Заходи быстрей, некогда.
Я вошла в кабинет, понуро опустила голову, как нашкодившая институтка.
– Так на чем мы остановились? – деловито спросил декан.
– Вы художник? – спросила я равнодушно.
– А ты что, не знала?
– Да как-то не думала на эту тему.
– Художник, – подтвердил он и с каким-то тайным умыслом добавил: – Сразу видно, что ты ничем не интересуешься на своем промэке. У меня только что закончилась персональная выставка, афиши по всему городу висели.
– Я не буду голой позировать.
– А я уже сказал Валентине Сергеевне, что будешь.
– Какой Валентине Сергеевне? – насторожилась я.
– Твоей бывшей классной руководительнице в школе.
– Что? – ужаснулась я. – Я вас просила? Вы же обещали…
Мне захотелось снять с полки гипсовый бюст Сократа и разбить его о предательскую голову.
– Да не переживай ты… Муж Валечки художник, знаешь ведь? Мой однокурсник.
– И что? – вскрикнула я. – Что сказала Валентина Сергеевна?
– Что ты умная девочка… трудолюбивая, с изюминкой и сама все правильно решишь.
– С изюминкой? – Никогда никакой изюминки в себе не чувствовала и ни от кого о ней не слышала. – Зачем обманываете?
– Нет, это ты врешь, – улыбнулся декан.
– Я? Вру?
– Ты же на мехмате учишься…
– И что? – Похолодело у меня внутри. – Сообщите в деканат?
– А ты разве комсомолка? – Сделал удивленное лицо декан.
– Взносы плачу, – с вызовом ответила я.
– Это правильно… Но в коммунисты не рвешься?.. Тогда какой смысл сообщать? – засмеялся он.
Я не понимала, зачем он все это мне говорил, на что-то намекал, выведывал, подстрекал, провоцировал.
– Следующий номер программы: советские римские гладиаторы, – сказала я любимую фразу из кинофильма «Цирк». – Простите, но я пойду, – повернулась я к двери.
– Не буду тебя уговаривать, решай сама, – сказал вслед декан. – Кто сам себе дорогу пробивает, из таких что-то получается. Двадцать лет деканом здесь служу… Видел многих. Книжку вот возьми, на досуге почитай… Надеюсь, не заиграешь.
Книжица небольшого формата называлась примерно так: «Обнаженная натура в искусстве», дореволюционного издания. Картинок было мало, все они были целомудренно мелкими. В сущности, ничего особенного. Красивые обнаженные тела, написанные в разные эпохи разными художниками. Тем не менее подумалось, что получить и такую «порнографическую» книжицу из фондов фундаментальной библиотеки можно было не иначе как с разрешения директора по предъявлении запроса с круглой печатью. Это, конечно, был очередной упрек советской власти. Прошло всего лет сорок, и упрек переквалифицировался в ностальгию по прежним неиспорченным нравам…
Во времена моего студенчества книги дореволюционного издания для обычного советского человека были недоступной роскошью. То, что декан дал мне на руки «запрещенную литературу», свидетельствовало о величайшем ко мне доверии, что, конечно, льстило самолюбию. Возможно, именно это повлияло на мое решение, но, может, и сказанное в книжице. В сущности, с ее утверждениями я была согласна. Написанное до революции, пиши – запретное – казалось неоспоримой истиной, значит, истиной вдвойне. Книжицу написал человек, делавший упрек христианству, – таковых перед Октябрьским переворотом было пруд пруди. По полному неведению я не только с ним согласилась, но даже была возмущена «варварством» христиан, о котором, например, писал скульптор и ювелир эпохи Возрождения итальянец Гиберти: «Во времена императора Константина и папы Сильвестра взяла верх христианская вера. Идолопоклонство подвергалось величайшим гонениям, все статуи и картины самого совершенства были разбиты и уничтожены. Так вместе со статуями и картинами погибли свитки и записи, чертежи и правила, которые давали наставления столь возвышенному и тонкому искусству». Трудно тогда было отделить зерна от плевел – христианства и истории искусств я не знала. Слава Богу, что столь категорические выводы о христианстве не легли в основание моего формирующегося мировоззрения. У меня было личное кредо: «если чего-то не знаешь на отлично, не делай выводов». Я и не делала, приняла к сведению. Книжица гласила, что в эпоху Средневековья достижения реалистического искусства были преданы забвению и художники уже не знали принципов построения изображения на плоскости, которыми пользовались великие мастера Древней Греции, методики обучения рисовальщиков и живописцев были потеряны, погибли многие прославленные произведения, могущие служить образцами… Но, несмотря на эту катастрофу, наступила эпоха Возрождения. На каком основании? Почему?.. Наверное, так решил Рулевой… Вот и сейчас, соцреализм [7 - «Социалистический реализм является глубоко жизненным, научным и самым передовым художественным методом, развившимся в результате успехов социалистического строительства и воспитания советских людей в духе коммунизма. Принципы социалистического реализма… явились дальнейшим развитием ленинского учения о партийности литературы». БСЭ, 1947 г.] уже всех достал, хочется чего-нибудь поинтересней и повеселее в искусстве. А если студенты художественных вузов будут рисовать только голых семидесятилетних бабушек, то он, этот соцреализм, никогда не кончится. Бабушки умрут, а он – нет, ужаснулась я.