Чужая жена

Мара невольно опять потянулась к журналу, а именно к разделу моды в конце. Одновременно ее охватывало чувство вины — они с Джоном не привыкли тратиться на одежду. В этом попросту не было нужды. В свое время Рейнор закупил оптом комплекты для сафари: рубашки, брюки и жилеты, когда в Аруше закрывался склад времен Второй мировой войны. По вечерам Джон по обыкновению носил один из двух своих тропических костюмов из плотной хлопчатобумажной ткани бежевого цвета. У Мары, само собой, были ее голубые платья. В тех же редких случаях, когда они куда-нибудь выезжали — на вечеринку на соседнюю ферму или в церковь в Кикуйю на Рождество, — Мара перебирала свой небогатый гардероб, привезенный еще из Австралии. Платья, составлявшие его, не поражали новизной фасонов, да и были порядком поношены, зато вполне соответствовали статусу жены охотника.

Нет-нет, зачем ей новое платье…

Но в кармане у нее лежала перетянутая резинкой пачка денег, а перед глазами стояло неотступное видение — Лилиан Лэйн. Происходящее показалось Маре нереальным. В следующее мгновение она поймала себя на том, что лихорадочно листает журнал. Вот она — юбка с подходящим топом. Как раз ее стиль.

Бина одобрительно кивнула.

— Только на сей раз, — добавила она, — никакой африканской ткани.

Она рулон за рулоном начала доставать украшенные узором шелковые ткани, по очереди показывая их Маре. Мара же тем временем разглядывала через плечо Бины полки в поисках того, что бы ей приглянулось. Наконец поиски увенчались успехом: на полке лежал отрез мягкого ситца, украшенный пестрым узором из зеленых, золотых и коричневых нитей. На вид ткань напоминала частичку саванны, отпечатавшуюся на ткани.

Мара решительно пересекла комнату и взяла отрез в руки:

— Этот и никакой другой. Вот то, что нужно. Какая красота!

На мгновение Бина нахмурила брови. Казалось, ее раздирало противоречие между разочарованием выбором клиентки и гордостью от того, что в ее мастерской нашлось нечто, что Мара оценила по достоинству.

— Сними-ка верхнюю одежду, дорогая, — сказала она, доставая портновский сантиметр.

На какую-то секунду Маре показалось, что, записывая окружность ее бедер, Бина вот-вот начнет сокрушенно качать головой. Но неожиданно она сказала, что может быть оно и к лучшему, что Мара такая худая. Фасон, который она выбрала, по словам Бины, был рассчитан на мальчишечью фигуру.

Бина обвила руками талию Мары, обмеряя ее. Мара вдохнула запах слегка прогорклого масла, которым Бина укладывала волосы. Сквозь него едва слышно пробивался аромат сандалового дерева.

— Сколько тебе лет? — внезапно поинтересовалась Бина. Вопрос прозвучал так, словно эта тема поднималась уже не раз.

— Двадцать семь, — ответила Мара. Желала бы она знать, к чему приведет этот вопрос. С Биной никогда не угадаешь.

— И ты уже три года замужем, — продолжала Бина. Ей не нужно было спрашивать — она знала Мару с того дня, как та прибыла в Кикуйю — новоиспеченная невеста Джона Сатерленда. — Почему у вас до сих пор нет детей? У вас что, какие-то медицинские проблемы?

— Нет! — Мара коротко рассмеялась. — Просто… мы с Джоном не хотим пока детей. На нас лежит большая ответственность за приют. Да и финансы не позволяют.

Бина отступила на шаг, держа в руке сантиметр.

— Никто не откладывает рождение детей ради карьеры, — твердо возразила она. — По-моему, у вас что-то не ладится. — Она испытующе посмотрела на Мару. — Я думаю, что твой муж — плохой муж. Он не спит с тобой.

У Мары перехватило дыхание. В ней вспыхнуло возмущение, но взглянув в лицо Бины, светившееся добротой, Мара успокоилась. Мара отвернулась к окну, выходящему на внутренний дворик — бесплодное место, где одиноко высилось пальмовое дерево. Она чувствовала взгляд Бины, все еще прикованный к ней.

— Это не так. У нас все нормально, — отозвалась Мара. Голос ее прозвучал слабо и неубедительно.

Она обхватила себя руками за плечи. Мара чувствовала себя обнаженной, стоя перед Биной в одном нижнем белье, словно ее кожа могла выдать ее тайну. Хотя было время, когда они с Джоном действительно были осторожны, опасаясь, как бы она не забеременела — они на самом деле хотели упорядочить дела перед тем, как обзавестись семьей, — в последнее время все стало иначе. Теперь Мара намеренно шла в спальню раньше, одна. Когда входил муж, она лежала тихо, делая вид, что спит, только бы избежать его прикосновений и чувства вины за то, что она не желает касаться его в ответ.

Бина больше ничего не говорила. Вместо этого она продолжала делать замеры, нежно прикасаясь к Маре, измеряя длину спинки и ширину плеч. Затем Бина приложила ткань к Маре, разглаживая складки. Низким успокаивающим голосом, словно Мара была ребенком, Бина мягко пропела:

— Ты будешь очень красивой. Вот увидишь.

Мара крепко зажмурилась, отгоняя непрошеные слезы.

Неподалеку от последнего «настоящего» магазина в Кикуйю, там, где здания утрачивали свой первоначальный вид и превращались в беспорядочное скопление грубо сколоченных лачуг и шалашей, Мара свернула к огражденному забором компаунду, проехав под большой металлической вывеской с написанными на ней словами: «Б. X. Уоллимохамед. Поставка оружия и амуниции, шины “Мишелин”».

Остановившись у скособоченной груды использованных шин, Мара велела мальчишкам сидеть на заднем сиденье «лендровера», пока она закончит последнее дело.

— Сторожите коробки из отеля, — сказала она, указывая на ящик с ликером и безалкогольными напитками. — Это очень важно.

Мальчики наперегонки кинулись выполнять поручение. Мара знала, что причиной тому был ее решительный голос, рвущаяся наружу энергия жестов. Она была хозяйкой сафари, деловой и рациональной, той, у которой нет времени на мысли… на чувства…

Она шла по направлению к вытянутому приземистому дому, выходившему окнами на компаунд. Возведенное из бетонных блоков, здание впечатляло основательностью несмотря на полное отсутствие архитектурных излишеств.

Окна были зарешечены, причем не только вертикальными, но и горизонтальными прутьями. Мара заставила себя идти ровным, размеренным шагом — ей казалось, что если она споткнется, то тут же остановится, а затем повернет и побежит обратно.

На первой ступеньке ей и впрямь пришлось остановиться — дорогу ей преградил коренастый седовласый мужчина со скрещенными на груди руками, обойти которого, не потеснив, было невозможно.

— Добрый день, мистер Уоллимохамед, — поприветствовала его Мара. Всякий раз, сталкиваясь с ним, она не могла удержаться от того, чтобы не вглядеться в его широкое лицо дольше, чем приличествовало, в попытке решить для себя вопрос его национальности. Коричневатый оттенок кожи мог быть как результатом постоянного загара, так и смешения рас, а может быть, и того, и другого. В любом случае, на английском он говорил так же бегло, как и на суахили.

На сей раз, впрочем, Уоллимохамед был молчалив. Покачиваясь с пятки на носок, он лишь кивнул и вопросительно уставился на Мару.

— Я пришла заплатить по счетам Джона, — ответила она на немой вопрос.

Брови на широком лице поднялись, лоб прорезали глубокие морщины.

— Все? — недоверчиво спросил он.

Мара достала из кармана пачку купюр:

— А сколько он должен?

Уоллимохамед присвистнул сквозь дырки в давно поредевшем частоколе желтых зубов.

— Пройдем в офис, — мотнул он головой.

Мара проследовала за ним, стараясь глубоко не дышать. Среди ожидаемого запаха машинного масла и дизельного топлива она боялась уловить посторонний запах — слабый, но в происхождении которого не могло быть никаких сомнений. Он доносился из пристройки, примыкавшей к задней стене «офиса».

Впервые Мара оказалась там случайно — это было еще тогда, когда за Джоном не числилось никаких долгов и он считался рентабельным клиентом — Уоллимохамед сам пригласил ее заглянуть.

— Это мой, так сказать, дополнительный бизнес, — сказал он, предваряя экскурсию по дороге к пристройке. — Дорожные сумки, корзины для бумажных отходов.