Страница 36 из 95
Внутри него прогорклым пузырем вскипела злость.
«Я чувствую, мне здесь не рады».
«Единственное твое верное чувство за весь вечер».
Педант ушел, и Донован вдруг осознал, что кое-что забыл.
— Хитрый ход, Фудир. Педант — наша база данных.
— Да кому он нужен?
«Там было что-то о бан Бриджит», — сказал Ищейка.
«О покойной бан Бриджит».
Донован помахал геллрин пустым графином.
— Красное, — заказал он.
«Ищейка, — произнес Шелковистый Голос, — почему агента могла заинтересовать Мéарана?»
В груди Фудира болезненно отозвалась надежда.
— Потому что он рассчитывает, что она приведет его к бан Бриджит?
«Она может быть жива? Или он просто не знает, что она мертва?»
«Их агенты используют Круг, — сказал Ищейка. — Если один догнал ее, к этому времени остальные бы уже знали».
— Или он надеется, что Мéарана приведет его к тому, за чем охотилась бан Бриджит. Оружие, которое защитит Лигу от Них. Она бы не рассказала им, что это такое, если бы ее поймали. Она бы умерла, не проронив ни слова.
Геллрин пришла с полным графином и, решив воспользоваться подвернувшимся случаем, снова попыталась зажечь свечу, но Донован грозно зыркнул на нее.
— Отлично, — сказал Фудир, когда та поспешно удалилась. — Одно дело — выводить из себя Педанта, совсем другое — злить официантку. Что будем делать, когда опустеет и этот графин?
«Помашем гладиольскими векселями. Она мигом примчится».
— Силач, — произнес Донован, — в твоем простодушии есть нечто очаровательное.
«Ага. А иногда нам нужно очарование».
— Но что с бан Бриджит, Ищейка? — спросил Фудир.
«Я забыл. Педант знал. Он никогда ни о чем не забывает».
— Что ж, расцелуй его при встрече. Может, тогда он расскажет.
Он повысил голос. Двое влюбленных за ближним столиком, тонувшие во взглядах друг друга, обернулись и резко посмотрели на него.
— Почему бы вам просто не пить свое вино? — зло спросила женщина.
Возможно, виноват был тусклый свет, но на мгновение ему показалось, что это бан Бриджит, советующая ему отступить. Волосы у нее были короче и темнее, чем у рыжей Гончей, — но волосы можно покрасить и укоротить. Кожа такая же темная, как у нее, и могла оказаться даже золотой при лучшем освещении. Но… никто бы не стал урезать восемнадцать дюймов роста ради маскировки, а женщине как раз столько не хватало до роста ведьмы. Человек со шрамами откинулся на стул.
Через столько лет чары ведьмы не ослабели. Хорошо, что он тогда бросил ее. Он закрыл глаза — и десяток человек расслабились. Двое отложили оружие.
Фудир вспомнил теплый весенний полдень на вершине поросшего лесом холма, откуда открывался вид на поместье Далхаузи на Старом Сакене. Он и бан Бриджит изучали поместье, притворяясь, будто наблюдают за птицами. С Северных холмов дул слабый прохладный ветерок, птицы выводили трели и чирикали, и бан Бриджит накрыла его ладонь своей, возможно всего на секунду забыв о задании, и с нескрываемым наслаждением сказала:
— Послушай, это же красношейка! Они водятся у нас на Дангчао.
Педанту отведены факты, высушенные, как кирпичи в печи для обжига. Воспоминания о прикосновениях и запахах, звуке ее голоса могли захлестнуть Фудира, как живая река, неспешно несущая свои воды по равнинам.
— Вот любопытная птица, — услышал он Фудира из прошлого. — Двубрюхая соня.
К ним приближался орнитоптер с двумя охранниками. Он и бан Бриджит использовали клички в той игре. Тогда мать Мéараны называла себя…
Факт никак не приходил. Печь для обжига остыла.
На него накатило странное ощущение, будто сзади стоит нечто огромное и неодолимое. А он сидел спиною к стене. Внутренний Ребенок вздрогнул, Силач стиснул под столом кулаки.
«Я тоже это почувствовал, — произнес Шелковистый Голос. — И не в первый раз».
Все личности Фудира замерли в ожидании. Ощущение постепенно растворилось, словно лужица пролитого вина, впитавшаяся в ненасытную грязь. В зале как будто посветлело. Он выдохнул. Внутренний Ребенок заплакал, и по щекам человека со шрамами покатились слезы.
Ночью Мéарана проснулась и поняла, что больше не сможет заснуть. Она все думала о несчастной Энвии, жестоко убитой за то, чего не знала. Маленький Хью считал, что убийца — агент Конфедерации, который, занимаясь другим заданием, узнал Донована. Но он мог наблюдать за Донованом еще на Иегове и последовать за ним оттуда. В любом случае в смерти Энвии была виновата она. Человек со шрамами никогда бы не оставил Иегову, если бы не ее назойливость. Именно эта мысль разбудила ее и теперь не давала уснуть.
Не в силах обрести покой, она поднялась с постели, принесла в гостиную арфу и стала тихо наигрывать сунтрэй по Энвелумокву Тоттенхайм. Струны плакали, но Мéарана вдруг осознала, что сейчас не может выразить всю глубину своей печали. Поэтому она отложила кларсах и молча сидела в темной комнате. Спустя некоторое время она заметила, что дверь в комнату Донована чуть приоткрыта, и, удивившись, заглянула туда.
Комната пустовала. Постель была смята, одеяло откинуто. Мéарана вспомнила, с какой горечью Хью рассказывал, как Фудир бросил его двадцать лет назад. Должно быть, Фудир сильно тогда приложил Щена, раз ему до сих пор больно.
В Прбвеншвае был свой терранский Закуток, и терране Ганзы добились богатства и власти, возможно, даже больших, чем это устраивало ганзардов. С помощью Братства Донован мог прятаться вечно.
Она первым делом заглянула в ванную, ожидая по непонятным даже ей самой причинам увидеть его повесившимся. Но тело не висело на крючке для душа, окровавленного трупа не оказалось и в ванне. Она посмеялась над собой, списав все на поздний час и собственное чувство вины.
Вернувшись в комнату, Мéарана открыла шкаф и увидела, что его одежда и сумка на месте, хотя все разбросано в страшном беспорядке. Если он сбежал, то ничего не прихватил с собой. Но о чем это говорило? Он оставил такой же бардак и в Чельвекистаде, когда ушел от бан Бриджит.
Арфистка взяла его щетку. Поставив ее на полочку, девушка заметила на зеркале туалетного столика небольшую голограмму размером с ладонь. Она сняла ее и поднесла к свету, лившемуся через открытые жалюзи.
Четыре человека в кафе на залитой солнцем мостовой площади Чузера в Эльфьюджи, столице королевства Ди Больд. Такие картинки уличные художники делали для туристов. Донован, Грейстрок, ее мать и Хью. Изображение было старым, но моложе выглядел один только Хью. Тогда в уголках его губ не было твердости, и в нем еще оставалось что-то от юношеской беззаботности, как будто весь мир был шуткой и лишь он знал ее суть. Бан Бриджит сидела посередине — этого сложно добиться в группе из четырех человек, но Грейстрок словно растворился на заднем плане, почти скрытый Донованом и матерью. Мéарана слабо улыбнулась, подметив эту деталь. Серый Гончий был обаятельным мужчиной, хоть и не совсем в ее вкусе.
Мать в дорожной одежде придворной леди сидела боком, но смотрела в камеру. Широкая улыбка, в глазах соблазн, на волосы падает тень, словно она только что откинула голову, чтобы взглянуть на художника. Левой рукой она обнимает за плечо Маленького Хью, правая накрывает руку Донована на столе. Рука Грейстрока лежит у нее на плече. Все они улыбаются, играя роль случайных знакомых, но Мéарана подумала, что они улыбались еще и потому, что были счастливы.
Взгляд и улыбка Хью предназначались бан Бриджит — он повернул голову к ней. Донован и Грейстрок улыбались в камеру, но тоже косились на бан Бриджит; Грейстрок — потому что стоял позади нее, Донован же старался смотреть на художника, но взгляд его поневоле обращался на Бриджит.
Тогда он был Фудиром, напомнила себе Мéарана. Донована еще не разбудили, а других не существовало. Девушка задалась вопросом, почему он сохранил эту голограмму, и ей стало любопытно, уцелели ли три другие копии.