Страница 13 из 27
Закрыв лицо руками, она раскачивалась в кресле. Слезы, которые она не хотела показывать ему, текли по щекам. Она и прежде знала горе: самоубийство отца, бедность и одиночество, постигшие мать. А недавно — инвалидность Энтони. Но ничто не могло сравниться с бездной, которая открылась перед ней после отступничества Данте.
Постепенно слезы высохли. Плакать можно до тех пор, пока не поймешь, что этим ничего не изменишь. Слезы просто облегчают боль разбитого сердца.
Надо собрать силы и продолжать жить. Снова взять под контроль обстоятельства. В таких случаях, кажется, помогает работа. А у нее Бог знает сколько дел.
Все утро Лейла работала с лихорадочной энергией. Она не отвлекалась ни на минуту, даже на ланч. Чай, который принесла Гейл, так и остался нетронутым. Ко второй половине дня она рассортировала бумаги по файлам. К пяти часам, когда коллеги ушли домой, Лейла ответила на сообщения, поступившие в пятницу, заполнила формуляры, требовавшиеся торговым агентам.
Потом она так увлеклась составлением каталога корейской селадоновой керамики, что не заметила, как наступила та особая тишина, какая бывает в совершенно пустом здании. Только тогда она выключила компьютер. Теперь никто не увидит лица женщины, потерпевшей крушение. Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Перед мысленным взором предстало будущее. Оно невероятно отличалось от того, каким она представляла его сегодня утром, встав с постели.
Она собирается принести в мир ребенка, который не будет знать отца. Она проявила слепую беспечность. Ее сын или дочь будут лишены права, которое имеет любой ребенок: жить в нормальной семье с двумя любящими родителями.
Можно предположить, что он признает ребенка своим. Но они с Данте будут радоваться своему малышу по отдельности. В дни рождения и на рождественские праздники она сможет говорить с ним только по телефону.
— Ох, Данте, если бы я могла научиться ненавидеть тебя! — сокрушенно вздохнула Лейла и снова залилась слезами.
— Уверяю тебя, это чувство обоюдно.
Голос донесся с противоположного конца комнаты. Ошеломленная, она вскочила с кресла. Данте, прислонившись к дверному косяку, наблюдал за ней.
— Что ты здесь делаешь? — воскликнула она. —Все уже ушли домой.
— Этот же вопрос я могу задать тебе. — Он оттолкнулся от дверного косяка и прошел в комнату.
— Ты за этим пришел, Данте? Посмотреть на меня? — устало спросила она. — Мы можем долго ходить кругами, бросая друг другу одни и те же вопросы. И никуда не придем. Разве мы мало сделали для одного дня?
— Я бы сказал, что мы сделали слишком много.
— Чего же ты тогда хочешь?
— По правде? Не знаю. — У него чуть заметно вздулись желваки на скулах.
Вопреки здравому смыслу в глубине души вспыхнула искра и ожила надежда. Его явная подавленность и боль в потемневших глазах придали ей смелости.
— Неужели ты готов выслушать мои объяснения? И только потом отправить меня… нас в мусорную корзину?
Он вздохнул.
— Ладно. Я слушаю.
Лейла рассказала все, что произошло за несколько последних дней. Она умолчала только о беременности. Потому что твердо решила: она не станет таким образом покупать его доверие или прощение.
— После возвращения Энтони я несколько раз посещала Флетчеров. Постепенно все прояснилось, — закончила она свой рассказ.
— И как они это восприняли?
— Для каждого из нас это не было ни легко, ни приятно.
Приятно? То было мучительное объяснение! Глория Флетчер считала недопустимой саму мысль о том, что кто-то может отклонить предложение войти в клан Флетчеров. Тем более что речь идет о женщине, которую миссис Флетчер относила к низшим общественным слоям.
Что же касается Энтони… Бедняжка, он был потрясен и опустошен.
— Все вроде бы вполне правдоподобно и достойно похвалы, — заметил Данте, — кроме одного. Травма головы повредила мозги Флетчера. Но каким образом его родители забыли, что между тобой и их сыном больше нет ничего общего? Ведь амнезия, я слышал, не заразна.
— Просто он не говорил им об этом. Вероятно, он вылетел в Европу на следующий день после того, как мы расстались. У него на уме было много других дел, или…
Лейла колебалась, стоит ли говорить о последней встрече с Энтони. Вечером перед отъездом в Хорватию он повез ее на ближайшую гору. У них под ногами лежал весь город. Там Энтони попросил ее выйти за него замуж, как только он вернется домой.
— Но я могу дать тебе все! — убеждал ее Энтони, ошеломленный отказом. — Деньги, престиж, доступ в высшие общественные круги. — Он показал на миллионы огоньков, сверкавших внизу. —Лейла, выходи за меня замуж, и все это будет твое.
Энтони не понимал, что она не может дать ему главное — свое сердце.
— Или что? — требовательно спросил Данте. Она уловила скептицизм в его взгляде.
— …или гордость не позволяла ему поверить, что мне не нужно то, что он предлагает от всей души. Так же, как твоя гордость не позволяет тебе поверить, что я люблю только тебя.
Данте отвел глаза и долго молчал. Побарабанил пальцами по краю стола. Подошел к окну и посмотрел на город. Поиграл со шнуром, которым задергивают шторы. И, наконец, повернулся к ней лицом.
— Несчастный горемыка, — печально произнес Данте. — Неудивительно, что он удрал в Хорватию. Она, наверно, показалась ему раем в сравнении с адом от невозможности обладать тобой. Лейла не знала, кто сделал первый шаг. Да и какая разница? Они встретились на полпути, и он обнял ее. И держал так крепко, будто боялся, что она исчезнет. Он гладил ее лицо, словно она —самое ценное творение на Земле. Бормотал слова любви, просил прощения, ругал себя. И все это смешивалось с поцелуями, полными голодного желания и полыхающего огня.
Но этого было мало, чтобы облегчить боль сердца, стереть сомнения и опасения, которые совсем недавно мучили ее. Лейла жаждала реальных доказательств, что инстинкт не обманул ее, когда она первый раз встретилась с ним. Подтверждения, что судьба на их стороне. Восстановления того, что они чуть не потеряли.
Побуждаемая страхом и желанием, Лейла прижалась к нему. Хоть бы удалось вызвать в нем тот же яростный голод, какой пожирает ее! Когда мужчина и женщина сливаются в абсолютной близости, разве они не открывают друг другу сердца, ничего не утаивая?
Позабыв о благоразумии, она вытащила его рубашку из-за пояса брюк и расстегнула на груди. Со смелостью, какой раньше в себе не подозревала, Лейла прижалась губами к теплой коже у его сердца, провела языком по его соску.
Его дыхание стало хриплым и прерывистым, и Лейла поняла, что добилась успеха, превосходившего самые буйные ожидания. Он жаждал ее.
Какие уж тут моральные устои, чувство самосохранения… Забыв о том, что в любую минуту могут войти уборщицы и увидеть их, она распростерлась перед ним на столе. А бумаги, которые она целый день раскладывала аккуратными стопочками, разлетелись по полу, словно снежинки на ветру.
Она чувствовала только его руки, блуждавшие по ее телу. Они забрались под юбку, пробежались по бедрам. Его жаркий рот доводил ее до безумия. Задыхаясь, она произносила его имя.
Слияние было отчаянным, неистовым. Много позже, когда уже нельзя было ничего поправить, она поняла свою ошибку. В те короткие секунды она пробудила не любовь, а безумие. И зря надеялась, что акт любви станет гарантией от будущих сомнений и недоверия.
— Я пришел сюда без такого намерения, — сказал он, когда все кончилось.
— Ты жалеешь, что так вышло?
— Должен бы. — Он нежно поправил ее одежду. — Нам нужно приложить много усилий, чтобы восстановить наши отношения. Секс тут не поможет. Но рядом с тобой я теряю разум. Ты сводишь меня с ума, Лейла. Это единственное объяснение моему хамскому поведению сегодня утром. — Он скривил рот. — Когда я представил тебя с другим мужчиной…
— Пожалуйста. — Она закрыла ему рот подушечками пальцев. — Давай не будем снова все ворошить.
— Не будем. — Он достал из кармана маленький бархатный мешочек. — Давай не будем.