Страница 44 из 56
Яков посоветовал обшить пакет тканью, чтобы ненароком не повредить печати. Фельдфебелю идея понравилась, и он тут же приказал ординарцу хорошенько зашить депешу в матерчатый сверток. Здесь Сухов и решил, что пробил его час! Он разрезал конверт. Лежавшую в нем карту заменил подходящими по формату двумя газетенками «Голос добровольца», затем зашил пакет в тряпку. Фельдфебель ничего не заметил.
Перед выездом Сухов сходил в деревню, взял у Лукерьи баклагу самогона и приторочил ее к седлу. Он мог бы отдать похищенные документы женщине, но не сделал этого: они были нужны ему как пропуск, как пароль для перехода к своим.
Весь день и большую часть ночи конники были в походе. Несколько раз вступали в перестрелки. Две лошади утонули в трясине, одну, раненую, бросили. Оставшиеся кони поочередно несли на себе по два всадника. К середине ночи до места назначения им оставалось еще двадцать километров. Фельдфебель приказал солдатам остановиться на ночлег в сарае, а сам поехал дальше, взяв с собой Скрыля.
Как только Шевылев отъехал, Яков выставил самогон. Не прошло и часа, как конники погрузились в беспробудный сон. Сухов собрал имевшийся у солдат тол и поджег бикфордов шнур. Уже значительно отъехав, он услышал за своей спиной сильный взрыв…
— Их поубивало, наверно, всех. Только жалко, что не от моей руки окочурился тот мерзавец Громов.
— Какой Громов?
— Федька Громов, прежний ординарец Шевылева.
— Его фамилия Громов? Это точно? — Краснов прямо задрожал: этим, по сути, подводился итог всей многомесячной работе.
— Как бог свят, Громов Федор Афанасьевич, — повторил Яков, удивившись волнению капитана. — Как-то Шевылев за кружкой похвалился, что у всех Афанасиев хорошие сыновья, верно ему служат.
Сухов немного помолчал, потом продолжил:
— Мне пришлось повидать… Год партизанил — засады, разведки. Вышли к своим — штрафбат. Восемь штурмовых атак… А смерть не взяла.
— Яков Афанасьевич, почему вы раньше не рассказали о Шевылеве?
— А зачем?
— Чтобы разыскать его, привлечь к ответу.
— Зачем? Он убит. Его расстреляли немцы за потерю пакета. Об этом я от кого-то слышал…
Этот слух имел известное основание. Как выяснилось позже, Шевылева в 1942 году немцы действительно приговорили к смертной казни. Но его спасло заступничество Фризнера. Кстати, Шевылев после ареста его чекистами особенно упирал на этот приговор. По его мнению, он весьма смягчал его вину…
В одном из архивов был обнаружен паспорт, сданный Шевылевым при мобилизации в июне 1941 года. С пожелтевшей фотографии глядело безбровое лицо с приплюснутым носом, широкими, раздавшимися щеками, безразличными, тускловатыми глазами.
А вскоре неожиданно пришло сообщение с родины Шевылева. Сразу после разговора с Суховым капитан Краснов посетил деревню, где родился разыскиваемый Шевылев. Отец его, как рассказали односельчане, умер несколько лет назад. Наследников и вообще родственников не нашлось, и сельсовет отвел его дом семье сторожа. Младшего Шевылева все считали погибшим. И вот несколько дней назад сторож принес в правление колхоза кусок фанеры от посылки, приспособленный стариком Шевылевым на заплату в стенке кроличьей клетки. На нем с большим трудом, но все-таки различался адрес отправителя: «…гельская обла… Ныйский лесопункт, …мов Ф. А.». Председатель колхоза, помня о приезде Краснова, послал эту находку в управление КГБ, считая, что она может иметь какое-то значение.
Итак, Шевылев был найден! На севере страны, в одном из самых глухих лесных уголков Архангельской области. Очевидцы злодеяний и бывшие солдаты команды Фризнера по современному снимку узнали карателя в жителе далекого поселка. Эксперты-специалисты сделали безоговорочный вывод о том, что на фотографиях Шевылева 1941 года и Громова 1961 года изображено одно и то же лицо. И когда были отброшены последние сомнения, на постановление о заключении под стражу Громова Федора Афанасьевича лег мягкий фиолетовый оттиск печати военного прокурора.
Розыск подошел к концу.
Позади остались двое суток плавания по реке, два часа полета на самолете, три часа езды на автомобиле, и вот Сергей Петров на Ныйском лесопункте. От начальника лесопункта он узнал, что всего неделю назад Громов уволился. Другое известие насторожило еще больше: на другой день после расчета Громов ушел в лес. Медин, начальник лесопункта, считал, что найти Громова в лесу не удастся, нужно ждать его возвращения.
— Сколько ждать? День, неделю? Может, год?
Инженер пожал плечами:
— Я сам здесь недавно. Другого посоветовать не могу.
«Если будут трудности, возникнут осложнения, в первую очередь обращайтесь к людям — коммунистам, беспартийным, мужчинам, женщинам — ко всем нашим советским людям. Они помогут! Весь вопрос в том, чтобы определить действенную и достаточно эффективную форму этой помощи!» — вспомнились слова, сказанные ему при отъезде подполковником.
И Петров принял решение. Он попросил Медина собрать самых опытных охотников.
С приходом последнего из охотников, крепкого старика с черной как смоль бородой, при появлении которого несколько человек встали, предлагая ему место, Петров начал собрание:
— Товарищи! Я следователь органов госбезопасности, из Калинина. Лес ваш вижу первый раз. Знаю его лишь из книг, по кинофильмам да по рассказам вот таких, как вы, бывалых людей. Обращаюсь к вам с просьбой: помогите разобраться в нескольких вопросах.
Тон и содержание вступления понравились собравшимся.
— Поможем, если сможем…
— Первое. Можно ли найти человека, который ушел в лес шесть дней назад?
Поднялась разноголосица. В конце концов сошлись на том, что обнаружить человека в лесу все-таки вполне возможно.
— Второй. Все вы знаете Федора Громова, жителя поселка. Где он сейчас? В каком месте тайги его искать?
Охотники стали высказывать разные предположения. Точно никто ничего не знал. Петрову посоветовали спросить Константина Филипповича, хранившего молчание чернобородого охотника, который пришел последним.
Сразу, едва он встал, установилась полная тишина. Он сказал:
— Федор Афанасьевич Громов — мой сосед. Не один раз вместе в леса хаживали.
Помолчал. Никто не знал, к чему он клонит.
— Он вам нужен? Так подождите его. Зачем его отрывать от дела? Приезжий у нас не охотился, а вы-то?.. — он с обидой посмотрел на товарищей. Те смущенно отводили глаза: действительно, зачем искать Громова, когда он сам придет? Охотник опытный, не заблудится!..
Сергей понял, что настал момент высказаться и ему.
— Это особо опасный государственный преступник! У него руки в крови, на совести — человеческие жизни. Военный прокурор издал приказ о его аресте. — Капитан зачитал постановление. — А уйдя в тайгу, Громов может скрыться от суда. Больше я не могу вам ничего сказать: следствие только начинается.
Однако эти слова не убедили Константина Филипповича:
— Пятнадцать лет я знаю соседа. Работал — не ту́жился, это верно. Пил, тоже правильно. В президиумы его не избирали, однако и в милицию не попадал. Вы вот о Федоре говорите, а на бумаге про Алексея написано. Как бы ошибка не вышла!.. У нас в прошлом году с механика высчитали за пилу, а потом ему же деньги сполна вернули… Да сказали: «Бывает»…
— Значит, нужно доказать, что нынешний Федор — это Алексей? Видел ли кто-нибудь, что у него выколото тушью на кисти левой руки?
— Никто не видел. У него там кожа сожжена, — мрачно сказал кто-то с улицы, через окно.
Затем следователь дал охотникам посмотреть портрет Шевылева, сделанный по фотографии на довоенном паспорте. Когда фотография попала в руки Константина Филипповича, тот сразу же и сказал:
— Нечего разглядывать. Федька в молодости.
Петров дал охотникам для сравнения и сам паспорт.
— Шевылев Алексей… — прочитал сомневавшийся охотник. — Он самый… Все верно.
И он сам предложил капитану свою помощь, решил провести его к Синему ручью, куда Громов отправился за рыбой.