Узор счастья

Антон Антонович слушал ее подробный отчет об экзаменах: какие были задания, что она сделала, — и одобрительно кивал. Глубоко посаженные глаза сияли. Это была и его победа. Победа учителя. А потом он, как всегда, заспешил. Дома ждала больная жена Ярослава...

Светлана же с Еленой Васильевной продолжили сборы, обсуждая будущую жизнь, как две подружки. Одноклассницы завидовали Лане: «Тебе хорошо. Если бы у нас мамы были такие, как Елена Васильевна...» Она кивала: да, таких мам не бывает. Но если бы девочки знали, как было трудно привыкнуть к мысли о том, что знакомые теплые губы не прижмутся больше утром к ее лбу и звонкий голос не пробудит ото сна: «Светик-семицветик, а какого цвета у тебя сегодня глазки?»

Может быть потому, что Света осталась без матери так рано, образ ее был окутан розовым туманом и воспоминания окрасились только в самые теплые тона. Елена Васильевна была более сдержанной, чем ее дочь. Поэтому иной раз Света испытывала такую острую потребность в ласке, какую получала только в детстве, от матери. Ей становилось неловко за себя, за свой эгоизм, но ничего поделать с собой она не могла. И в эти минуты хваталась за карандаш, за кисть или садилась за фортепьяно. Грусть незаметно уходила, оставляя свой след только на листе бумаги или в звуках. Но со временем эти приступы грусти становились все реже и реже. Светлана перенимала сдержанность Елены Васильевны.

Утром она поднялась раньше бабушки. Кофе в банке оставалось на самом дне. Сварив его, Светлана налила себе в чашку самую малость, только для цвета, и быстро добавила кипятка и молока, чтобы бабушка не заметила хитрости. Пенсия поступала с перебоями, поэтому Елена Васильевна решительно отказывалась брать деньги на кофе из той суммы, что была отложена на поездку в Москву. И то, что зарабатывала Света, приглядывая за малышом бывшего председателя райсовета, а ныне владельца нескольких магазинов, Елена Васильевна ни за что не соглашалась трогать: «В чужом городе, на новом месте — каждая копеечка пригодится. Так что и не заговаривай».

— Готово, — крикнула Светлана.

Поджаренные на сковородке ломтики хлеба лежали на тарелке. В лучшие времена они могли позволить себе сыр. Вот и весь их обычный завтрак.

Елена Васильевна вышла, как всегда, аккуратно причесанная и с шалью на плечах.

— Как пахнет! — вздохнула она, садясь к столу. — А почему это у тебя такая белая водичка?

— Ты же знаешь, я люблю, чтобы было больше молока, — сделав круглые глаза, ответила ей Света.

— Актриса погорелого театра, — погрозила ей пальцем Елена Васильевна. — Так говорили в наше время, когда еще сохранились воспоминания о том, что театр может прогореть из-за плохой игры актеров. Врать ты не умеешь. У тебя все на лице написано, так что лучше и не пытайся. Твои привычки странным образом меняются в зависимости от того, сколько кофе у нас остается. Что, весь вышел? Тогда давай пополам, по честному.

Наверное они еще долго препирались бы, пока не сошлись на четвертинке, но тут хлопнула калитка и на дорожке послышались шаги. Они обе повернулись к окну. Это был Костя — в темном костюме, светлой рубашке и в галстуке. Постучавшись, он сразу же распахнул дверь.

— Здравствуйте, Елена Васильевна, — поприветствовал он с порога.

— Здравствуй, Костя, — ответила Елена Васильевна. — Садись, выпьешь с нами кофе. А то мы никак не можем поделить порцию.

Костя кивнул Светлане. Она также молча кивнула ему, встала и направилась к буфету за третьей чашкой.

Поставив пакет с обнаженной красоткой на стул, Костя вынул оттуда банку:

— Это вам, Елена Васильевна, кофе. В Москве, на Мясницкой брал, где чайный магазин.

Елена Васильевна открыла рот, чтобы сказать ему что-то, но Костя перебил ее:

— Я много получил, не беспокойтесь, никого не обделил. — И подчеркнуто щедрым жестом начал вынимать и класть на стол печенье, вафли, шоколадки, какие-то банки, коробки с конфетами — все в ярких наклейках с золотыми буквами.

Елена Васильевна смотрела на него с недоумением и тревогой.

— А это тебе, — Костя по-хозяйски протянул Светлане отдельный пакет, из которого выглядывало белое платье. — Надеюсь, я угадал размер.

Затем он вынул из кармана костюма коробочку и открыл ее. В обтянутом черным бархатом углублении лежали два золотых кольца.

— Собирайся, — деловитым тоном продолжил Костя так, словно вопрос был давным-давно решен.

— Костя, — вмешалась Елена Васильевна, видя, что на Светлану нашел столбняк. — Давай-ка сядем сначала...

Чего Костя не умел — так это ждать.

— Я сложу все, — проговорила Света — У нас стол маленький... — И начала убирать все назад в пакет.

— Делай что хочешь, — пожал плечами Костя. — Мне все равно. — Но в голосе его послышалась обида.

«Ему так хотелось показать, что он сам заработал деньги...» — поняла Светлана. Но заставить себя заговорить весело и непринужденно не смогла. Безвольное тело Саши, распростертое на земле, глухие удары ног — все это слишком явственно всплывало в памяти. И сейчас ее занимало только одно: как найти подходящие слова, для того чтобы вернуть все покупки Косте.

— Ну так что? — Костя застыл в напряженной позе возле стола.

— Мне казалось, — осевшим от напряжения голосом начала Светлана, — что я сказала тебе все, что думаю о наших отношениях. Их у нас не было и не будет.

— Почему? — глухо спросил Костя. В его глазах что-то сверкнуло, словно отдаленный блеск молнии. — Потому что ты поступила, а я, выходит, неуч?

— Опять ты за свое! — досадливо поморщилась Светлана. — Ну почему ты не хочешь спокойно выслушать, понять...

— Потому что вижу, куда дело идет. И не позволю тебе бортануть меня. Чтобы все говорили...

Он не отводил взгляда. И что-то в выражении этих глаз было такое, отчего в груди у Светы словно завязался тугой узел. Закралось какое-то страшное дурное предчувствие. И все участники этой сцены отчетливо понимали — одно неверное движение, и что-то стронется. Как лавина может стронуться от звука голоса, от шороха...

Только кот Грэй не понял этого. Он вспрыгнул со двора на окно легко и стремительно, как струйка дыма. Привычно и безбоязненно. Мягкие лапы ступили на подоконник. Оттуда он скользнул на пол. Серый дымок оказался возле ног Кости и начал завиваться восьмеркой. Люди, как правило, считали это проявлением ласки. Наклонившись, они гладили Грэя, который снисходительно принимал знаки внимания со стороны двуногих существ. Но раздраженный Костя оттолкнул мешавшего сосредоточиться кота. Казалось, он просто чуть-чуть двинул ногой. Насколько это почти незаметное движение было резким и сильным, стало понятно, когда кота подняло вверх и отбросило к лестнице, ведущей на второй этаж. Он ударился о первую ступеньку, и из его горла вырвался короткий звук, будто кто-то умело откупорил бутылку шампанского.

— А-ааах, — выдохнули одновременно Елена Васильевна и внучка следом за Грэем.

— Ч-чч-черт, — буркнул Костя, и сам не ожидавший такого эффекта.

Света бросилась к коту и подняла его на руки, осторожно прижимая к себе. Ошеломленный Грэй замер. Он не привык к подобному обращению, потому что его все баловали. Елена Васильевна взяла в руки пакеты, в которых лежали подношения Кости, и протянула ему:

— Вряд ли мы после случившегося сможем возвратиться к вопросу, с которым вы пришли сюда, — проговорила она таким тоном, что Костя не посмел ничего сказать в ответ.

Глаза его потемнели, но блеск не исчез. Не попрощавшись, Костя повернулся и вышел, хлопнув дверью. Та с медленным скрипом, как это бывает в фильме ужасов, отворилась вновь.

Грэй пришел в себя, вывернулся, спрыгнул на пол и пошел к выходу, обиженно подняв трубой дымчатый хвост, словно показывая, что в доме, где люди себя ведут подобным образом, ему делать нечего. Как ни странно, демонстративный уход кота рассмешил Елену Васильевну, а следом за ней и Светлану. Нервный смех разрядил напряженную атмосферу, сгустившуюся на кухне. Но тугой узел в душе Светланы так и не распустился.