Страница 23 из 27
— Пойдём, чего тебе тут интересного? — видя, что Горошко опять останавливается, испугался пехотинец. Но тот скинул с плечи автомат и на мягких ногах неслышно перебежал к кустам, присел и увидел, как с бугра, хорошо заметный на озарённом небе, спускается тёмный танк. Вокруг него суетились чёрные фигуры людей. «Немцы!» Пока батарея вела бой, они неслышно выходили ей в тыл. На гребне показалась ещё пушка, задранная в небо, и блеснули гусеницы второго танка, переваливавшего бугор. Горошко схватил пехотинца за отвороты шинели, притянул к себе, заговорил, дыша в лицо ему:
— Слушай меня. Вспышки видишь? Это наша батарея стреляет. Они там ведут бой, а тут им танки с тыла заходят. Понял? Тише, говорю! Понял, что получается? Беги на батарею, скажи, а я пока задержу их. Беги все садами. Потом овражек будет, он тебя и выведет на батарею. Он говорил это и изредка встряхивал пехотинца, чтоб тот лучше понимал. Как только отпустил его, тот зашептал жарким, захлёбывающимся шёпотом:
— Бежим вместе. Вместе мы скоро! Их вон сколько, что ты против них можешь? Бежим, милый человек.
— Ты пойдёшь или нет? — спросил Горошко и вскинул автомат. — Пойдёшь, говорю? Пехотинец хотел ещё сказать что-то, но вместо этого сморщился горько, повернулся и побежал, пригибаясь, А Горошко уже знал, что будет делать. С ним нe было ни гранат, ни бутылок с горючим — один автомат был с ним. Он будет стрелять и перебегать с места на место, завяжет бой. Танки не захотят себя обнаружить. А в случае чего он подожжёт стожок сена у самых садов. Горошко лёг в кустах, разбросав ноги. Под локоть ему попался камушек. Он отбросил его, чтобы руке был упор. Немцы сбегали с бугра и сразу исчезали в темноте, как только головы их опускались ниже грeбня. Но те, что вновь появлялись на бугре, были хорошо видны на фоне зарева. И Горошко дал очередь. Перебегая, он обнаружил, что пехотинец бежит за ним следом, как жеребёнок за маткой. Боялся ли он один или его не хотел бросать, Горошко не понял и понять нe успел. С танка ударил пулемёт, снег под ногами замелькал красным, зелёным, синим. Когда Горошко поднялся и побежал, пехотинец остался лежать лицом вниз. Ваня окликнул его тот не отвечал и не шевелился. Опять ударил пулемёт с танка. Огненные струи прижали Горошко к земле, перед лицом мгновенными вспышками освещались маленькие ёлочки, торчащие из-под снега. Теперь он полз к стогу. Лёжа надёргал сена — оно резко пахло на морозе, — достал зажигалку. Огонёк задувало ветром. И едва только мелькнул он, как на свет ударили из автоматов. Немцы подбегали, и передние были уже близко. Лёжа на животе, Ваня дал по ним очередь. Внезапно автомат смолк: кончились патроны. Он взглядом смерил расстояние до убитого пехотинца и понял, что если и успеет взять у него автомат, то стог уже не сможет поджечь. Тогда он, расстегнул телогрейку и, заслонясъ от ветра, зажёг пучок сена. Крошечные огоньки врозь побежали по сухим травинкам и погасли один за другим. Спеша, Ваня полез в карман гимнастёрки. Пальцы его наткнулись на какие-то бумаги. Это были те самые письма, которые Ваня писал Клаве и двум другим девушкам, всем одинаково сообщая, что, пока годы его полностью не ушли, он желает найти в жизни настоящего друга. Он скрутил из них бумажный жгут, поджёг. Он не шевелился, пока бумага не разгорелась. Потом ослеплёнными со света глазами глянул в темноту и увидел бегущих с бугра немцев. Они показались ему огромными. Но нему ужe стреляли со всех сторон. Один немец вбежал и круг света с прижатым к животу автоматом. Всей своей напрягшейся незащищённой спиной Ваня почувствовал, как сейчас выстрелят в него, и жизнь, как крик, рванулась в нем. Но он пересилил себя, осторожно поднося к сену огонь. Немец дал очередь, отпрыгнул в тень и оттуда ещё раз дал очередь. Последним своим усилием Ваня поправил огонь. И этот свет, ярко вспыхнувший и осветивший всю его девятнадцатилетнюю жизнь, был увиден на батарее. Назаров говорил по телефону, как вдруг услышал:
— Танки слева! Ещё не видя танков, Назаров вслед за комбатом прокричал команду: «По танкам слева прямой паводкой Огонь!» — оглянулся с трубкой в руке и заметил пламя нового горящего стога. И в тот же момент низко над окопом разорвался снаряд. Назаров пригнулся. Стоявший поблизости замковый загрёб рукой воздух, подзывая его, сел на станину. Назаров подбежал, но тот сполз на колени и ткнулся лбом в ноги ему. Растерявшись, Назаров под мышки тянул его вверх, зачем-то пытаясь посадить обратно на станину. Замковый был грузен, он все тяжелее сползал вниз, ужe опирался о землю подгибавшимися в локтях руками и ладонью одной из них вдавливал огонёк cобственной цигарки. Лопнул над ухом второй снаряд, и наводчик отскочил от орудия, размахивая рукой и дуя на неё, словно ожёгся. Кисти на руке не было. Бросив замкового — у того сразу же подогнулись руки, он упал, ударившись подбородком о землю, — Назаров кинулся к орудию. Вшестером, взявшись за станины, они развернули его. Но высокий бруствер окопа не давал стрелять. И тут Ряпушкин, исполнявший при Назарове должность ординарца, схватил лопату и выскочил на бруствер. Разорвался снаряд поблизости, осколок звякнул по железу, чуть не выбив лопату из рук Ряпушкина. Тот испуганно пригнулся и стал быстро и яростно раскидывать землю. Остальные снизу, из-за укрытия, смотрели, как он, расставив ноги, работает под обстрелом. Только наводчик стоял посреди окопа, побелевшими пальцами левой руки сжимал правую, раненую, держа её высоко над головой. К нему подбежал Бородин. Оглядываясь в сторону немцев, словно боясь не успеть, он снял со штанов тоненький ремешок и, как верёвкой, сильно перекрутил наводчику руку у запястья, чтобы остановить кровь. А Ряпушкин все работал один на виду у немецких танков, и расчёт смотрел на него. Так бывает перед атакой: уже все готовы, и нерны напряжены у всех, но кто-то должен первым оторваться от земли. И Назаров почувствовал это состояние солдат. Он сдёрнул с себя шинель и, возбудив себя этим резким жестом, выскочил с лопатой на бруствер. За ним выскочили остальные. Оттого что орудие Беличенко начало стрелять в это время, танки перенесли огонь на него, и снаряды рвались теперь далеко от окопа. Бойцы быстро расчистили бруствер, у панорамы за наводчика стал Бородин. Он стрелял, подолгу целясь, тщательно наводя, и с каждым его промахом, по мeре того как танки приближались, тренога и напряжение на огневой росли. Никогда ещё Назаров ничего так горячо не желал в жизни, как сейчас одного-единственного удачного попадания. И дождался наконец. Под гусеницей сверкнуло, раздался тяжкий взрыв, и танк стал. В первый момент, когда Назаров оглянулся, он не сразу понял, что происходит вокруг. Какие-то люди, сгибаясь под тяжестью труб, бежали садами. Потом он сообразил, что это миномётчики соседней батареи. Они отходят.
— Стой! — закричал Назаров, с пистолетом выскочив наперерез им. — Стой!
— Он выстрелил над головами. — Мы с тяжёлыми пушками стоим, а вы отступать? Он чувствовал, что, если они не остановятся, он будет стрелять в них. И неожиданно и больно ударил его приказ комбата сняться с огневых позиций и срочно отходить. То, что в восторге боя, по молодости, не понимал Назаров, видел Беличенко. Для батареи это была последняя возможность отойти.
ГЛАВА XI
НОЧЬ КОНЧАЕТСЯ
Только теперь, когда они покидали город, Беличенко расставался с Ваней Горошко. Он видел смерть его: когда вспыхнул стог сена, все поняли — это сделал Ваня. Но в тот момент сам он стрелял по танкам, и все они ещё были вместе, в одном бою. Теперь он уходил из города живой, а Горошко оставался там навсегда. Улица, по которой шла батарея, горела с одной стороны. В окнах чёрных каменных стен вихрилось светлое пламя, от нестерпимого жара вспыхивали деревья на тротуаре. Раненые сидели на пушках, лицами к огню, и пожары отражались в их глазах. Вынужденные полагаться на чужую защиту, они тревожно оглядывались по сторонам. В подъезде одного из горевших домов головой на улицу лежал немец в каске, с автоматом. Одежда на нем тлела. Один из раненых спрыгнул, взял у него автомат и после долго не мог влезть на пушку, забегая то с одной, то с другой стороны. Беличенко шёл у второго орудия. В коротком подпоясанном ватнике, неся левую руку на перевязи, он повесил автомат за плечо, и на его сильной спине он казался маленьким, как пистолет. Он вёл батарею, но и мыслях то и дело возвращался к Ване, и один раз воспоминание больно поразило его. Подошла Тоня, держа что-то в руках.