Мой нежный цветок

Каждый закуток, любое образовавшееся свободное пространство заполняли усыпанные цветами кусты. Устремлялись ввысь фонтаны, крохотные ручейки весело журчали, сбегая по камешкам в небольшие пруды, полные ярко окрашенных рыбок, снующих взад-вперед.

Он повел ее показывать дом. Широкие окна и двери позволяли ветерку беспрепятственно разносить повсюду аромат жасмина, образовавшего заросли поблизости от главного входа.

Хозяйская спальня оказалась огромной, с окнами от пола до потолка, выходящими на закрытую террасу, рядом была очаровательная гостиная, а с другой стороны — две громадные ванные.

— Вижу, ты начала подсчитывать, скольких женщин я сюда приводил, — сказал Бенедикт, заметив ее удивление. Помещение явно предназначалось для проживания влюбленной пары. — Ты первая и последняя. Не я проектировал этот дом, Кассандра. Три года назад я купил его, соблазнившись расположением и прекрасными видами, у пары, переселившейся в квартиру в Риме, поближе к внукам. То, что дом спроектирован для супружеской пары, чистое совпадение.

Смущенная, что он так легко проник в ее мысли, она ответила:

— Ты не обязан мне ничего объяснить.

— Ясность нам не помешает, — ответил он. — Довольно уже было туч, сгущавшихся над нашими головами. Пусть грозы остаются в прошлом. Ты моя госпожа, сага, и единственная хозяйка этого дома.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Программа всей ночи была отработана у Бенедикта до мельчайших деталей. И казалось, ничто не сможет помешать выполнить ее в точности, тело его обязано было подчиниться ему и привнести в это, по сути, начало их семейной жизни, тонкость и изящество, что позволило бы им насладиться прелестью каждого мгновения.

Но он был слишком голоден, а она — чересчур хрупкой, нежной и желанной. Они едва достигли спальни, как первобытные инстинкты вышли из-под контроля, сметая с пути все хитроумные приготовления. Ее голос, выдыхающий ему на ухо его имя, шорох атласного белья, ее рука, ласкающая его грудь.., каких еще искушений ждать? Атакованный по всем фронтам, он готов был взорваться.

Бенедикт приник к губам Касси поцелуем, который был под запретом до того — слишком уж напоминал он сам акт любви. Ошеломленный запахом и вкусом жены, не отрываясь от ее губ, он опустил ее на пол.

Она живо отзывалась на каждое его движение, всякий раз подаваясь ближе, горячая, влажная.

Желая продлить удовольствие, он чуть отодвинулся, но она изогнулась, сжимая ноги, чтобы удержать его руку, водя своими ладонями от его груди к талии, по ремню брюк, расправляясь с застежкой, расстегивая молнию, добираясь до пульсирующего, налившегося кровью мужского органа.

На этом игра окончилась. Оба уже срывали друг с друга одежду, мгновенно оказавшись обнаженными. Кровать находилась не более чем в пяти метрах. Но с тем же успехом она могла быть на расстоянии пяти километров. Преодолеть такой путь не было возможности.

Ухватив посильнее, он прижал ее к стене. Забрал ягодицы в ладони, приподнял.

— Ты уверена.., что безопасно делать это сейчас? — Балансируя на грани, откуда возврата не было, он обуздал желание, чтобы мучительно выжать из себя этот вопрос.

Ее пальцы вдавились ему в плечи, побуждая закончить начатое.

— Совершенно уверена, — прошептала она.

И очень вовремя. В конце концов, он был просто человек, подверженный слабостям человеческого рода. А она была олицетворением искушения.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — Ты моя жизнь, никто никогда не будет мне дороже тебя.

— О, Бенедикт! — восторженно пробормотала она. — Я так долго ждала от тебя этих слов. Так давно хотела сама сказать их тебе. Потому что я люблю тебя так давно, что уже начала бояться, что ты никогда меня не полюбишь.

— Не бойся, mi amore, — сказал он. — Черные дни позади, обещаю, впереди нас ждет лишь радость и счастье.

Пять дней и ночей он потратил лишь на то, чтобы дарить ей радость. Восторги так долго откладываемого медового месяца полностью вознаградили ее за каждую минуту страданий, им предшествующих.

Они часто занимались любовью. С нежностью и неукротимой страстью. Игриво, со смешками и шалостями и спокойно, лаская и нежа. Рано утром, когда восходящее солнце окрашивало белоснежные стены Ла-Посада розовым цветом, они ходили вместе в бассейн, а ночью, под звездами, на пляж.

Однажды, проснувшись пораньше, она взглянула на него и не смогла оторваться, так прекрасен он был. Не сдержавшись, она склонилась к нему и запечатлела неуловимый поцелуй у него на плече.

Когда она снова подняла голову, его глаза были открыты и полны веселья. Он поманил ее одним пальцем и повелительно-сонным голосом сказал:

— Пойди сюда, девочка.

— Да, хозяин, — промурлыкала она, обвиваясь вокруг него.

— Buon giomo, mi amore [11], — пробормотал он, отвечая на ее объятие.

Он показывал ей Сицилию. Возил в Палермо, в маленькие, находящиеся в стороне от дороги trattorias, где знакомил с традиционными сицилийскими блюдами: каракатицей, приготовленной в собственном соку, или лучшей телятиной, из того, что ей когда-либо приходилось отведать. Соблазнял ее сицилийским gelato и миндальными пирожными, окрашенными и сделанными в форме фруктов. Показывал ей знаменитые дворцы, византийские и римские готические церкви.

Все кончилось на шестой день. Со звонком Франчески. Она была настолько вне себя, что, хотя телефон взял Бенедикт, Касси через всю комнату слышала расстроенный голос его сестры. После разговора Бенедикт стал чернее тучи. Для Касси не явилось неожиданностью то, что Эльвира опять оказалась причиной очередного кризиса.

— Тебе надо возвращаться, да? — бесцветно произнесла она.

— Si! Но теперь я обещаю тебе, Кассандра, что прекращу безобразия раз и навсегда. Я больше не позволю Эльвире вмешиваться в нашу жизнь.

— Не представляю, как ты справишься. Чужие правила ей не указ.

— Найду способ, — ответил он, беря ее лицо в ладони и пристально изучая каждую черточку. Так или иначе, обещаю, все уладится. Если потребуется, я помещу ее в специальное заведение. Видит бог, она явно теряет разум.

— Даже если так, я не поеду с тобой, Бенедикт.

Я сочувствую тебе, более того — понимаю: Франческе одной не справиться. Но я не могу подвергать себя или малыша какому-либо риску.

— Я и не прошу. — Он прижал ее к себе. — Я пошлю тебя к Бианке.

— Нет, — возразил она. — Неизвестно, сколько тебе придется там пробыть на этот раз, а я и так достаточно долго не занималась собственным бизнесом. Если я не могу быть с тобой, то я предпочитаю отправиться домой.

Он прижал ее крепче, обдал горячим дыханием.

— Я не вынесу, если ты будешь так далеко от меня!

— Мне тоже решение кажется не самым оптимальным. Но я несправедлива по отношению к Патриции. Ей приходится одной работать и за себя, и за меня. Как бы мне ни нравилась Бианка и ее семья, моя жизнь — в другом месте.

Выпустив ее, он пересек комнату, выглянул в окно — спина прямая, плечи напряжены, словно несут невидимый груз. , — Ты моя жена, Кассандра! — наконец взорвался он, поворачиваясь на каблуках. — Твое место рядом со мной! Именно сейчас, когда наши отношения стали налаживаться, разрушить их до основания! Неужели нельзя найти компромисс, позволивший бы нам не расставаться?

Его отчаянный призыв не оставил ее равнодушной, но не поколебал твердой решимости.

— Я отказываюсь снова встречаться с твоей матерью. Извини, Бенедикт, но, столкнув меня с лестницы, она вышла за пределы допустимого. Возврата назад не будет.

— Тогда другой вариант. Завтра я сажаю тебя на самолет до Милана. До выходных, пока я улаживаю домашние дела, ты живешь с Бианкой. Я прошу три дня, сага. Ты можешь мне их дать, верно?

— А что, если ты не уложишься в срок? Как долго мне придется подстраиваться под тебя?

— Всего три дня. — Взяв телефон, он набрал номер и быстро переговорил с кем-то. — Вот, — сообщил он, — мы забронировали билеты на рейс из Милана, в пятницу днем, в три часа. За два часа до того мы встречаемся в здании аэропорта. В субботу ты будешь дома.

11

Здравствуй, любовь моя (итал.)