Страница 74 из 116
Домывая тупу, она спросила Коляна:
— У тебя есть свободные, ненужные санки?
— Как не быть. Есть много.
— Дай мне.
— Зачем?
— Я сделаю из них кровать.
Матрац, подушки, одеяло Ксандра привезла из дома, а кровать не взяла — решила заменить легкими санками.
— Пойдем к Максиму выбирать! — позвал Колян.
Саночное хозяйство у них было общее. Пошли. Возле тупы Максима стояло несколько санок, от молодых, еще белых, до совсем древних, уже седых, годных только в огонь. Выбрали негодные для езды, но еще целые. Колян немножко укоротил их, Максим укрепил расшатанное, затем поставили на место. Ксандра опробовала всяко: и пошатала, и полежала, и посидела. Санки стояли твердо, не скрипели. Довольная, она сказала:
— Если бы я умела, написала бы стихи — гимн старым лапландским санкам. Сколько они бегали, видели всего. Мне и во сне не пережить этого.
Санки, верно, были знаменитые: на них Колян ездил первые месяцы революции, годы гражданской войны; перевозя подпольщиков и партизан, искрестил всю Лапландию. А Максим несколько раз ставил под санки новые полозья взамен истертых.
«Теперь помчат меня в страну грез», — подумала Ксандра.
К сумеркам она убрала всю тупу, занавесила окна, перенесла багаж, достала посуду, белые сухари, конфеты, всякое другое городское угощение, накрыла стол и пошла к Максиму.
— Прошу ко мне на новоселье!
Праздновали втроем: Колян, Максим, Ксандра. Праздновали без вина, но и так всем было хорошо. Печка, перестроенная еще отцом Ксандры, совсем не дымила. Тупа освещалась, как церковь, свечами. Чай был особо ароматный, цветочный.
Колян взял гусли и сказал Ксандре:
— Я хочу отдать тебе долг.
— Какой?
— Вот слушай. Это я сложил для тебя, — и спел:
— Тебя звали. Сам не поехал, — напомнила Ксандра.
— Когда звали — не поехал, разлучились — захотел. И часто пел эту песню. Тосковал сильно.
— Напрасно, надо было ехать.
— Боялся.
— Чего? На Волге нет ни одного порожка.
Затем Колян спел про поток, из которого только что брал воду и который одни называли рекой, другие — ручьем.
Потом играла на гуслях Ксандра, играла молча, без слов. Максим глядел на молодежь мокрыми, слезящимися глазами и радовался: «Вот и у меня есть дети. Буду любить их как родных».
Уходя, он сказал Ксандре, чтобы крепче закрывала дверь. Разбежавшиеся белогвардейцы делают по ночам налеты, отбирают продукты, оружие, одежу, обувь… И тут же устроил надежный запор из толстой палки и крепкого сыромятного ремня.
Колян с Максимом, один по молодой расторопности, другой по старческой бессоннице, встали чуть свет. А Ксандра встала еще раньше, уже топила печь, таскала воду и снова что-то мыла. Колян побежал узнать. Она чистила и мыла котлы, чайники, ведра.
— Это я сам, сам, — зашумел Колян. — Ты брось!
— Когда — сам, годов через пять? — спросила Ксандра.
— Вот сейчас.
— Не верю. Котлы-то как оставили тогда, так и стоят. За четыре года у тебя не нашлось дня почистить. Ты ведь такой занятой, до котлов ли тебе! — Ксандра, как ни старалась смягчить свои слова сочувственным тоном, улыбками, не могла скрыть раздражения, кипевшего в ней.
Колян уловил его и сказал:
— Ксандра, говори прямо. Не будем обманывать друг друга.
— Что тут говорить… Помогай, это лучше всякого разговора. Грязь-то ведь не моя.
У Коляна напрашивалось, уже висело на кончике языка задиристое: «А ты не трогай, не чисти нашу грязь! Мы не просили тебя, сама взялась». Но он сердито смял, проглотил негодные слова. Надо чистить, надо мыть всю Лапландию. И не сердиться на Ксандру, а говорить спасибо ей.
В первый раз она приезжала к отцу — это было понятно. А что привело ее вторично? Ни большого заработка, никакой другой корысти не сулила ей работа в школе. Нет, не ради этого она, такая красивая, поселилась в тупе, возится с чужими грязными котлами.
Тут было что-то непонятное, сказочное.
Около Ксандры стояло несколько женщин-раностаек. Они удивленно глядели на нее и переговаривались, не то с похвалой, не то с осуждением:
— Вот это чистотка.
— Где нам до нее!
— Все — кипятком.
— И с мылом, с мылом.
— Шли бы вы домой да тоже помыли там, — сказал женщинам Колян.
Они отозвались:
— Вот поучимся и пойдем.
И действительно, было чему поучиться. Ксандра вытащила всю посуду из тупы на волю, сначала терла ее мокрым песком, затем, сполоснув, терла каким-то белым порошком, который привезла из дома, дальше, снова сполоснув, намыливала, обмывала, намыливала вторично, а кое-что до трех раз, и обмывать окончательно, набело тащила в ручей. Потом сообразила, что из ручья берут воду на чай, на обед, и начала таскать все на озеро. Вымытое расставляла по валунам, чтобы прожарилось на солнце. Колян подтаскивал дрова, топил печь, грел воду, подавал Ксандре песок, мыло, тряпки — носился, как олень, осаждаемый комарами. На посуду ушло полдня.
После обеда Ксандра завела стирку. В поисках самой чистой воды и удобных подходов к ней она перепробовала несколько озерков из семьи Веселых. Потом сушила и гладила выстиранное. На четвертый день мылась сама. Это, простое дело на Волге, здесь растянулось в очень длинное и огорчительное. Мылась в тупе из маленького тазика, который сунула в багаж Катерина Павловна против воли Ксандры и в который можно было ступить только одной ногой, для второй уже не было места.
После мытья еще стирала и ходила с выстиранным на озера. К ней зашел Колян. Он жил в другой тупе, у Максима; у него были свои дела, но большую часть времени проводил около Ксандры — когда помогал, когда мешал.
— У-уф-ф! — Ксандра, усталая, но счастливая, села на скамейку, сделанную некогда отцом, еще раз оглядела тупу. — Кажется, убралась. Больше не будет такой грязи, не допущу.
Бедная, бедная! Она совсем не догадывалась, что проделанная уборка — только начало огромной, долгой, которая ляжет на ее плечи.
— Знаешь, что говорят про тебя в поселке? — спросил Колян.
— Откуда знать, кроме тебя да Максима, ни с кем еще не перемолвилась. Сам видел, что делала.
— Слушай!..
То откровенно, то скрытно женщины из поселка все эти дни внимательно следили за Ксандрой и судачили:
— Моет и моет. Вот чистотка. Не видано, не слыхано было такой. Она и воду моет. Да еще с мылом.
— Врешь?
— Сама видела.
— Да, да. Вымыла ручей, теперь взялась полоскать озеро. Моет все подряд. Говорит: «Управлюсь с озерами — поеду к морю. Его тоже запустили до невозможности, надо промыть». Знать, немножко больная, безумная: разве перемоешь всю воду, вон ее сколько.