Страница 43 из 116
Ксандра возвращалась домой от стада иногда пешком, одна, иногда на оленях, вместе с Коляном. В этот раз решила прикатить одна на оленях, чтобы родители наконец убедились, поверили… Они знали, что она, как мальчишка-лопарь, носится с арканом, хочет стать заправским оленным ездоком, но не верили ни в ее силу, ни в терпение. «Так вот нате ж, поглядите!» — радовалась она, погоняя оленей.
Перед тем прошел дождь. Мокрая земля, камни, мох были словно намылены — так легко скользили по ним санки. Сильные олени, едва чуя их, неслись быстро.
Подъехав к родительской куваксе, Ксандра крикнула:
— Здравствуйте, старички!
— Здравствуй, беглянка! Где пропадала столько? Мы уж хотели посылать Герасима на поиски, — отозвались родители. — Садись скорей обедать! Все давно стынет.
— Подождет еще маленько. Я сперва прокачу вас. Ну, выползайте живей!
Родители выглянули из куваксы. Там было удивительное — дочь сидела на санках и уверенно, умело поворачивала тройку оленей. И они слушались ее.
— Ну, кто первый? Садитесь! — приглашала Ксандра.
— Вот невидаль, — отмахнулась Катерина Павловна.
— Именно невидаль. Я буду катать, я! Последняя новинка, — принялась убеждать Ксандра. — Папа, садись! Мама, она такая: все не по ней.
— А где Колян? — спросила мать.
— Там, у стада.
— И ты в самом деле приехала одна?
— В самом, в самом деле одна. — Ксандра крикнула на оленей и сделала небольшой круг перед родителями. — Видали?
— Верно, одна, сама. Это хорошо! — похвалил отец.
А мать отнеслась совсем по-иному:
— Чего хорошего? Девичье ли дело гонять извозчиком да кричать: ги-го-го?! Сашка, слезай немедля! Колян, возьми оленей! Коля-ан, где ты?
— Мама, пойми же наконец: я приехала одна, я научилась управлять оленями. Колян далеко, у стада.
— Ох, этот Колян… — Катерина Павловна разлилась потоком жалоб: — Достался нам проводничок. У него все шиворот-навыворот: солнце и звезды ездят на оленях, камни — не камни, а окаменелые люди, звери — оборотни. И сам он какой-то оборотень, не мальчик, не старик. Совсем взбаламутил девчонку. — Повернулась к дочери: — Зачем ты слушаешь Коляновы сказки? К чему они тебе?!
— Ты, мамочка, не баловала меня сказками, вот я и натосковалась по ним, — ответила дочь. — Ты все правду-матку режешь, а мне иногда хочется сказочек.
— Ну, отец, жди: оторвет доченька себе голову, — заключила Катерина Павловна.
— Не пугай. Я видел: лопарские ребятишки куда меньше Саши, а великолепно ездят на оленях, — успокоил ее Сергей Петрович.
Ксандра села обедать и оленей пустила покормиться вблизи куваксы, пустила нераспряженными, чтобы после обеда покататься еще, возможно, покатать и родителей, показать свое искусство Герасиму.
Обедая, она постоянно выглядывала из куваксы.
— Ты чего вертишься, как сорока на колу? — спросила мать.
— Гляжу, как мои олени. Не запутались бы, не удрали бы.
— Твои олени? С чего ты присвоила их?
— Ах, мама, какая ты придира и паникерша! Ничего-ничегошеньки не пропустишь молча. Дай пообедать! — взмолилась Ксандра. — Не то я подавлюсь. И обязательно насмерть.
И как только дочь проглотила последний кусок, мать снова завела разговор об оленях.
— Не присвоила, а получила в подарок от Коляна. Оленей, санки, хорей и лайку.
— И ты взяла? Это немыслимо! Безобразие! — заговорили сразу и мать и отец. — Взять у сироты, у нищего пастушонка… ф-фу!
— Да нет, нет, совсем не так, — старалась перекричать их Ксандра. — Он дарил навсегда. Я отказалась, я взяла временно, только до осени.
— Сейчас же поезжай и верни всё! — требовала Катерина Павловна. — Тебе уже было сказано: нельзя брать такие подарки.
— Заплати ему! — Сергей Петрович полез в карман на кошельком. — Здесь олени недорогие.
— Папа, мама, миленькие, подождите, не сердитесь! — умоляюще шептала Ксандра, расстроенная и тем, что огорчила стариков, и тем, что может лишиться оленей и обидеть Коляна. — Он, Колян, ничего не возьмет. Он сделал по дружбе. Он только рассердится. Осенью я все верну, тогда он возьмет. Мы так условились.
— Зачем тебе олени? — приступила мать.
— Ездить.
— Куда?
— Возить дрова.
— Дрова…
Катерина Павловна хотела наговорить под запал и против этого, но осеклась. Дрова… Они сильно мучили всех даже в сухую, теплую погоду. Очаг сжирал их несравнимо больше, чем две печки в городской квартире. А что будет ближе к осени, когда пойдут дожди, подуют холодные ветры, начнутся заморозки?
Дрова вполне смирили Сергея Петровича. Но Катерина Павловна продолжала воевать.
— Ты понимаешь, что сделала? Ограбила его по дружбе. Хороша дружба! Пусть подарил временно, только до осени, но я не могу оставить так. До осени ты изъездишь санки, упряжь. А если что случится с оленями? Кого, что вернешь? Голую дружбу? Сухая ложка рот дерет.
Родители выпроводили Ксандру к оленям, чтобы они не натворили без надзора греха, сами принялись обдумывать, как выйти из затруднения, устроенного дочерью: не обидеть Коляна, не опозорить себя и дуреху-девчонку.
Решили, что самое лучшее — сделать ответный равноценный подарок. Катерина Павловна и Ксандра поехали к Коляну. Мать всю дорогу была сердита и шипела на дочь: «Не реви, сама виновата! Вытри слезы! Не швыркай носом!» Коляну она сказала, что приехала навестить его: давно не видала и соскучилась. Долго трясла ему руку и благодарила: «Спасибо, спасибо!.. Ксандра так хотела иметь оленей». Затем попросила показать ей стадо, как подросли телята. Идя рядом, она похлопывала Коляна по плечам, по спине. Молодец! Молодец! И незаметно смерила на вершки величину малицы и рубашки.
Уехали домой. Катерина Павловна пересмотрела свои чемоданы и кое-что отложила, затем купила у Герасима оленьего меха. А потом все женщины становища: Катерина Павловна, Ксандра и женка Герасима два дня кроили и шили. Когда на становище приехал Колян, Катерина Павловна подарила ему все сшитое: нижнюю белую рубаху, верхнюю синюю, черные суконные штаны, тоборки и зимнюю малицу. Колян начал упираться:
— Не возьму. Много. Нельзя дарить столько. Я буду платить. У меня есть деньги, я заработал на дороге.
— Перестань! Если еще пикнешь о деньгах, верну тебе и оленей, и санки, и лайку! — пригрозила Ксандра.
На этом препирательство кончилось: Колян перенес подарки в свою куваксу.
Олени пошли к морю. Впереди «колокольная важенка», за ней все стадо, вдруг сгрудившееся без стараний пастуха и собак, а самовольно. Колян повернул свою упряжку к становищу. Куваксу он решил не таскать с собой и взял только постель, котелок, чайник и кой-какие мелочишки, необходимые в дороге.
Из докторской куваксы вылетает Черная Кисточка; обняв Коляна передними лапами, она тычется мордочкой ему в подбородок, в щеки, взвизгивает, взлаивает, вся трепещет. Если бы это можно было перевести на человеческий язык, получилось бы, наверно, самое страстное объяснение в любви.
— Ты одна дома? А где народ, где Ксандра? — Он берет собаку за уши и весело смотрит ей в глаза. — Ну, расскажи!
— А вот и Ксандра.
— Прощай! — говорит ей Колян, потом то же говорит доктору, Катерине Павловне, Герасиму, его женке. Всем одинаково.
Ксандре показалось это нарочито холодно: «Даже не протянул руки. — И тревожно: — Чем, когда обидели мы его?» Вспомнилась встреча Коляна с сестрой, такая же холодная. Но там это понятно: сестра обобрала его. А на что обиделся он здесь?
Ксандра решила проводить Коляна и подсела к нему на санки.
— Ты на кого-то сердишься? — спросила она.
— Нет. — И верно, глядел он совсем не сердито, а весело.
«Скрывает», — подумала она и, чтобы задобрить, сказала:
— Возьми обратно Черную Кисточку. У меня скучно ей: на охоту я не хожу, оленей всего три головы. И слоняется около меня, трется об ноги, заглядывает в лицо: что, мол, делать, скажи! Глядеть на нее тошно. А здесь… слышишь, как заливается? Надо будет мне собаку — возьму у Герасима. У него две без дела шатаются.