Страница 75 из 96
— Я сказал: начните сначала. Итак — вы ночевали дома?
— Да, я ночевал дома… — механически повторил он и весь как-то сразу обмяк, осел — как тесто. — Вымылся утром во дворе… Пошел на работу… В семь сорок… Я всегда точен…
Он говорил медленно, покорно, не ища связи между словами и фразами.
— Мне нужно было подготовить отчет… Я экономист…
И снова запнулся. Потом нажал на блестящий замочек, раскрыл папку и вынул оттуда исписанный листок бумаги. Закрыл папку и совершенно неожиданно для меня стал читать: «В девять пятьдесят мне позвонил Младенов и сказал, что для меня кое-что есть. Я тут же написал заявление и спустился в приемную шефа. У него было мало народу. В десять двадцать я был принят, заявление подписано, и я поехал на станцию Искор, где у нашего предприятия есть склад-ангар. Там я был в пять минут двенадцатого, бай Грую показал мне машину…»
Он читал гладко, медленно, четко. Указывал, где был, с кем встречался, на сколько времени задерживался, и все по часам, по минутам. В одном месте я даже услышал: во столько-то часов ноль семь минут… Я не прерывал его, ручка, которой я собирался делать заметки во время нашего разговора, так и лежала на листе бумаги, а я тихо встал из-за стола и подошел к окну, сцепив сзади руки. Я не очень внимательно следил за его отчетом, потому что меня в это же самое время донимало желание понять, что означает его стремление так точно и обстоятельно представить свое алиби в письменной форме, — ведь никто от него ничего пока не требовал! А теперь он демонстративно размахивает этим листком передо мной. Это впервые в моей практике, да и вообще очень редкий случай, особенно во время проведения предварительного следствия. Он заранее все обдумал? Решил застраховаться и убедить меня в том, что непричастен к случившемуся? Вопросы роились в голове как мухи над медом, а он все читал, читал…
Я медленно отошел от окна и снова сел за стол. Томанов вытирал потный лоб и лысину большим носовым платком, как после тяжелого физического труда.
— Вы можете оставить мне эти ваши объяснения?
Он привстал, положил передо мной листок, пригладил его ладонью.
— Пожалуйста! — и снова сел на место, держа платок у рта, будто у него болит зуб.
— А сейчас я попрошу вас ответить мне на несколько вопросов, не заглядывая в шпаргалку! — довольно веско заявил я.
— Пожалуйста… — повторил он, убрал платок в карман и с тревогой поглядел на меня.
— Вы сказали, что на работу вы отправились в семь сорок. А когда вы обычно просыпаетесь, когда встаете?
— По-разному — в семь, семь пятнадцать… А что?
— А ваша жена? — продолжал я спрашивать, не отвечая на его вопрос. — Когда она встала в то утро?
— Жена всегда встает раньше меня. Одеть ребенка, приготовить завтрак, то-се… Она всегда встает рано…
— А где ваш ребенок сейчас?
— В селе, у стариков. Мы оставили ее там, пусть учится, здесь у нас условий нет — одна комната, сыро…
— Что вы ели в тот день на завтрак?
— Что? Что вы имеете в виду?
Интересно — он действительно не понял или пытается выиграть время?
— Что вы ели на завтрак, прежде чем уйти на работу? Вам жена приготовила еду, как обычно, или сами?
Он наморщил лоб, поглядел на потолок, потом на меня.
— Мм… не припомню… Да… Она хотела поджарить хлеб, но времени не было… Остались с вечера две котлеты… Я съел их холодными…
— А был ли у вас разговор о том, что готовить на обед? Вы обедали вместе? Обычно вы вместе обедаете? Как было на этот раз?
— Обычно мы вместе обедаем… Очень часто… Я работаю близко от дома… Она тоже… Ну и потом, она занята в читалиште[25] полдня, у нее остается много времени… Но не всегда…
— А в этот день?
— На этот день у меня были талоны на обед в столовую, потому что жена собиралась к зубному врачу, а там большая очередь… Но утром она сказала, что не пойдет к врачу, потому что купила свежие кабачки и хочет их поджарить, чтобы я пришел домой в обед. Я сказал: хорошо. Я люблю жареные кабачки…
Он замолчал.
— Ну а потом?
— Что — потом?
— Сказали — хорошо, а обедать не пришли.
— Ну откуда я мог знать, что мне подвернется машина? Мне как сказал Младенов, я чуть не рехнулся. Сколько времени уж я жду!
Он снова вынул платок и вытер потную лысину.
— А где же вы все-таки были в обеденное время? Где обедали?
— Нигде. Нигде не обедал. Я был в нашем ангаре у бай Грую на станции Искор, машину смотрел. Он сказал, что машину оценили в тысячу шестьсот пятьдесят левов. У меня было тысяча двести в инвестиционном банке, собирал на квартиру. Но решил взять их… Дома у Венче было около пятисот левов. Я позвонил ей по телефону, чтобы принесла поскорее, время терять нельзя было. Она пришла в ангар, принесла деньги. Я передал их в кассу и получил машину. Надо было ее зарегистрировать, поэтому я тут же помчался в металлоремонт к Данчо. Нет-нет, сначала я поехал на службу и взял Младенова, они с Данчо приятели…
— А ваша жена? — прервал я его.
— А что жена? Она вернулась домой… А перед тем сказала что-то вроде того, что ее сестры заходили к нам по пути в Хисар, оставили цыпленка, и она приготовила его. По-моему, она снова звала домой обедать, но голова у меня была забита, и я не прислушался. Только к трем часам я проголодался, купил две баницы и съел их в машине.
Я поглядел на листок с алиби.
— Вы говорили, что в десять двадцать ваш шеф подписал заявление и вы тут же вышли. В Искоре вы были в пять минут двенадцатого. Вам не кажется, что вы уж слишком быстро попали туда? На чем вы ехали?
— Когда человек спешит, то он найдет способ… — ответил он, глядя куда-то в сторону.
— Вы сказали, что жена принесла вам деньги и упомянула о сестрах. А раньше был ли у вас с женой разговор о том, что сестры приедут в гости? Например, утром, прежде чем вы разошлись на работу, — не было ли речи о прибытии сестер в этот день?
— Нет, ни о чем таком мы не говорили. Жена не знала, что сестры должны быть в Софии. Если бы она знала об этом, она сказала бы мне… Незачем было скрывать это. Они как-то писали, что хотят поехать в Хисар на экскурсию, но это было давно. Когда жена приехала на склад, она сказала, что сестры только проездом побыли у нас, автобус три часа должен стоять в Софии, они успели повидаться с ней и уехали…
До разговора с Томановым я выписал на отдельном листке вопросы, которые меня более всего интересовали, но листок остался в ящике стола. Я выдвинул ящик, сделав вид, что ищу что-то, и поглядел на листок. Прежде всего я наткнулся на запись: «Она жива?» Это первый вопрос, который Томанов задал в больнице. Может быть, Пенков виноват в том, что мне захотелось выяснить, не выдал ли себя этим вопросом возможный отравитель, чтобы проверить, удалась ли его операция… Однако теперь мне все это показалось просто излишней мнительностью или того пуще — глупостью.
Я захлопнул ящик.
— Хорошо. Продолжайте дальше.
— О чем? — он посмотрел на меня с удивлением.
— Вы сказали, что отправились с Младеновым искать его приятеля Данчо, мастера из металлоремонта.
— А, да-да… Ну, что было дальше… Мы нашли Данчо. Он сказал, что может взять машину в среду, и велел пригнать ее в Слатину. Дал адрес. Потом… Потом мы пошли в «Видинскую встречу» отметить это событие. Пришел я домой в семь… Венче не было… Зорка, соседка, рассказала мне… Я пошел в Пироговку… Обо всем я подробно написал там… — и он кивнул на листок, лежащий передо мной на столе.
— Вы сразу пошли?
— Нет, сначала позвонил по телефону… Три раза звонил… Хотел узнать, что случилось, жива ли она…
— И что вам ответили?
— Да ничего не ответили. Я три раза звонил. А потом пошел туда.
— Вы сразу не назвали своей фамилии, а представились соседом. Почему?
Он спокойно выдержал мой взгляд.
— Я надеялся, что так мне скорее скажут правду, как постороннему человеку. Я хотел знать, жива ли она.
25
Дом культуры, где есть библиотека, читальный зал, любительские кружки.