Страница 103 из 120
Легко сказать – править страной. В 62 года это не так просто. Мудрости прибавилось, а силы истекают. И что будет с Россией, если что случится со мною? Ах, Коля, Коля, что ж тебя так рано Господь прибрал? Ты был добр, неглуп… То обстоятельство, что наследник Николай рос балбесом и доставлял отцу немало горьких минут, за давностью лет как-то забылось. Наши любимые покойники по мере временного от них отдаления становятся краше и умнее. Саша властолюбив, упорен, но как он малообразован и ограничен для царской власти! Вот где была ошибка – и его надо было воспитывать, готовить к престолу так же, как и старшего, тех же учителей ему нанимать… А не дядю Костю Победоносцева с его отсталыми взглядами. Хватит ли у наследника ума и характера держать при себе сильных мыслью и волею министров, сильнее его самого? У меня не всегда хватало. И кому Саша отдаст престол? Об этом тоже надо думать, как бы долго он ни процарствовал. Его сын еще мал, конечно, но уже ведь видно, как он ленив и нерешителен, трусоват и, кажется, склонен ко лжи. Саша держит его в страхе и этим думает исчерпать воспитание сына. Раба он так воспитает, а не самодержца. А царствовать в России может только свободный и отважный человек, как Петр или бабка Екатерина.
Да, свободный. И взгляд царя снова уперся в бумагу на столе, проект сообщения в «Правительственном вестнике» об учреждении законодательной Комиссии с участием выборных представителей от земств. Не конституция, конечно, и совсем не то, что предлагали по очереди то Валуев, то братец Константин, но все-таки… Но все-таки русский император хоть в малой, почти неприметной доле, а властью делится. И числа пятого марта страна начнет новую жизнь. Лорис обещает этой мерой выбить козыри из рук социалистов. Что ж, может, он и прав. А невесомая ручечка со стальным перышком камнем держит царскую длань, и надо собирать силы и мужество, чтобы начертать всего-то два слова: «Одобряю. Александр».
В такие минуты рука, ищущая опоры, проваливается в пустоту.
Царь – один. «Один в вышине», – Пушкин, кажется, сказал. Хоть и по другому поводу, а как точно. Во всей империи нет человека, способного разделить ответственность. Министры только с виду всесильны. Лорис недавно сострил за обедом: «Прокаженный царской милостью». И ведь прав. Стоит отвернуться – целая свора завистников зубами вцепится в фаворита. От того же Лориса и хвоста лисьего не останется. И зубы из волчьей пасти вышибут. Милость моя и впрямь что проказа. Как ловко покойный Сашка Барятинский интриговал против Милютина, которого сам же выдвинул в военные министры! А не заверши мы тогда армейской реформы – и турецкую войну проиграли б, как папенька Крымскую.
Да, как ни жалко делиться властью, а делиться надо. И Катишь нынче говорила, что общественному мнению перед ее коронацией надо дать царский подарок. Вот пусть эти комиссии и будут ему подарком. Царь тяжело вздохнул, но визу поставил. И все же, все же… Пусть Комитет министров еще разок соберется. Где-нибудь во вторник. Это у нас четвертое? Да, 4 марта. И быть по сему.
Лорис выказал легкое разочарование оттяжкой решения. Он уже видел ярость Победоносцева, который начнет давить на цесаревича и выдерет из осторожного правительственного сообщения существенную часть. Во всяком случае, попытается. Обер-прокурору Священного Синода уже мерещатся якобинские Генеральные штаты, штурм Зимнего и Петропавловской крепости восставшими санкюлотами с Охты. Этими видениями он пугает Александра Александровича, и небезуспешно. Так что министру внутренних дел предстоят пустые и жаркие дебаты, а для России сейчас каждый день дорог, и так уже пятнадцать лет потеряно. Царь неудержимо стареет и делается все более усталым и равнодушным к государственным делам. А надо успеть завершить освобождение крестьян, облегчив им выкуп, надо разрушить тяготы общины и круговой поруки, расселить нищие губернии по плодотворным окраинам империи… Нет-нет, медлить нельзя, никак нельзя – того гляди, социалисты бунт затеют или, наоборот, московская свора перехватит власть, и тогда пиши пропало.
Лорис-Меликов, еще раз посоветовав императору воздержаться от поездок по городу, во всяком случае – по Малой Садовой, где недавно открыли подозрительную квартиру, обыскали, правда, безуспешно, – отбыл, а царь, в очередной раз пропустив совет мимо ушей, приказал закладывать. Он не хотел лишать себя удовольствия поучаствовать в разводе караула.
Константин Петрович
– Кисаин Петрович! Кисаин Петрович! Ужас-то какой! Царя убили!
– Побойся Бога, Марфа! Что ты несешь?
– Кисаин Петрович, батюшка! Истинно говорю, истинно, злодеи бонбой царя убили, у Екатерининского канала!
– Карету! Быстро!
«Так я и знал, так я и знал, – бормотал Константин Петрович, надевая галоши, шубу, топчась во дворе, пока медлительный кучер готовил карету. – Так я и знал! И все этот – покоритель Карса, все его фокусы! Я ведь предупреждал!»
Царя, конечно, жалко, но в этот скорбный для православной России час обер-прокурор Священного Синода чувствовал больше торжество, нежели скорбь. Он упивайся своей правотой, точностью своих предсказаний, ни разу, впрочем, вслух не произнесенных. Теперь этот лукавец повержен, повержен рукой тех самых интеллигентов, которых так старался ублажить. Ублажил, ничего не скажешь!
Народ метался по улицам между местом злодейства и Зимним дворцом. Кровь на берегу Екатерининского канала уже засыпали опилками, лишь развороченная изгородь напоминала о происшедшем. Константин Петрович сошел с кареты, осмотрел страшное место, запоздалый ужас вполз куда-то под самое горло. Торопливо перекрестился, бойко впрыгнул в карету, махнул кучеру следовать дальше, к Зимнему дворцу.
Площадь перед ним полна была плачущего и празднолюбопытствующего народа. Когда поднимался по ступеням, вышел наследник с глазами, полными слез.
– Папа скончался, – сказал он тихо.
Скорбный лицом, Константин Петрович подошел к ученику своему, слова уж были заготовлены, но не понадобились, Александр обнял его, повел с собою.
Умер император в маленьком кабинете, и теперь над ним рыдала Юрьевская, «погубительница», чуть не вырвалось у Константина Петровича. Здесь же стояли смертельно бледные Лорис-Меликов, Валуев, Адлерберг, Рылеев. Дни их у трона сочтены, хотя хитрый Лорис уже получил от нового императора отказ в просьбе об отставке. Ничего, попросит еще. А с министром двора и Рылеевым наследник справится сам, без помощи Победоносцева. Новый царь не простит им Юрьевской.
Победоносцев сумрачно вздыхал, молился, якобы украдкой, тихими шагами ходил из покоев в покои, наконец, дождался приглашения в Аничков дворец на завтра, к одиннадцати утра, и покинул Зимний.
Утром в Аничковом Победоносцева встретил уже не убитый горем сын, а новый император. Что-то дедовское, от Николая Павловича, было в его облике – взгляд суров, решителен и беспощаден. Аудиенция была кратка. Александр III дал на прочтение проект правительственного сообщения о подготовительных законодательных комиссиях, который покойный отец, прежде чем печатать, предположил обсудить в Комитете министров 4 марта. Ну, конечно, не до того сейчас, денька три-четыре подождем, надо подготовиться. Дал и проект указа, уже одобренный покойным императором, готовый поступить в Правительствующий Сенат. Тот самый, с которым два месяца назад наследник попросил ознакомить Победоносцева, но лукавый Лорис дело это замотал, дожидаясь момента, когда что-нибудь не то что предпринять – возразить поздно будет. Но о Лорисе сегодня речи не шло, император торопился в Зимний дворец, и они расстались.
Всякий деятель, ставя перед собою цель и устремляясь к ней очертя голову, – думал Константин Петрович, сидя над бумагами, полученными из Аничкова, – видит только призраки достигнутого счастья и благоденствия. А не дай Бог, дорвется такой деятель до своей цели – призраки-то и рассеются, посох путника обратится в дубину, и шлепнет она энтузиаста по лбу, как всякая палка вторым своим концом. Люди слепы и податливы на соблазнительную ложь. Свободы им подавай! Ишь чего захотели – это в нашей-то ленивой стране, за тысячу лет обжившей рабство, как теплую перину. Ну получишь свободу – а что ты с ней делать будешь?