Офицерская честь

Главное предложение капитана заключалось в захвате мыса Мон-Кэр, что позволило бы изолировать тулонцев от моря, но командующий Карно был категорически против, ссылаясь на то, что это погубит много людей. Пока судили, рядили, англичане, поняв значение этого мыса, заняли его сами. Комиссары начали борьбу за то, чтобы сместить командующего, а талантливого капитана решили задержать, назначив его начальником артиллерии с широкими полномочиями. Он сразу принялся за дело, приказав Мюрату забрать пушки из Саблона. Стал готовить передовые отряды. Только приход третьего командующего и вмешательство Конвента позволили Наполеону осуществить его план. Он построил огневые позиции против форта Мальбуске и на мысе Л’Эгийет, что позволило отогнать англичан. Но над всем господствовал еще форт Малгрейв, к которому просто невозможно было подобраться. Тогда Бонапарт приказал найти триста мешков, подобрать такое же количество крепких солдат. Орудийные оси приказал обильно смазать жиром, чтобы они не скрипели. Всем солдатам, участвовавшим в операции, лица повязали платками, чтобы нечаянно чих или кашель не привлек внимания противника. Глубокой ночью в день начала осады под его личным руководством была возведена батарея против коварного форта. Когда забрезжил рассвет и можно было наводить орудия, началась осада Тулона. Две колонны, двинувшиеся на штурм, не смогли одолеть противника. В ответственный момент, когда решалась судьба сражения, Бонапарт лично повел в бой третью колонну, которая решила исход борьбы. Тулон пал. Бонапарт захватил в плен О’Хара, британского главнокомандующего. Победа была полной. Очень ярко об этом написал в столицу Огюстен Робеспьер. Командующий Дюгомье тоже доложил об этом в Париж, отметив личную заслугу Бонапарта. Столица ликовала. Опасность распространения «заразы» была ликвидирована. Бонапарт за это получил звание генерала, а у Барраса, как и у других комиссаров, поднялся авторитет, который в будущем помог Полю занять высшую ступеньку в созданной Директории. Тогда, паря на крыльях победы, Баррас поделился о происшедшем (потом он не раз об этом пожалел) со своим новым другом, пылким революционером Шарлем Морисом Талейраном-Перигором. Он взахлеб нахваливал талант молодого корсиканца, который обошел многих заслуженных генералов. Этот разговор крепко засел в памяти Перигора. У него были свои далеко идущие планы, и он считал, что не хуже, если не лучше Барраса, справился бы с его положением.

Баррас позже инстинктивно почувствовал эту опасность и, подбирая состав директоров, он не включил туда Талейрана, обладателя острого, блестящего ума, отделавшись назначением его министром иностранных дел.

И вот… только что изобретенная семафория принесла для некоторых страшную весть: Наполеон самовольно возвращается в страну. Для чего? Кто позволил? Что делать? Последний вопрос мучил Барраса сильнее всего. Что-то надо было решать, а что? Арестовать за самовольное оставление армии и отдать под суд? Но… нет! Надо посоветоваться. Но с кем? С этими ничтожными Гойе или Муленом, которых он назначил директорами за их никчемность? Или с этим хитрецом Сийесом? Нет! От него можно ожидать чего угодно, только не нужного совета. А Тайлеран? Кому он обязан своим министерским постом? Пожалуй, пожалуй. Баррас появился на пороге кабинета Тайлерана неожиданно, чем привел министра на какое-то мгновение в замешательство. Он приподнялся и с нескрываемым удивлением на лице посмотрел на неожиданного гостя.

– Ты кого высматриваешь? – подходя к нему и протягивая руку, спросил Баррас.

– Да смотрю, нет ли за вашей спиной солдат и не пришли ли вы за мной, как приходили за Робеспьером.

Это напоминание немного покоробило вошедшего, но он попытался отшутиться:

– У меня еще нет достаточных мотивов, чтобы это сделать!

Не остался в долгу и Талейран. Усмехнувшись, он сказал:

– Было бы желание…

Они оба рассмеялись.

Когда-то этот кабинет занимали королевские министры. Это было огромное помещение, выполненное в стиле рококо. Все эти амуры, русалки, фантастические фигуры ассиметричного исполнения несли в себе дух интимности, комфорта. Тяжелые бархатные шторы добавляли таинственности и как бы звали к открытию души. Много позолоты. Дорогая мебель покоряла своей изящностью и качеством исполнения. Баррас здесь был впервые и, не скрывая любопытства, рассматривал кабинет. Хозяину же не терпелось узнать, зачем пожаловал такой высокий гость. И он подал голос:

– Его делали, чтобы поразить иностранных дипломатов, и те, уходя отсюда, выносили с собой мнение о величии и могуществе Франции.

– Да, – Баррас понял сигнал и, садясь в кресло у отдельно стоявшего столика, дал понять, чтобы Талейран присоединился к нему.

Министр вышел из-за стола и, прихрамывая, подошел к Баррасу.

– Чем могу служить? – усаживаясь и набрасывая больную ногу на здоровую, спросил он. Баррас посмотрел на него, обдумывая, как начать разговор. После минутного молчания, он наконец заговорил:

– Наш общий друг прислал весточку, – сказал он, взяв из подставки перо и начав его рассматривать.

– Вы кого имеете в виду?

– Я имею в виду того человека, за которого вы просили, чтобы отправить в Египетский поход.

Талейран усмехнулся. Ему стало все понятно, но он не подал вида.

– Я помогал ему, считая, что Бонапарт правильно поставил вопрос. Настало время подорвать мощь Англии, наглость которой переходит все границы. Необходимо отнять у нее источники получения дешевых материалов.

У Шарля затекла нога. Он поднялся, сильно прихрамывая, прошелся по пушистому ковру от стола до двери. Вернувшись, оперся о стол и продолжил:

– Я бывал в этой стране и знаю, как они смотрят на нас.

Баррас поморщился. Он пришел сюда совсем с другими намерениями, а не дискутировать по известным проблемам.

– Друг мой, – поднялся Баррас, – не забывайте, что я помогал вам.

Они делано рассмеялись. Поль продолжил:

– А пришел я к вам, зная ваш живой ум, – при этих словах он посмотрел на Шарля.

– Слушаю вас.

– Этот человек, несмотря на свою молодость, многое успел сделать.

– И для вас, – вставил Шарль с улыбкой на лице.

– Для Республики, – поправил его Баррас.

– Помните слова: «Государство – это я».

Они опять рассмеялись.

– Да, не будь его, неизвестно, где бы мы были, и чтобы с нами стало, – несколько растягивая слова, произнес Баррас.

– Что и говорить! – поддержал его Шарль и добавил: – А ведь он, мне кажется, был несправедливо забыт.

– Согласен! – оживился Баррас, – после Тулона нашего героя просто… вычеркнули из жизни.

– Как это случилось? – спросил Талейран, меняя позу и посмотрев на Барраса. А чтобы пояснить причину вопроса, добавил: – Епископ Отенский в это время был в Америке.

Да, Баррас знал, что Шарль, пылкий революционер, аристократ, некогда избрал путь священника. Но вот что заставило его, князя Беневентского, встать на этот путь, он мог только догадываться. Бурбоны, уничтожая самостоятельность многих могучих баронов Франции, все сделали, чтобы подорвать, прежде всего, их экономическое могущество. И, когда представился случай, один из потомков, разоренных Бурбонами, решил с ними посчитаться. Верно это или нет, Баррас не знал, но спрашивать не стал. А на вопрос Талейрана ответил:

– Там, в Тулоне, он сдружился с Огюстоном Робеспьером. Бонапарт, – он впервые назвал его, – предложил начать поход на Италию.

– Смотри, какой у него широкий кругозор!

– Да… Но…

Талейран понял, что эту тему он не хочет раскрывать, так как был участником переворота 9-го термидора. Но Шарль не желал упустить случай и решил показать, что он тоже является носителем тайн тех дней. И сказал за него:

– Да, после казни Робеспьера, Сен-Жюста, Кутона к власти пришли другие лица, которые схватили и бросили в темницу и героя Тулона.

Наверное, чтобы как-то оправдать себя, Баррас торопливо ответил:

– Это было сделано по доносу того самого Саличетти. – и тут же добавил: