Страница 23 из 51
1402 — Умер князь Олег Рязанский. Суздальский князь Семен Дмитриевич, вот уже восемь лет находившийся в Орде и добившийся права на свою «отчину» — Нижегородское княжение, услышав, что жена его схвачена посланцами Василия Дмитриевича и увезена в Москву, сам явился туда, помирился с великим князем, а затем с княгиней и детьми поехал на Вятку, где после пяти месяцев болезни умер. «Много трудов принял, — заключает рассказ о нем летописец, — не обретая покоя ногам своим, и не достиг ничего, все всуе стараясь».[123]
1404 — Витовт с огромным войском подошел к стенам Смоленска. Осада длилась семь недель, но смоленская крепость, несмотря на обстрел ее из пушек, не сдавалась. Воспользовавшись тем, что Витовт отошел от города и стал разорять Смоленскую землю, Юрий Смоленский отправился в Москву и бил челом Василию Дмитриевичу, предлагая перейти в его подчинение со всем своим княжеством. Но Василий отказался, «не хотя изменити Витовту». Тем временем Витовт возобновил осаду, и смоленцы, не выдержав голода и лишений, сдались. Княгиню, жену Юрия, Витовт отослал в Литву, сторонников Юрия выслал или казнил, в городе посадил своих наместников. Смоленск перешел под власть Литвы и был возвращен Русскому государству лишь в 1514 г. Юрий с сыном Федором бежали в Новгород. Два года спустя князь приехал в Москву и получил от великого князя Василия Дмитриевича в управление город Торжок. Но здесь Юрий совершил проступок, покрывший его несмываемым позором. Князь захотел сделать своей наложницей Ульяну, жену подчиненного ему князя Семена Мстиславича Вяземского. Но княгиня, храня верность своему мужу, воспротивилась насилию и на ложе нанесла оскорбителю удар ножом. Тогда Юрий приказал убить князя Семена, а Ульяну, отрубив ей руки и ноги, бросить в реку. Спасаясь от «срама и бесчестия», Юрий бежит в Орду и год спустя умрет на чужбине — в одном из монастырей в Рязанском княжестве.
1406 — Между Витовтом и Василием Дмитриевичем произошел раздор из-за нападения Литвы на Псков. В сентябре их войска сошлись для битвы на Пашковой гати (где-то на берегах р. Плавы, правого притока Упы, в нынешней Тульской обл.), но сражение не состоялось, и князья примирились.
Умер один из самых выдающихся церковных деятелей средневековой Руси митрополит Киприан. Он был рукоположен в митрополиты в 1375 г. и по замыслу константинопольского патриарха Филофея должен был стать единым митрополитом для Московской Руси и православного населения княжеств, входивших в состав Великого княжества Литовского. Но этот проект вызвал резкое неодобрение на Руси, и митрополит остался в Киеве, тем более что престарелый митрополит Алексей был еще жив. После смерти Алексея (в 1378 г.) Киприан попытался явиться в Москву сам, но по приказу Дмитрия Ивановича был арестован и выслан. Лишь в 1381 г. Дмитрий Иванович призвал Киприана на митрополичий стол, но уже в 1382 г. тот был вынужден снова уехать из Москвы в Киев и стать митрополитом подвластных Литве русских княжеств. В 1390 г. Киприан вернулся в Москву и с этого времени до самой смерти оставался митрополитом как Руси, так и православного населения Великого княжества Литовского, к союзу с которым Киприан настойчиво стремился склонить Василия Дмитриевича.[124]
1408 — С конца XIV в. в Золотой Орде выдвигается новый деятель — эмир Едигей. Не принадлежа к роду чингисидов, он не мог рассчитывать на титул хана, но, подобно Мамаю, стремился добиться реальной власти при бесцветных номинальных правителях. Едигей являлся фактически главой Орды при сыне Темир-Кутлуга Шадибеке и при сыне последнего Булате (Пулад-хане). Эмир стремился восстановить «престиж Золотой Орды, прибегая для этого ко всем испытанным татарами средствам. Булат-Салтан (Пулад-хан) требовал, чтобы русские князья, как и прежде, ездили в Орду, получали из рук ханов ярлыки на княжение, привозили бы подарки, разрешали бы у золотоордынского престола споры друг с другом, как у верховного судии, и т. д.».[125]
Именно эти цели преследовал и поход Едигея на Москву в 1408 г. Узнав о приближении татарского войска, великий князь Василий Дмитриевич покинул столицу и «отъехал» в Кострому.
1 декабря Едигей вступил в пределы Московского княжества.
«Рассыпались по всей земле, словно злые волки, по всем городам и областям, и по волостям и по селам, и не оставалось такого места, где бы не побывали татары. Были взяты и сожжены Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Нижний Новгород и Городец». Сам Едигей стоял в селе Коломенском, вблизи Москвы, и оттуда направил послов к тверскому князю Ивану Михайловичу, веля ему прибыть со всею своею ратью, «и с пушками, и с тюфяками, и с самострелами и со всеми орудиями градобитными», готовясь сокрушить укрепления Москвы. Но тверской князь не захотел изменить крестному целованию и дружественным отношениям с московским князем: он с небольшой дружиной вышел из Твери, однако, дойдя до Клина, возвратился оттуда в Тверь. Летописец одобряет поступок Ивана Михайловича — он поступил так, «дабы ни Едигея разгневать, ни великого князя не оскорбить». А Москва оставалась в осаде. В городе находились князь Владимир Андреевич Серпуховской, уже немолодой (ему было 55 лет) герой Куликовской битвы, братья великого князя — Андрей и Петр — и другие князья. Едигей намеревался зимовать под стенами Москвы, но достичь своего — овладеть городом. Однако в это время в Орде началась очередная смута и Булат потребовал срочного возвращения Едигея. Тот пошел на хитрость; не поведав о готовящемся марше в Сарай, он потребовал у москвичей огромный выкуп — 3 тысячи рублей. Получив его, Едигей снял осаду и возвратился к Булату.
Хотя летописец прославляет избавление Москвы и приписывает его божественному заступничеству, последствия нашествия Едигея были трагическими: татары отходили с награбленным имуществом и «узорочьем» (богатством, ценностями), а число пленников превышало несколько тысяч. «Горестно было видеть, и слез многих достойно, как один татарин до сорока христиан вел, грубо связав их, многое же множество посечено было, иные же от холода умерли, другие от голода и нужды... И была тогда во всей Русской земле среди всех христиан туга великая и плач безутешный, и рыдание, и стоны, ибо вся земля пленена была начиная от земли Рязанской и до Галича, и до Белоозера».[126]
Поход Едигея не должен создать впечатление, что после победы на Куликовом поле в отношениях Руси и Орды ничего не изменилось. Орда имела еще возможность совершать опустошительные набеги, но одновременно вынуждена была считаться с возрастающей силой Московской Руси. Характерны, например, сетования того же Едигея в грамоте, направленной им Василию Дмитриевичу в 1408 г.: «А прежде вы улусом были царевым, и страх держали, и пошлины платили, и послов царевых чтили». И далее: «Как царь Темир-Кутлуй сел на царство, а ты улусу своему государем стал, с того времени у царя в Орде не бывал, царя в очи не видел и князей его, ни бояр своих, ни кого иного не присылал, ни сына, ни брата, ни с каким словом».[127]
1410 — Как полагают, во время своего похода на Москву Едигей передал Нижегородское княжество Даниилу и Ивану, сыновьям нижегородского князя Бориса Константиновича (вскоре, однако, используя очередную смуту в Орде, Василий Дмитриевич вернет себе Нижний Новгород). В 1410 г. Даниил Борисович призвал к себе татарского царевича Талыча и направил со своими и с татарскими полками — по полторы сотни русских и татар — боярина своего Семена Карамышева на Владимир. К городу подошли скрытно, лесами, в полдень, когда горожане спали. Наместника во Владимире не было, и нападавшие начали сечь жителей и грабить посад. Подошли к соборной церкви святой Богородицы (Успенскому собору) — в ней заперся поп Патрикей, который успел спрятать церковные сокровища («сосуды золотые и серебряные») и часть людей, а сам, сойдя с церковных полатей и сбросив лестницы, чтобы нападавшие не догадались, где находятся ценности, стал молиться. Татары ворвались в церковь, стали грабить ее и истязать Патрикея, требуя рассказать, где остальные ценности и спрятавшиеся люди, но он стойко переносил пытки и молчал. Его истязали огнем («на сковороде пекли»), загоняли под ногти щепы, «ноги прорезав, ремни продернули ...вслед за лошадью волочили», и в этих мучениях Патрикей умер. Были разграблены все церкви и город, захвачены пленные. И случилось это, подводит грустный итог летописец, «от своих же братьев христиан».[128]
123
Там же. С. 232 (в переводе).
124
О сложных взаимоотношениях великокняжеской власти и церкви в этот период см.: Прохоров Г. М. Повесть о Митяе: Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Л., 1978.
125
Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда и ее падение. М.; Л., 1950. С. 392.
126
МЛС. С. 238—239 (в переводе). Другая редакция Повести о нашествии Едигея издана: За землю Русскую! С. 396—413; ПЛДР. XIV—XV вв. С. 244—255.
127
Текст в переводе. Сходный текст см., например: Никоновская летопись // ПСРЛ. Т. 11. М., 1965. С. 210.
128
МЛС. С. 240.