Страница 28 из 30
Бригада была построена на каменистом поле анкарского аэродрома. Фотографы и кинорепортеры не дыша нацелились на приземлившийся самолет. Гремели оркестры, исполнявшие американские и турецкие марши. Президент и министры, все в черных фраках и сверкающих цилиндрах, почтительно выжидали появления дипломатического индюка.
За ними, несмотря на ранний час, толпились специально приглашенные лица: английские, французские и иные дипломаты, журналисты, богатые помещики, специально прибывшие из своих поместий на это торжество, осанистые генерал лы, банкиры и коммерсанты с беспокойным блеском глаз, самодовольные содержатели публичных домов с изысканными манерами и бриллиантовыми перстнями, дамы в кричащих туалетах, сверкающие улыбками и золотыми зубами.
Но вот двери самолета распахнулись — и появился личный представитель господина Трумэна. Надутый и важный, он остановился на пороге самолета, позируя перед направленными на него со всех сторон фотообъективами. Грянул гимн. Защелкали фото- и кинокамеры. Президент и министры почтительно приподняли цилиндры, держа их на отлете.
Именно в этот момент два американских офицера вынесли из самолета живого индюка, разительно похожего на личного представителя американского президента. Толпа взвыла от восторга. Индюк, измученный дальним перелетом и болтанкой и испуганный ревом оркестров и толпы, что-то жалобно прокурлыкал. Может быть, честная птица хотела заявить, что она непричастна к этой глупой и грязной игре, может быть, напротив, индюк намеревался произнести несколько торжественных слов касательно прочности американо-турецкой дружбы. Словом, мало ли что может быть...
Солдаты вытянулись по команде «смирно» и с удивлением смотрели на странную церемонию. В Турции тоже водятся индюки, но никогда еще эти птицы не были окружены таким великим почетом.
Солдаты удивились, но не были испуганы. Они знали, хотя и не читали старика Брем*а, что индюк — птица нехищная. И как могли они предположить, что эта мирная птица, из мирного семейства куриных, будет стоить их родине нескольких тысяч солдатских жизней!..
Да, все началось с индюка. Через некоторое время президент Исмет Иненю ушел в отставку. Вместо него был из-* бран президентом однофамилец Джемиля — Джеляль Баяр, ранее бывший министром. Но он продолжал политику своего глуховатого предшественника, хотя имел отличный слух я не мог не слышать ропота своего народа.
В июле 1950 года в Анкару прилетела другая американская птица — сенатор Кейн. Сенатор прибыл за пушечным мясом для корейской кампании. Посол Соединенных Штатов мистер Уодсворт, встречавший высокого гостя на анкарском аэродроме, почтительно доложил, что сегодня, 18 июля, все турецкое правительство во главе с президентом находится на курорте под Стамбулом по случаю религиозного праздника.
— Они молятся Магомету, сэр, — добавил улыбаясь Уодсворт. — Эти лентяи рады любому случаю увильнуть от работы. Нам, американцам, приходится работать на этих турецких ишаков...
— К дьяволу эти религиозные праздники! — загрохотал раздраженный долгим перелетом сенатор. — Я не намерен в такую жарищу тащиться в их вонючий Стамбул. И пусь едут немедленно: я привез ультиматум!..
Президент и министры срочно возвратились в Анкару, так и не успев закончить молитв Магомету. 25 июля сенатор Кейн предъявил ультиматум: либо Турция немедленно отпра-
вит свои войска в Корею, в распоряжение генерала Макар-тура, командующего «войсками Объединенных Наций», либо Америка примет меры к политической и экономической изоляции Турции, прекратит поставку вооружений и закроет кредиты, а также прикажет Англии и Франции отказаться от своих обязательств в отношении Турции, вытекающих из англо-франко-турецкого договора 1939 года.
Кейн действовал наверняка. Турецкое правительство приняло ультиматум.
И через несколько дней целая бригада — шесть тысяч забитых, ничего не понимающих турецких солдат — была отправлена в распоряжение генерала Макартура в далекую, незнакомую Корею.
Солдат везли, как скот, утомительно долго, в душных товарных вагонах и темных трюмах океанских лайнеров. Они пересекали незнакомые страны и моря и, наконец, прибыли к месту своего назначения, откуда им уже не суждено было вернуться.
5
Через шесть месяцев турецкая бригада уже была основательно потрепана и потеряла значительную часть своих солдат. Среди оставшихся был и Джемиль.
Перед рождеством, хотя праздник это не мусульманский, в бригаду прибыл американский капитан. Он строго отчитал турецкого генерала, командовавшего бригадой, за то, что его солдаты уныло настроены и недостаточно прониклись сознанием почетности своей миссии.
Но генерал и сам был в унылом настроении. Он плохо спал по ночам, потерял аппетит и разрабатывал план, как поскорее унести ноги из этой страны. Генералу уже не хотелось ни орденов, ни портретов в газетах, ни обещанных наградных. Хотелось ему немногого — остаться в живых.
Пока шли переговоры американского капитана с турецким генералом, солдаты грелись у костров. Было морозно, и продрогшие аскеры жадно тянулись к теплу. Резкий ноябрьский ветер со свистом раскачивал редкие корейские сосны, за которыми тревожно гудело море.
Джемилю захотелось пройти к морю. Оно, как всегда, тянуло его к себе. Обугленные остатки разрушенной и сожженной рыбачьей деревушки укоризненно поглядывали ему вслед. На самой окраине деревни голодные дети, копавшиеся в куче отбросов в надежде найти что-нибудь съестное, увидев солдата, с криком бросились бежать.
— Эй, чуджук-лар! (что значит по-турецки «дети») — закричал им Джемиль.
Но дети не остановились потому, чго не понимали его слов, и потому, что не верили никому из чужих солдат, неизвестно за что убивших их родителей и разоривших их родину.
А море гудело, как гудит всякое море в ноябре. На самом берегу Джемиль вдруг увидел брошенные рыбацкие сети. Он начал их привычно перебирать и подивился тому, что в этой далекой от его родного поселка стране рыбаки вяжут сети так же, как и на берегу Босфора, недалеко от Стамбула, в маленьком поселке Арбаш.
Неисповедимы пути, которыми приходят человеческие разум и сердце к пониманию самых сложных вещей на этом свете. Перебирая сети корейских рыбаков, Джемиль горько подумал о том, что и эти люди, которых он зачем-то убивал и в страну которых ворвался с американским автоматом, жили такой же честной, трудовой жизнью, как и он, и его отец, и маленькая Хайшет, и все турецкие рыбаки из поселка Арбаш; что они так же ловили рыбу, чтобы жить, и так же выручали друг друга в шторм, и так же любили своих девушек, и так же имели право на свое маленькое, бесхитростное счастье и на свою жизнь, которую у них отняли. И Джемиль понял, понял сразу и навсегда, что турецким рыбакам не за что и незачем воевать с корейскими рыбаками и что как те, так и другие являются жертвами зла, прикрываемого голубым флагом Объединенных Наций.
Ноябрьская ночь незаметно сменила вечерние сумерки. Во мраке море гудело еще тревожнее, и сердце Джемиля дрогнуло от тяжелого предчувствия, которое не обмануло его. Громовой артиллерийский залп внезапно расколол темное небо молниями разрывов. Залпы следовали один за другим, и казалось, что теперь грохочут уже и море, и небо, и сама искалеченная, сожженная корейская земля...
Это началось знаменитое контрнаступление корейской Народной армии и китайских добровольцев. Уже все вокруг дымилось в багровых отсветах разрывов, а за валом артиллерийского огня ринулись в наступление пехота, танки и кавалерия. Они шли яростно и неудержимо, сметая на своем пути и американские, и турецкие, и австралийские, и другие части. Они шли, как идет шторм в бушующем море, который ничем не остановить, шли вал за валом, волна за волной. И гул этого шторма был такой силы, что достиг и разбудил генерала Макартура в его токийской императорской опочивальне, и американского президента Трумэна в его Белом доме, и турецкого президента Баяра, пославшего на смерть шесть тысяч своих солдат по первому окрику своих заокеанских покровителей. Этот шторм испугал тогда тысячи людей и вызвал ликование миллионов, потому что любовь миллионов была на стороне корейского народа, оборонявшего честь и свободу своей родины.