Страница 3 из 14
Наконец стрелок вскидывает ружье и, опасаясь задеть людей, тщательно целится. Однако вместо выстрела раздается странный хлопок, одновременно с ним голова стрелка запрокидывается. Взорвался патронник, разворотив человеку лицо. Зрелище противоестественное. Выдержать его, не моргнув, может только военный хирург со стажем. И еще – фанатичная мужененавистница. Со злобной радостью скалится она чужой смерти, но тут медведь совершенно случайно отламывает ей голову своей мохнатой задницей. На это никто не обращает внимания. Все заняты спасением собственных жизней, а второй стрелок глядит, разинув рот, на оседающего напарника. Когда понимает, какой участи избежал, то отбрасывает ружье – так, будто просто держать его в руках уже опасно для жизни, будто заразное или по протянувшейся от мушки к цевью паутинке стелется ядовитый паук. Отбрасывает и дает деру.
«Условный Джон» рвет клапан кобуры, остервенело тянет пистолет. Отстраняя руку подальше от тела, вопреки всем правилам стрельбы, он кое-как выцеливает медведя и, отвернув лицо, прикрыв щеку и ухо ладонью, стреляет. Молния, гром, отдача в запястье – «Джон» жив и не ранен. Естественно, промахнулся. Зато оружие не бракованное, рабочее!
Медведь и толпа образуют карусель, самую настоящую карусель: зверь – центральный столб, и люди – деревянные фигурки вокруг него. Лица деревянных людей ярко раскрашены – румяное яблоко на всю щеку. А какие пестрые наряды: оранжевые дохи, красные куртки! Широко распахнутые рты издают панические рулады. Дьявольское веселье на лицах цыган, пляшущих вокруг ярмарочной зверушки! Какое гульбище!.. Цыгане выделывают коленца, то и дело бьются оземь. На каждом обороте карусели косолапый переламывает несколько фигурок ударом лапы. Щепки в стороны летят. Мало кому удается выйти целым и невредимым из этого коловращения. Горячие красные ручьи – их исток иссякнет не скоро – промывают лед, который тут же застывает бело-розовыми разводами с палитры робкого импрессиониста.
«Условный Джон» перехватывает рукоятку пистолета двумя руками и, припав на колено, стреляет. На белой шубе медведя должны расцвести клубничные пятна. Но их нет. «Джон» с ужасом понимает, что вместо боевых патронов в магазине – пустышки, пригодные разве что для детского пугача. Или для спортивного пистолетика: на старт, внимание, марш!..
Человек в васильковой парке по сигналу начинает забег на короткую дистанцию. В качестве приза – жизнь. Он хочет проскочить мимо медведя, но тот в очередной раз оказывается быстрее: протягивает лапу и дергает к себе спринтера. Затем медленно встает на дыбы и обрушивается передними лапами на голову несчастного. Череп лопается по лобному шву. Медведь просовывает внутрь длинный нос.
Не чувствуя под собою ног – наверное, одна из тех маленьких желез среди извилин дала блокаду сродни новокаиновой, – «условный Джон» подходит вплотную к лакомящемуся хищнику, приставляет пистолет чуть ниже уха и нажимает на курок – один раз, два, три! Никаких мыслей, им управляет голый инстинкт. Медведь не успевает отреагировать на действия человека, так много вокруг трепещущего мяса, требующего внимания. Пули буравят в треугольной медвежьей башке дыру: раздроблена кость, осколки попали глубоко в мозг. Крови почти нет. Сильно пахнет паленой шерстью. Лапы зверя подламываются, он утыкает морду в человеческие останки. Длинная шерсть окунается в разлитую кругом человеческую кровь, и чудится: по бокам зверя снизу вверх ползет нежно-розовый отсвет. Продолжается это не дольше нескольких вздохов, до тех пор, пока жестокий мороз не сковывает краски.
«Условный Джон» выкидывает бесполезный пистолет и, подхватив рюкзак, торопится прочь, стараясь не слышать несущихся вдогонку воплей искалеченных и умирающих.
Несколько суток спустя появившийся на месте трагедии Прохор подобрал пистолет «условного Джона», проверил ствольный канал и, приметив мишень – снежный зубец на гребне тороса, выстрелил.
– Я что, промазал? – хохотнул он, оглянувшись на спутника. – Нет, я скорее поверю в то, что промазал, чем в холостые патроны. Не бывают патроны холостыми севернее семидесятой параллели!..
Прохор ловкими заученными движениями извлек магазин. Толстые перчатки на руках, казалось, не мешали. Вытащил патрон – тот оказался последним. Мужчина щелкнул раскладным ножом и расковырял гильзу. А секундой спустя назвал причину промаха:
– Слабая пороховая навеска. – И после недолгой паузы подвел итог следствию: – Экспедицию снарядили негодными патронами и законопаченными ружьями.
Воцарилось молчание. Каждый обдумывал страшную истину.
– Это диверсия, – произнес наконец бывший губернатор. – Однозначно: диверсия.
– Да и с медведем непонятно, – добавил Прохор. – Его поведение разве типично для диких животных? Должен был испугаться человеческих суеты и шума. По статистике медведи исключительно редко нападают на людей. А он как уличный хулиган: нырнул в самую гущу и давай всех валить направо и налево. Да и высоконько в циркумполярную область забрел. Добраться-то сюда медведь может, но бока провалятся. Наша зверюга слишком хорошо откормлена для этих широт. А пройдусь-ка я по медвежьим следам, – решил Прохор и направился куда-то в сторону, по одному ему заметным отпечаткам лап.
– Что вы ожидаете увидеть? – крикнул вслед Михаил Васильевич. – Клетку, оставленную злоумышляющими дрессировщиками?
Прохор задержался на полушаге, обернулся:
– Не исключено.
Впрочем, клетки они так и не нашли. След прервался посреди снежного поля. Создавалось впечатление, будто медведь возник из ниоткуда. Видимо, арктический ветер сыграл злую шутку.
Тогда вернулись к месту трагедии. Пока Прохор занимался человеческими останками, Михаил Васильевич с интересом ощупывал медведя, теребил шерсть, шлепал по бокам, нашел, что зверь воняет псиной и нет в его облике тех благолепия и чистоты, которые можно обнаружить в фотоработах натуралистов. Особенно заинтересовала его складка между лапой и туловищем.
– Мясо какое дряблое – будто всю подмышку шприцами источили, – ворчал бывший губернатор. – А вот и пузыри, – констатировал он.
Прохор насторожился:
– Какие такие пузыри?
– Вы не знаете? – удивился Михайлов и начал терпеливые объяснения: – Мне, когда еще пешком под стол ходил, уколов много ставили. Четыре недели, три раза в день. После курса антибиотиков всегда уплотнения остаются в мягком месте. Болят, если зацепишь. И долго же рассасываются, месяцами. Опасное дело! Загноиться могут. Для профилактики нужно грелку прикладывать. Мать еще пуховым платком обвязывала…
– А я в детстве не болел, – заметил Прохор.
– У таких, как вы, ягодица, наверное, иголку гнет, – философски ответил Михаил Васильевич.
Тем же вечером команда обнаружила замерзшего «условного Джона Доу» – это был он, доха провоняла порохом. А на следующий день нашли совершенно окоченевшие тела двух популяризаторов науки и режиссера-документалиста. Профессиональная принадлежность несчастных открылась вовсе не благодаря кругозору Михайлова. Всякий раз на телах отыскивались инструменты той или иной профессии, а также членские билеты гильдий. Пока Прохор деловито запечатывал находки в пакеты для улик, Михаил Васильевич с умным видом возвышался над очередным телом, вслух перечисляя знакомых ему зарубежных ученых и журналистов, как бы силясь узнать кого-то из них в покойнике.
Наконец бывшему губернатору надоело изображать усердие, да это уже грозило стать смешным. Он спросил:
– Прохор Петрович, честно ответьте, почему вы меня с собой взяли? Я же ни одному «туристу» не дал справки. Только не утверждайте, что всерьез поверили в мои энциклопедические познания.
– Михаил Васильевич, я погорячился, когда вздумал нашему глубоководнику приказывать. Вы абсолютно правы, работа у него ответственная, куда важнее нашей. Но мне на попятную идти вредно для авторитета. Надо было библиотекаря запрячь… Хорошо, тут вы, с проникновенной речью. Спасли меня, чего уж там.
– Это все? Я был уверен: есть еще что-то.