Страница 50 из 61
— Вот что, Иван, — превозмогая страшную боль, сказал Пудин. — Уходить отсюда надо. Сходи в деревню, поищи людей… Тебе одному меня не дотащить.
— А как же ты, Василий Иванович? — пожал плечами Козлов. — Не могу я тебя одного оставить. Кругом немцы, да и вообще… Нет, даже не проси.
— Я тебе приказываю. Слушай и выполняй! — Пудин попытался взять властный тон, но голос его прозвучал слабо и вяло.
— Есть, товарищ капитан, — с досадой проговорил Козлов, повернулся и исчез в наступающих сумерках.
Оставшись один, Василий Пудин обессиленно откинулся на дно канавы, заросшей лопухами и крапивой, и закрыл глаза.
…Взошло солнце. Пудин почувствовал на своем лице его ласковые, теплые лучи. Неподалеку, в небольшой рощице, разноголосо перекликались проснувшиеся птицы. Лишь синеватые дымки и легкий треск догорающих сучьев и листьев напоминали о том, что совсем недавно здесь прошелся огненной метлой беспощадный бог войны
«Где же Иван? — обеспокоенно думал Пудин. — Пора бы ему уже вернуться. — Он попробовал приподняться, но острая боль в ноге свалила его обратно на землю. — Эх, не догадался я попросить Козлова раздобыть какое-нибудь оружие! Тут, на поле, наверняка что-то осталось. А если немцы появятся?..»
Пудин захватил рукой несколько толстых стеблей крапивы — хотел с их помощью подтянуться к краю канавы, однако стебли вырвались из ослабевших пальцев, оставив в ладони десятки крошечных иголочек. Василий Иванович ощутил легкое жжение, и на него вдруг пахнуло чем-то знакомым, но далеким, давно забытым.
Лет семи Васю Пудина приставили к деду Макару в помощники — скотину пасти. Обрядили мальчишку в старую отцовскую куртку — она была ему почти до пят, — надели на голову картуз с поломанным козырьком, дали в руки палку с длинным кнутовищем — и айда в поле. В болотах да оврагах вдоволь ему довелось отведать этой самой крапивы.
Жизнь была скудная, как говорят в народе — с хлеба на квас. Бабы, бывало, соберутся на завалинках и все о счастье толкуют: «Не дал бог счастья, а против бога не попрешь…» Мальчик часто слышал подобные разговоры и про себя думал: «А какое оно-.это счастье? Хлеб с салом? Теплая шапка из телячьей кожи? Всамделишные сапоги?» В глубине души он верил, что счастье когда-нибудь обязательно придет к нему. А почему бы и нет? Ведь бродит же оно где-то по свету. Ну что ему стоит заглянуть в их хатенку!..
Однажды счастье вроде и в самом деле пришло. Маленький подпасок работал тогда только за харчи. Точнее, за ужин. Кормили его в домах по очереди, по вечерам, когда он пригонял буренок в деревню. Иная хозяйка кружку молока к хлебу не пожалеет, а когда и тарелку борща поднесет — с голоду не пропадешь.
В один воскресный вечер сидел мальчишка на кухне у местного богатея Семена Тимофеевича — тот лабаз держал. Вошел хозяин. Пьяный — глаз не видать.
— Ну, — говорит, — Василий, королева наша опоросилась, и решил я тебе подарок сделать. Погодь, щас принесу.
«Ишь хмель как в нем играет, — подумал Вася. — Ясно — обманет». Ан нет, не обманул. Вернулся хозяин, а в руках у него — совсем маленький розовый поросенок.
— На, — сует, — возьми. Пущай эта принцесса на счастье тебе растет.
Принцессой окрестил лабазник поросенка потому, что мать его, купленную у проезжего купца, он за породистость называл королевой. В деревне болтали, что эту свинью купец приобрел где-то в заморских странах и хрюкает она будто бы не по-нашему.
В семье Васи все «принцессе» страшно обрадовались. Сразу стали соображать, куда ее лучше поместить. На кухне нельзя — там крысы по ночам шныряют. Под печкой жарко, как бы не перегреть — потом, не дай бог, застудится. Сошлись на том, что нужно смастерить для «принцессы» закуток в сенях. Так и поступили.
Жила «принцесса» в своем закутке — забот не знала. Правда, с кормом для нее было туговато — самим есть нечего. Ну да крутились как могли. Вася ей каждое утро свежей травки для подстилки приносил. А угостит какая хозяйка кружкой молока — он сам не пьет, все сольет в бутылочку и несет «принцессе». Месяца через два такая хрюшка выросла — красавица!
И вдруг — беда. Глянул мальчишка как-то утром: что такое? Лежит «принцесса» на боку, дышит тяжело и молчит. К вечеру вернулся Вася с пастьбы, видит: сидит отец на лежанке, скручивает цигарку и все никак скрутить не может… Мать вытирает фартуком слезы и тихонько так голосит — причитает:
— Что ж это, господи? Как же это, Иисусе Христе?
Кинулся мальчишка в закутку, а там… «принцесса» лапками кверху.
Вот так мелькнуло было счастье в ребячьей жизни Василия Ивановича, да и сгинуло.
Чуть подрос Вася — отец отвез его в уездный городок и отдал в учение к сапожнику, чтобы, как он говорил, «сделать из него человека».
Жизнь у сапожника оказалась несладкой: на рассвете наколи дрова, истопи печь, потом убери сарайчик и накорми скотину. Затем, уже вместе с хозяином, садись на обтянутый брезентом стульчак, надевай фартук и приступай к сапожному делу.
Смышленый мальчишка довольно быстро постиг азы ремесла. Не прошло и нескольких месяцев, как строгий хозяин стал доверять ему самостоятельно ставить новые подметки, класть заплаты на хромовые сапоги или даже на шевровые женские полуботинки и туфли. Работа тонкая, требующая сноровки и умения.
После рабочего дня — уборка помещения, и снова он в распоряжении хозяйки. Пелагея Кондратьевна, жена сапожника, не давала мальчишке ни минуты покоя.
— Васятка, покачай Мишутку, пока не заснет…
— А ну-ка, Василий, принеси водички из колодца…
— Сбегай-ка, Василек, к тете Дуне и спроси меру картошки…
И Вася часами качал Мишутку, приносил воду и картошку. Лишь поздней ночью ему удавалось лечь на свой набитый сеном тюфяк, кинутый на полу возле печки.
Надоела Васе Пудину жизнь в подмастерьях, и однажды он сбежал в Москву. Думал, может, там найдет свое счастье. Только, пожалуй, еще хуже вышло. Большой город, людей много, а до бесприютного и голодного мальчишки никому и дела нет. Чем он только не занимался, чтобы заработать на кусок хлеба. Как-то пошел даже наниматься извозчиком. Сказали: «Нельзя, молодой еще!» Устроился грузить тяжелые мешки и ящики на конные платформы. Хлебал жидкие «щи» в заплеванном трактире, спал в ночлежке на соломенном матрасе…
Революция резко изменила жизнь Василия Пудина. Он понял, что Советская власть заботится о простых людях, об их будущем, об их счастье, и принял ее всем сердцем. Вскоре Василий пошел учиться, ночи напролет просиживал над книжками, с жадностью впитывал знания, которые прежде были ему недоступны. А когда враги вздумали задушить молодую республику, он добровольно вступил в части особого назначения. Дрался с белогвардейцами на Южном фронте, работал в ревтрибунале, потом, демобилизовавшись из Красной Армии, получил направление в Московскую ЧК. В январе двадцать первого года Василий Пудин вступил в партию.
Вместе с другими товарищами Пудина посылали на весьма ответственные задания. Он участвовал в операциях по разоблачению и захвату террористов и шпионов, засылаемых в нашу страну белогвардейской организацией РОВС («Русский общевоинский союз»). Приходилось ему выступать и в качестве члена якобы существовавшей в СССР реакционной организации под названием «либеральные демократы». Этой организацией очень интересовался ярый антисоветчик и террорист Борис Савинков. Он направил для переговоров с ее руководителями в Москву своего доверенного человека, полковника Павловского, а затем и сам нелегально перешел нашу границу. Однако здесь его ожидала встреча с чекистами.
Василий Иванович очнулся в избе, на лежанке. Над головой висела самодельная люлька — плетеная корзинка, резко пахнувшая давно не стиранными пеленками. В ней громко плакал ребенок. Возле лежанки хлопотали несколько женщин.
— Живой, милый… Ну и слава те господи! — обрадовалась склонившаяся над Пудиным старушка и перекрестилась троекратно. — Не зря ты, внучка, молодушек кликнула себе на подмогу. Где бы тебе одной управиться с этаким богатырем. Эх, мать честная! — всплеснула она руками. — И чего эти германцы с тобой понаделали, будь они прокляты!