Страница 59 из 63
Собрав все силы, англичанин ударил противника ногой в живот. Сону упал. Джекобс бросился, по ступеням вниз.
Чанд держал за руку Кавери, помогая ей спуститься в подкоп. Джекобс рванул Кавери к себе.
Чанд попытался выбраться из ямы, но это ему не удалось, ноги скользили по глинистой почве. Джекобс толкнул Кавери к веранде. Она упиралась… Англичанин схватил ее за горло… Не помня себя, девушка рванула из-за пояса кинжал и что было силы нанесла удар. Джекобс зашатался и опустился на землю.
Чанд был уже наверху; он помог девушке спуститься в подкоп, а сам снова бросился к веранде:
— Сону!
Сону шел ему навстречу. Он двигался медленно: видимо, каждый шаг стоил ему больших усилий.
— Ранен? — шопотом спросил Чанд.
Он обнял друга и, осторожно поддерживая его, повел вниз…
Дверь в опустевшую спальню осталась открытой. Воцарилась тишина.
На пороге снова появилась старуха. Она зажгла свечу, вышла на веранду, спустилась во двор. Увидев лежавшее на земле окровавленное тело, осмотрела его, покачала головой, снова поднялась на веранду и стала аккуратно собирать сверкавшие на полу красные, белые, зеленые, голубые камешки.
— Молодцы! — сказал Лебедев, с любовью поглядывая на Сону и Чанда. — Хорошо иметь таких друзей, не правда ли, Кавери? Вот они и освободили тебя.
— Мы освободили ее, учитель, но драгоценности остались там. — Сону с грустью смотрел на Лебедева.
Герасим Степанович положил руку на плечо юноши.
— Не горюй, мальчик! — сказал он с легким вздохом. — Значит, не судьба восстановить театр…
— Лучше бы мне остаться в неволе! — прошептала Кавери.
— Вздор! — сказал Лебедев строго. — Я рад, что ты выпорхнула из клетки. Боюсь только, что этот негодяй будет тебя преследовать.
— Нет, — сказала Кавери, — он уже не станет преследовать…
Лебедев вздрогнул:
— Что произошло, Сону? Уж не ты ли?
— К сожалению, нет, учитель.
— Это сделала я, — тихо сказала Кавери.
— Ты?.. Зачем? Разве нельзя было иначе?
— Я думаю, это справедливо. Это — возмездие!
— Он был подлым человеком, — сказал Лебедев задумчиво, — не мне сожалеть о нем. Однако теперь вам нельзя здесь оставаться… Ни одному из вас!
Чанд предложил:
— Пойдем к Гопей Подару, он нас спрячет.
Герасим Степанович покачал головой:
— Это годится только на короткое время, на одну ночь, а потом нужно уехать далеко, чтобы вас не могли разыскать… О! — воскликнул он. — Я уже знаю! Отправляйтесь с моим письмом к Рам Мохан Рою, он живет в Бенаресе. А теперь торопитесь, полиция может явиться очень скоро!
Герасим Степанович отправился в контору стряпчего Тирелла Сэлби и дал ему поручение: найти человека, который пожелал бы приобрести театр.
— Это не составит большого труда! — воскликнул Сэлби. — Завтра он будет у вас.
Покупателем оказался не кто иной, как старый знакомый Лебедева мистер Томас Говард. Впрочем, он сообщил, что приобретает театр не для себя, а для своего брата, Марка Говарда, недавно прибывшего из Англии.
— Искренне сожалею, дорогой мистер Лебедев… — сказал он своим сладеньким голоском, по обыкновению прикладывая обе руки к сердцу. — Искренне сожалею о ваших неудачах… Но скажу откровенно: я это предвидел. Вы мечтатель, сэр, а мечтателям нельзя владеть предприятием. Собственность — вещь серьезная, она требует почтительного отношения к себе… Поверьте, что я… то-есть мой брат Марк сумеет правильно распорядиться вашим театром. Театральное дело в этой стране имеет огромное будущее, и оно должно находиться в хороших, опытных руках! Поэтому я… точнее, мой брат… намерен также приобрести увеселительный сад, принадлежавший этому бедняге, Джекобсу… О, какое ужасное и прискорбное событие, не правда ли, сэр! Выяснилось, что его убила девчонка-танцовщица вместе со своей старухой-дуэньей. Обе скрылись, захватив золото и драгоценности… Да, покойник был оборотистый малый, но слишком вульгарен и груб… Наступают новые времена, сэр. Современная коммерция нуждается в людях широких взглядов, тонких и обходительных. Полагаю, вы согласитесь со мной, сэр?
После этого пространного предисловия Говард перешел к делу. Он предложил за театр, с костюмами, декорациями и прочим имуществом, немногим больше трети настоящей стоимости. Лебедев не стал торговаться — он так устал, что хотел только поскорее разделаться со всеми хлопотами. Сделка была заключена тут же; на ее юридическое оформление потребовалось еще несколько дней.
Когда новый владелец театра вместе со своим братом явились осматривать приобретенное предприятие, их ждал у входа живописец Джозеф Баттл.
— Поздравляю, мистер Говард! — Он льстиво улыбался. — Желаю всяческих успехов! Надеюсь, не забудете о человеке, который помог вам достигнуть желаемого? Я прошу не милостыни, сэр, я только…
— Послушайте, Баттл, — презрительно процедил Говард, — вы, кажется, считаете меня простофилей, подобным этому русскому чудаку? Проваливайте ко всем чертям, пока вас не усадили за решетку!
И он величественно вошел в распахнутые двери опустевшего театра.
XV
Прощай, Индия!
Герасим Степанович сидел в одном из портовых кабачков. Здесь его хорошо знали — и хозяин и многие посетители. На деревянном столике стояла бутылка джина, рядом на плетеном блюде — фрукты…
Не спеша потягивая джин, слегка разбавленный водой, он, повидимому, мало следил за происходящим вокруг. Иногда к столику подходили какие-то люди… Таверна эта была третьеразрядной, люди с положением и средствами там не бывали.
— Доброго утра, мистер Суон! Хэлло, мистер Суон! Как поживаете, мистер Суон? — слышались приветствия.
Герасим Степанович отвечал усталой улыбкой, вялым рукопожатием. Некоторых из этих людей он вовсе не узнавал, но считал долгом учтиво говорить с ними.
За этот год Лебедев изменился, пожалуй, больше, чем за десять предыдущих…
Длинные прямые волосы, свободно падавшие на плечи, были наполовину седы, лицо изборождено глубокими морщинами, под глазами образовались круги. Взгляд, прежде такой живой, то загорался мрачным огнем, то вовсе тускнел и гас. Одежда на нем была плохонькая, выглядела неряшливо. Герасим Степанович и прежде не был щеголем, однако одевался чисто и опрятно; а теперь кафтан его был покрыт пятнами, белая шапочка потемнела от грязи, на чулках виднелись плохо заштопанные дырки. Все это производило впечатление грустной запущенности и свидетельствовало не только о бедности, но и об одиночестве. Так оно и было на самом деле.
Полученной от Говарда суммы хватило в обрез, чтобы расплатиться с долгами. На оставшуюся мелочь было бы трудно прожить даже месяц. Пришлось продать и бунгало с участком. Он переселился в отдаленную часть города, недалеко от порта, сняв небольшую, убого меблированную комнату с крошечным балконом.
Герасим Степанович надеялся на то, что его языковедческий труд, который уже года два находился в Азиатском обществе, будет издан, — так обещал покойный Уилльям Джонс незадолго до смерти. Но, увы, расчеты эти не оправдались! Мистер Кольбрук, единственный из руководителей общества, которого Лебедев считал истинным ученым, находился в это время в Англии; делами общества ворочал Энтони Ламберт, который прямо заявил Лебедеву, что печатать его труд не собирается, ибо многие ценные научные работы членов общества — англичан (он сделал ударение на этом слове) ждут опубликования и неловко было бы отдавать предпочтение работе иностранного гостя. К тому же, по мнению Ламберта, грамматика мистера Лебедева представляется спорной и сомнительной и нуждается в тщательной проверке.
Герасим Степанович понял, что дело безнадежно, и взял обратно свою рукопись.
Не мог он вернуться и к занятиям музыкой. Выступать как исполнитель он бы уже не решился, а для преподавания стал слишком нетерпеливым. Он пытался получить работу по переводам, но чиновники Ост-Индской компании отвечали, что ничего подходящего нет.