Страница 57 из 63
С этого времени наступил перелом, началось медленное выздоровление…
Об ужасной катастрофе, которая свалила его, он старался не вспоминать. И такова уж поразительная способность человеческой натуры к самозащите, что ему это удавалось. Однако он не мог не думать вообще, а о чем же еще думать, как не о своем театре?
Как только он поднялся на ноги, его охватила страстная жажда деятельности. Работать, работать!.. Дважды злой рок преграждал ему путь, словно завидуя его успехам. И все-таки он пойдет дальше и дальше, пока хватит сил…
Между тем новые несчастья подстерегали Лебедева. Джозеф Баттл бросил работу без предупреждения. Исчез и Джон Уэлш. Уход этого вечного нахлебника мало беспокоил Герасима Степановича, но дезертирство художника было очень серьезной неприятностью. Ни одна декорация не была готова, а денег, забранных в виде аванса, за Баттлом числилось более тысячи рупий.
Лебедев отправился к живописцу, надеясь усовестить его. «Человек он не такой уж дурной! — успокаивал себя Герасим Степанович. — Просто лентяй, и ветер в голове… Сглупил, а теперь боится на глаза показаться».
Баттл сидел за столом. Напротив восседал не кто иной, как Джон Уэлш; между ними возвышалась бутылка джина, на три четверти опустошенная.
При появлении Лебедева Джон Уэлш вскочил, Баттл же ограничился хмурым кивком.
Герасим Степанович обратился к живописцу, стараясь говорить вежливо и примирительно:
— Что же это, Баттл? Разве так поступают порядочные люди? И вам не стыдно?
Художник пожал плечами. Стыдиться ему нечего! Пусть стыдятся те, кто эксплуатирует людей. Хватит с него этого жалкого прозябания!
Герасим Степанович побледнел. От изумления и гнева он не мог слова вымолвить.
— Да, да, — продолжал Баттл, все больше наглея, — сперва я думал, что у вас действительно серьезное дело, а потом понял: чепуха это все! Ни черта у вас не выйдет, помяните мое слово. Фантазер вы, а не делец! Театр — такое же предприятие, как всякое другое. Люди толковые на театре делают состояние, а вы прогорите и вылетите в трубу через два месяца!
Герасим Степанович еле сдерживался:
— А как насчет денег, Баттл? Вы мне должны тысячу сто рупий.
— Неужели? — усмехнулся живописец. — А кто оплатит труд, который я вложил в ваше дутое дело? Труд и талант…
— Понятно! — сказал Лебедев. — То, что вы бездельник и глупец, я подозревал уже давно. Теперь вижу, что вы еще и мошенник!
— Как вы смеете! — завизжал фальцетом Баттл.
Подняв бутылку, он ринулся на гостя. Герасим Степанович с неожиданной быстротой перехватил занесенную руку и сжал ее у кисти. Бутылка, гремя, покатилась по полу, Баттл застонал от боли. Джон Уэлш продолжал стоять неподвижно.
Герасим Степанович с силой оттолкнул художника; тот пошатнулся и упал на стул. Лебедев круто повернулся и вышел, хлопнув дверью.
Выслушав взволнованный рассказ учителя, Сону грустно сказал:
— Он плохой художник и, кроме того, пьяница. Хорошо нарисовать не сумел, деньги пропил. Потому и сбежал… Сахиб слишком доверчив к людям, которых он совсем не знает.
— Слишком доверчив? — переспросил Герасим Степанович в раздумье. — Может быть… Но так ли уж это дурно? Пусть два-три негодяя обманули меня, зато сколькие оправдали мое доверие! Возьмем хотя бы тебя, мальчик! — Он ласково взглянул на юношу и улыбнулся.
Лебедев обратился к нескольким особам, пользовавшимся уважением и авторитетом среди местных англичан, с просьбой воздействовать на художника и заставить его либо закончить работу, либо возвратить деньги. Судья Хайд ответил, что считает поступок Баттла постыдным для англичанина и готов подтвердить это, если какой-либо суд спросит его мнение, однако от личных встреч с живописцем решительно отказался.
Что касается других лиц, к которым обращался Лебедев, то все они уклонились от выражения своего мнения.
Герасим Степанович собирался обратиться в суд с иском, но стряпчий Тирелл Сэлби, которого он просил взять на себя хлопоты, заявил, что дело безнадежно. Расписок в получении Баттлом денег у Лебедева не было.
Спустя несколько дней пришло письмо от Джона Уэлша; он требовал уплаты двухсот сорока рупий за различные работы, выполненные им для театра.
Герасим Степанович ответил негодующим письмом, напомнив Уэлшу, что никогда не принимал его на службу и не обещал никакого жалованья.
«…О добре, которое я делаю людям, напоминать не люблю, — писал Лебедев. — Но если вы дошли до такой наглости, то потрудитесь счесть все то, что получили от меня за истекшие десять лет. Быть может, остатки совести заговорят тогда в вашей душе».
Через неделю Герасим Степанович был вызван в суд. Судья Дэткер сообщил, что поступила исковая жалоба от Джона Уэлша на сумму двести сорок рупий. Жалоба подтверждена свидетельскими показаниями Джозефа Баттла, художника.
Лебедев изложил все обстоятельства дела, но судья отказался признать его доводы.
— Суду нет никакого дела до вашей благотворительности, — сказал он. — Если вы давали Уэлшу какие-то суммы, у вас должны быть расписки… Итак, отвечайте: согласны вы уплатить истцу причитающуюся с вас сумму?
— Ни в коем случае! — отрезал Лебедев.
— Тогда я вынужден подвергнуть вас аресту впредь до судебного разбирательства, — заявил судья.
Герасим Степанович очутился в камере, битком набитой всяким сбродом: воришками, хулиганами, скупщиками краденого, контрабандистами… Одни резались в кости, оглашая камеру проклятьями и гоготом, другие орали непристойные песни или храпели, скорчившись на заплеванном полу. В камере стоял смрад от грязи, пота, дешевого табака, дыхания, насыщенного алкоголем…
В этом аду ему пришлось провести двое суток. На третьи дело его было разобрано судом.
Поверенный Лебедева — адвокат Тирелл Сэлби доказал, что иск Уэлша неоснователен, ибо если у ответчика, мистера Лебедева, не имеется расписок в получении от него денег истцом Уэлшем, то, в свою очередь, истец Уэлш также не представил никаких письменных доказательств того, что Лебедев заключил с ним какое-либо соглашение и установил какую-либо форму оплаты его услуг. Свидетельство же художника Баттла является недостаточным, ибо этот джентльмен сравнительно недавно знаком как с истцом, так и с ответчиком. К тому же указанный Баттл сам находится в конфликте с одной из сторон, а следовательно, его показания нельзя признать беспристрастными.
Выслушав обе стороны, судья вынес решение: в иске Уэлшу отказать, Лебедева из-под ареста освободить.
— И это всё? — воскликнул Лебедев с возмущением. — Меня оскорбили, без всякой вины заперли в тюрьму, словно вора или убийцу, а теперь никто не считает даже нужным хотя бы извиниться за допущенную ошибку! Простите, сэр, но я был лучшего мнения об английском суде.
— Мнение ваше никого не интересует, — грубо отрезал судья. — Ступайте домой — и дело с концом!
Но это был далеко еще не конец…
Потребовали уплаты двое актеров и пять английских музыкантов. Требовал денег садовник за устройство цветников на площади перед театром. Домовладелец также предъявлял претензии: Лебедев должен немедленно внести арендную плату за последние два месяца и возместить ущерб, якобы нанесенный при перестройке здания.
Все это были претензии необоснованные, возмутительные по своей откровенной наглости. Садовник получил все, что ему причиталось, но воспользовался доверчивостью Лебедева, который, оплачивая чьи-либо услуги, считал излишним брать расписки.
Домовладельцу действительно причиталась плата за два месяца, но никакого ущерба его имуществу нанесено не было.
Герасим Степанович продолжал бороться: бегал по конторам стряпчих, по судейским канцеляриям, доказывал, спорил, горячился… Ничего путного из этих хлопот не вышло — только лишние расходы. Немало рупий утекло из его оскудевшей кассы в бездонные карманы блюстителей законности и права.
Удары сыпались с такой неумолимой жестокостью и точностью, что, казалось, какая-то злая воля направляет их.