Страница 12 из 13
Вадим сглотнул. И промолчал. Не хотелось заострять внимания на том самом «неподходящем моменте». Кому, если вдуматься, он интересен? У людей свои проблемы (и немалые), его боевое прошлое публике до лампочки. А вспоминать лишний раз историю с ликвидацией аль-Гамида…
— Не хочет говорить, — констатировала Валюша.
— Пусть молчит, — вступился за Вадима Борька, — имеет право на молчание. Будем тихо радоваться, что в наших рядах имеется человек, способный постоять не только за себя.
Прошло еще полчаса. Стемнело. Борька крутанул колечко своей «Зиппо» и поставил ее зажженной на середину стола. Язычок пламени тянулся ровно, без колебаний и копоти. В этом доме сквозняков не было. Его строили давно, но со странной любовью — заботясь о будущих поколениях.
— На четверть часа хватит, — прошептал Борька.
— Не жалко? — хмыкнул Макс.
— С бензобака солью́. Там бензина — до этой матери…
У сидящих вокруг стола лиц не было видно. Лишь фрагменты — у кого носы, у кого черные провалы глазниц, озаренные бледным мерцанием. Остальное отступало в черноту, пряталось.
— Почему все связанное с занятиями вызывает жуткий страх? — прошептала Катя. — Это абсурдно… Наши наставники были нормальными людьми — не людоедами, не педофилами, не уголовниками. Они выполняли работу, за которую получали деньги («Неверно, — подумал Вадим, — палач тоже получает за свою работу»)… Может, не совсем этичную, но все же работу… Почему мы их боялись? Почему мы ненавидели эту школу? Почему ни о чем не догадывались наши родичи в дни свиданий? Ведь не двойников же посылали к ним на встречу! Я помню эти свидания. Смутно, но помню. Мама привезла мне на зиму шубку из ламы — она еще шутила: «Этот зверь зовется ламой…» — и желто-розовый шарфик, который связала бабушка.
— Нас обрабатывали с помощью психических штучек, — окутывая компанию дымом сигарет, процедила Жанна. — Поэтому в нужные моменты мы были как шелковые. Во все остальные — сами собой, но под плотным энергетическим воздействием. Отсюда страх.
— Как рубильником — вверх-вниз, — сипло провещал Гароцкий. — Полагаю, на нас обкатывали какую-то программку из новинок. Или тест на восприимчивость. Психологи, итить их…
— Куда там психологи — психи… — Екатерина вдруг тяжело задышала. — Они ставили передо мной ширму и требовали определить, какой предмет за ней лежит. Не угадать — а увидеть и доложить. Разрешали сделать одну ошибку на десять тестов. Я допустила две — они дважды подсунули мне чертика на блюдечке: знаете, такое уральское литье из города Миасса? Это сбило меня с толка. Я не помню, чтобы на меня орали. Они вообще никогда не повышали голоса. Но наказывать умели… Я сидела в абсолютно темной комнате, плача от страха. Никого и ничего: ни людей, ни окон, ни мебели — я бы наткнулась. Только дверь, которую я нашла на ощупь. Я просила выпустить меня, стучалась — вы не представляете, как давит это на голову — сидение в кромешной тьме. В ответ — ни звука. Не помню, сколько времени прошло — я пыталась успокоиться, унять дрожь, но вдруг начался такой кошмар! — из всех щелей мне в уши полез многоголосый писк! Застучали лапки по полу, зацарапали когти… Я чуть с ума не сошла. Как представила эту крысиную армию, лезущую из всех дыр, — как она окружает чувствительную маленькую девочку с босыми ножками… Я была на грани смерти, честно. Помню, сил кричать уже не было, я просто села на пол, сжала голову руками — «не кусайте бедную Катеньку, не кусайте…» — и поплыла…
— Магнитофон, — компетентно заявил Борька, — В 82-м уже вовсю практиковалось стерео. А где-то, возможно, применяли квадро — для пущего задора. Не живыми же крысами тебя пугали — откуда крысы на спецобъекте КГБ?
— Трудно осмыслить даже в тридцать три года, — прошептала Катя. — А в одиннадцать… как бы я смогла?
Борька вздохнул.
— Ну, это понятно.
— Перестаньте вы вспоминать, — проговорила Рухляда. Ее голос опять дрожал, — не соберете вы полезной информации, а только вберете в себя зло. Оно нас погубит, оно уже разлагает нашу волю, а впереди такая чернота, из которой выберутся не все…
— Без устали безумная девица… — забубнил Борька.
Мостовой взвизгнул:
— Заглохни, Кассандра!
— Выберутся не все — это уже окрыляет, — рассудительным тоном изрек Макс. — По крайней мере, кто-то выберется. Я бы предпочел, чтобы победил сильнейший.
— А я — чтобы умнейший, — обиженно выпалил Коля Сырко.
— Что-то в нас сидит, — вдруг сказал Вадим, — и не дает покоя. Не в этом ли причина наших осенних сборов?
Огонек продолжал коптить, но уже не стоял неподвижно — дрожал с небольшой амплитудой. Это не значило, что в комнату заглянул ветерок — просто кто-то усиленно дышал.
— Весьма вероятно, — пробурчал Борька, — или, скажем так — отчасти возможно. Не будем пугать себя заранее.
— Да что в нас сидит? — не вникла Жанна. — Наши таланты закопаны в землю, наши способности давно забыты и аннулированы…
— Да нешто, Жанночка? — ухмыльнулся Макс. — Ты забыла, сколько будет квадратный корень из трех тысяч?
— Не забыла. Пятьдесят четыре и восемь. Чуть меньше. — Жанна вспыхнула. — Да разве это важно? По стране гуляют тысячи мошенников, способных показать и не такое. Двадцать два года прошло — не месяц. Мы растеряли свои таланты, которые нельзя вновь обрести. Кому мы нужны?
— Но в нас что-то сидит, — упорно гнул свою линию Вадим. — Некая установка, до времени заблокированная, программа, информация… не знаю. Для чего-то нас здесь собрали.
— Для размножения, — хихикнул Борька, — от самих толку хрен, так пусть потомки наши заставят вздрогнуть мир. Три женщины, шесть мужиков — вполне достаточно для образования тройственного союза. Оттого и не выходят к нам — чтобы женщины выбрали себе достойных. Выбирайте, бабоньки.
«Самое хорошее решение», — подумал Вадим. Но сказал опять другое.
— Поосторожнее, — проговорил он. — Тут дети.
— В самом деле, — напомнила о себе Валюша, — вы же не земляника — усами размножаться. Не хочу представлять, чем ты там, Кольцов, размножаешься — я же со страха помру.
— Какая интеллигентная и компанейская девочка, — умилилась брюнетка. — Ты не хочешь усыновить ее, Вадим? А то как-то пресно все вокруг.
— Удочерить, — машинально поправил Вадим. — Нет, не хочу. Оставим это счастье ее родителям, надеюсь, они где-то есть. Ответьте на простой вопрос, ребята, — для чего создавалась группа? Мы не боевая единица — даже в идеале. С физкультурой и спортом на короткой ноге был только Макс. Остальные… Мы не сильно изменились за двадцать с лишним лет. Худосочный «ботаник» — прости подлеца, Коля… Неповоротливый глотатель ребусов — извини, Антон… Эдисонова болезнь — не бей меня, Борис, возможно, она тебя не беспокоит в быту, но для строевой ты, увы, не находка… Трудноватая на подъем Лариса — я помню эту девочку: милые кудряшки, бесподобные глаза… Но ты бы не пробежала и стометровку, прости покорно, ты очень хороша собой, но, сама понимаешь, большой спорт по тебе не плачет… Я не помню никаких физических занятий — кроме ежеутренней зарядки на половике, от которой толку — как от пачки печенюшек, которую слопала Валюша. А готовить группу с дальним прицелом, рассчитывая, что когда-нибудь мы вырастем и накачаемся, — не в традициях тогдашнего советского руководства…
— Подожди, — перебил Коля, — ты хорошо сказал и отчасти прав. Но давай подумаем. Кто мы в случае успешного окончания «школы»? Дружный коллектив, где все за каждого, а каждый за всех. Грамотное техническое звено — я, Мостовой, Уралов. Звено боевой и аналитической поддержки — Кольцов, Журбинцев, Гароцкий. Мощный энергетический блок — Рухляда, Данович, Василенко. Как насчет планирования стратегических операций? Разведка, контрразведка? Анализ информации, шпионаж, работа с агентами — своими, чужими?..
— Бред, — решительно отверг Уралов. — Только в больную голову взбредет такая идея. В стране хватало и оперативников, и аналитиков, и специалистов по стратегическим направлениям. Да не дилетантов, а конкретных профессионалов, съевших на этом деле собаку.