Страница 71 из 86
– Оно так, – отвечал Миль. – Но военные хотят двухмоторную машину, и их тоже понять можно. Живучесть у неё всяко выше.
– Так для военных я ГТД-350 сделаю, – обещал Климов. – Но его отработка может затянуться. ТВ2-117, я думаю, раньше созреет. Я на него Сергея Петровича полностью переключаю, а сам займусь ГТД-350. (Изотов Сергей Петрович, заместитель Климова, после ухода Климова на пенсию в 1960-м возглавил ОКБ-117 и разработку двигателей ТВ2-117 и ГТД-350)
Климов в этот раз не угадал. ГТД-350 был сделан за 4 года, а ТВ2-117 отлаживали пять лет. Но Миль его послушал и начал разрабатывать Ми-2 в двух вариантах – двухмоторный и одномоторный. (АИ).
Кроме того, он одновременно делал специализированный боевой вертолёт. Изучая информационную подборку по «перспективным разработкам боевых вертолётов», полученную из ВИМИ, куда информация подобного рода попадала, главным образом из ИАЦ, Михаил Леонтьевич пришёл к выводу, что строить специализированный ударный вертолёт надо на базе более тяжёлой машины, чем будущий Ми-2. Ми-8 пока был только в проекте, а боевой вертолёт требовался чем скорее, тем лучше.
Изучая и сравнивая концепции, Миль остановился на следующем подходе: «вертолет не должен быть обнаружен, а если он обнаружен, то его не должны повредить, повреждение - еще не катастрофа, ну а если уж сбили - то вертолет не должен разрушиться при падении.» (цитата из http://airwar.ru/enc/ah/csh2.html)
Понимая, что одной из основных задач нового вертолёта будет борьба с танками противника непосредственно над полем боя, где по вертолёту будет стрелять всё, что вообще может стрелять, Миль собирался заложить в новую машину максимум живучести. Вот только сделать это в 1957-59 году было очень сложно.
Оптимальным двигателем для боевого вертолёта представлялся АИ-24. Но на момент зарождения концепции этого мотора ещё не было. Чтобы не тормозить работу, для создания первого прототипа Михаил Леонтьевич решил пойти по пути создателей «Хью Кобры», сделавших боевой вертолёт из транспортного, и предложил взять агрегаты Ми-4, но... поставил двигатель прямо под главным редуктором.
Легко сказать, но трудно сделать. Фактически пришлось изготовить новый главный редуктор, и заново вписать двигатель в силовой каркас фюзеляжа. Теперь вал от двигателя входил в редуктор снизу. Двигатель оказался в центре грузового салона. На освободившееся место в носу была установлена двухместная тандемная ступенчатая кабина для оператора спереди и лётчика сзади, с наклонными бронированными стёклами.
Сам фюзеляж «обжали» сделали более низким и узким, хотя и не таким узким, как у «Хью Кобры» – всё же звездообразный АШ-82В занимал заметно больше места. Выбор поршневого АШ-82В был сделан, исходя из ещё двух соображений: поршневой двигатель был значительно более приёмистым, что повышало маневренность вертолёта и его шансы на успешный уход из-под удара, а также был менее чувствителен к запылённому воздуху, не терял несущую способность при высокой температуре воздуха и влажности, как ТВД, имел несколько меньшее тепловое излучение. На выхлопные патрубки по бокам фюзеляжа были сразу установлены «уши», в которых горячие газы смешивались с холодным внешним воздухом и выходили наружу уже остывшими. Это была «закладка на будущее» – для отработки контрмер против ракет с ИК-наведением.
Разумеется, Миль понимал, что необходимо ставить на вертолёт газотурбинный двигатель, и лучше не один, а два. Создание нового редуктора под спаренный АИ-24 уже было начато, ждали лишь получения доведённого двигателя.
От обстрела спереди снизу двигатель закрывала бронированная кабина экипажа и поворотная стрелковая установка с 23-мм пушкой. При отработке бронирования кабину несколько дней обстреливали на полигоне из советских и различных трофейных пушек. Это позволило более рационально подобрать толщину бронелистов.
Шасси вертолёта сделали не колёсным, а лыжным, для упрощения конструкции и ускорения проектирования. Хвостовую балку с рулевым винтом полностью заимствовали от Ми-4. На первом варианте вертолёта никаких электронных систем прицеливания ещё не было. В дальнейшем предполагалось установить ИК-прицел, лазерный целеуказатель и надвтулочную РЛС, но первый образец был больше похож по составу БРЭО на «Хью Кобру» – «умной» радиоаппаратуры было по минимуму.
В состав вооружения, помимо 23-мм пушки, входили неуправляемые ракеты С-5 в контейнерах УБ-8 и УБ-16, подвесные пушечные и пулемётные гондолы, 100-кг авиабомбы. В дальнейшем предполагалось вооружить вертолёт противотанковыми ракетами «Фаланга», но они пока ещё были не готовы.
В целом новая машина, получившая «в довесок» к имени скромный индекс «Ш» – «штурмовой», напоминала передней частью CSH-2 «Ройвалк» на пятом месяце беременности, стоящий на лыжах, и лишь характерная хвостовая балка выдавала его происхождение от Ми-4.
«Хью Кобру» сделали в 1965 году за полгода. Ми-4Ш разрабатывали два года, зато получилась значительно более защищённая машина. Он впервые взлетел в декабре 1958-го, сразу показав вполне неплохие характеристики устойчивости и управляемости. Хрущёв предложил сразу запускать его в серийное производство.
8.
К оглавлению
2 февраля 1959 года в сообщении ТАСС было объявлено о создании в Советском Союзе принципиально нового класса «дистанционных измерительных приборов» на основе оптических квантовых генераторов (ОКГ). Их создателями были названы научные коллективы ФИАН и ГОИ. В тот же день по Центральному телевидению показали 15-минутное интервью с академиками Басовым и Прохоровым, а также с непосредственными разработчиками ОКГ (перечислить).
Вскоре в советских и зарубежных научных журналах был напечатан цикл статей. В них приводились принципиальные схемы твердотельных и газовых ОКГ первого поколения, но были опущены многие технические подробности, без знания которых создание работоспособных серийных приборов было весьма затруднительно. В февральском номере журнала «Техника-молодёжи» была опубликована статья об истории разработки ОКГ. Главным сюрпризом оказались фотографии серийных строительных дальномеров и импульсных инфракрасных приборов с лазерной подсветкой. (АИ)
Западное научное сообщество не поверило в столь быстрые темпы промышленного внедрения. Американские физики Чарльз Таунс и Теодор Мейман, работавшие над созданием лазера в США, заявили, что «якобы серийные приборы, показанные в советской прессе, скорее всего, являются экспериментальными образцами, так как от открытия физического принципа или явления до его коммерческого использования обычно проходят десятилетия».
Однако уже весной – летом того же года у советских строителей, осуществлявших в США монтаж павильонов Советской Промышленной выставки, были замечены более десятка подобных дальномеров нескольких моделей. Американские фирмы, выпускающие строительные и геодезические измерительные приборы, приобрели через «Амторг» лицензии на выпуск в США лазерных дальномеров по советской технологии. (АИ)
Американский Комитет по экспортному контролю (CoCom) был вынужден частично пересмотреть свои запретительные списки. Выступая перед Конгрессом, президент Эйзенхауэр сказал:
– Я вынужден признать, что в области оптических технологий русские обогнали нас минимум на десять лет. Похожее отставание у нас наблюдается также в ракетных технологиях и в электронике. Я выделил агентству ARPA 100 миллионов долларов на период ближайших двух лет, для сокращения этого отставания.
– В сложившихся условиях я не вижу смысла в ограничениях продажи технологий в страны социалистического лагеря. Они могут ввести симметричные ограничения и зафиксировать наше отставание по некоторым ключевым научным направлениям навсегда. В моём понимании свободный обмен научными идеями и технологиями на текущем этапе более выгоден американской экономике, чем политика искусственных ограничений.