Страница 13 из 23
Я кивнула, думая о своем.
Вот оно как выходит по жизни… несправедливо. А деда, помнится, сказывал, будто бы на заре времен, тогда, когда мир, Божиней сотворенный, лишь очнулся от сна, не было несправедливости вовсе.
И в мире жили, что звери, что люди.
Охотники на охоту выходили за-ради мяса и шкур теплых, а требуху да кровь спускали лесу, чтоб сила и душа звериная к истокам возвернулась, а там и возродилась с новою памятью… и дед повторял, что так оно и надобно, что звери-то помнят заветы Божини. Люди же…
Он мрачнел, когда речь заходила о барских забавах, навроде лисьей охоты, или вот медвежьей травли, или иного какого баловства…
…и того, что одни люди над другими поставлены. Все мол, дети Божини…
Что бы он Арею сказал?
— Клеймо с меня так и не сняли. — Арей дернул высокий воротник кафтана, будто бы находилось под ним нечто раздражающее.
— Если доучусь, тогда… маг не может быть рабом.
— Доучишься, — спокойно сказала я.
— Стараюсь… последний год остался. Пока Михаил Егорович ректором, то меня не тронут. А ректором он будет и дальше, потому как царю нынешнему дядька родной… и как бы ни пыхтели бояре, которым нынешние порядки крепко не по сердцу, но подвинуть его не смогут.
Это прозвучало зло.
— А если…
Я ведь помнила Михайло Егоровича и уже не сомневалась, что судьба хитромудрая свела меня с единственно правильным человеком. Небось, не будь той встречи, сидела б я серед целительниц, половина из которых барского знатного роду. Но вот в годах Михайло Егорович, и немалых, и спина опять же. Нет, от больной спины не помирают. Небось, старый мельник который год к бабке за мазью ходит, да все стонет, что одной ногою в могилу сошедши, да только вторая на землице грешное крепенько стоит.
И если помрет, не от спины…
…но ведь Арей сам сказывал, будто бы батюшка его тоже здоровьем был крепок. И где он ныне?
— Тогда, — глаза Арея вовсе черными сделались, — мне лучше самому в петлю, потому как…
— Отдадут?
— Или отдадут, чтоб с Сухомлинскими не ссориться. Или… маги — товар редкий, Зослава. А уж хорошие защитники… сама увидишь, будет вас с дюжину, а то и меньше. Вот и предложат мне сделку, от которой отказаться не выйдет. И буду я снова до конца дней своих сидеть за чужим забором. Нет, пороть навряд ли станут, но и за человека держать не будут…
Горько.
И жаль его, бедолажного, не по своей вине в этакую гишторию угодившего, но я жалость при себе держу: немало в Арее нерабской гордости.
Не примет.
Оскорбится еще…
— Но я привык на лучшее надеяться, — не особо искренне произнес он. — И раз уж мы обо мне поговорили, может, и о себе расскажешь? Чего внучку берендееву потянуло-то к людям?
Я фыркнула: экий скорый.
Однако же нехорошо за откровенность молчанием платить.
— Жениха себе найти хочу…
Арей аж хлебной крошкой подавился.
ГЛАВА 10,
в которой речь идет о женихах и неожиданных трудностях
— Жениха?.. — переспросил он престранным голосом.
— А то… — Я вздохнула и принялась пересказывать. Про себя и про Барсуки, про бабку с ея гаданием, которому у меня веры не было нисколько, потому как для гадания брала бабка листы пользованные. А всяк знает, что надобно только на чистые.
И на скатерочку свежевыстиранную их класть.
Да не поутру, когда солнце в силу свою входит, но к полуночи ближе, и то не листы малеванные, чужеземную забаву, отцом привезенную, но миску и воду родниковую, чистую.
Колечко золотое.
И волос свой.
Свечи восковые… заговоры… нет, так-то я тоже гадала, как водится, на Зимней неделе, когда дни короткие, что хвосты мышиные, а ночи долгие, темные. Когда волки свадьбы играют, и звезды спускаются к самой земле, порой ветер сбивает их в спутанные космы древних елей.
И серебрится, переливается снег дивными сокровищами.
Тогда-то и бани топят, и девки идут мыться, да не просто так, но со свежими караваями, каковые складывают у дальней стены, с куколками самошитыми, обряженными, точно барыни, с бусами из сушеной рябины да тыквяных семечек…
И моются.
И песни поют. И банник, нечисть заполошная, выползает из норы девок послухать, перебирает корявыми пальцами хлеба, отщипывая от каждого. И где поверху возьмет, значит, вскорости ждать надобно сватов богатого дому, а где у донышка, то и не судьба девке хорошее замужество справить. Иль вовсе никто не посватается, иль посватаются, да жизни не будет…
Напевшись, намывшись, волосы чешут одна одной, и волоски-то подбирают, кидают в печь, глядят на пламя, а там выходят и рябину сеять на птичье гадание…
Много их есть.
Да только ни в одном я судьбу свою не видала, даже в том, которое с родниковою водой и с колечком. Шли волны, успокаивались. И волоса моего хватало, чтобы миску обвить, но вот… иные видели… и охали, ахали, закрывали рот руками, чтоб неосторожным словом счастье свое не порушить.
— Вот оно как. — Арей слушал внимательно, одной рукой щеку подпер, другою скатерочку гладит. А скатерочка-то простенькая, без шитья, без узоров.
Но оно-то кому здесь узоры шить?
— А я уж думал, что ты как эти… за царевичем.
— За каким царевичем? — удивилась я и огляделась.
Царевичей поблизости не было.
Жаль, я б поглядела, каков он из себя, царевич. Потом бы отписалась. Небось, все б девки от зависти изошли… или не поверили б?
Я подумала и решила, что вот точно не поверила б, скажи кто, что царевича сблизу видел.
— Обыкновенного. Наследного.
— А он тут? — Я переспросила шепотом и на всякий случай вновь огляделась. А то мало ли… но нет… стоят столы рядком. И лавки, мелькают меж ними смазанные тени — домовые с домовятами суетятся, порядки наводят. И надо бы уйти, не мешать Хозяевам, да больно уж под дивным деревом намалеванным сидится славно.
— Будет тут. Похоже, ты одна не слышала… видишь ли, Зослава, наследник престола традиционно получает помимо обыкновенного образования и академическое. Делается это для того, чтобы будущий царь умел не только с боярами сладить, но и в магических делах разбирался. А то ведь маги ничем не лучше прочих людей, за ними тоже пригляд нужен.
Тут я согласилась. Маги аль нет, но царь Божиней над прочими людьми поставлен. Так жрецы говорят, и еще что кажному человеку надобно свое место в мире знать и иного не желать, потому как от энтого желания и происходит всяческое беспокойство.
Царю — царево.
Холопу — холопье… а о рабах и вовсе речи нету. Главное, чтоб каждый жил, как оно по Правде положено, тогда и вознаградит их Божиня за земные страдания великой благодатью.
Про благодать не ведаю, конечно, но вот порою мнилось мне в тех словах нечто неправильное. Оно вроде и гладко выходит, да только… вон, Сидорскую старшую дочку отдали замуж в Ковалевцы соседние. Шла, соседи завидовали, что, мол, за богатого, будет жить да радоваться. С этакой радости уже два разы к тятьке своему сбегала, в ноги падала, молила, чтоб не возвертали мужу. Только батька ужо над нею не властный.
В супруговой воле.
Вот и получается, что терпеть ей выходит, на Божинину благодать уповая… не по мне этакая покорность.
— У Зимовита и вовсе магический дар имеется. А потому надо учиться. Вот и сама понимаешь, что его сюда поступление — такая тайна, о которой и последняя дворцовая крыса знала. И добавь, что царевич — молодой, не женатый… была за него сговорена боярыня Ольшана Раждовенска, да только прошлою зимой померла она от сухотки. Новую ж невесту подыскать не успели…
Он замолчал, но молчал недолго.
— Вот и поспешили все, у кого дочери на выданье имеются, сюда их пристроить, глядишь, и очарует какая молодого царевича… так что, Зослава, тяжко тебе с женихами придется.
— Это ежели б мне царевич надобен был, — возразила я. — А на кой ляд мне царевич? Что я с ним в Барсуках делать-то буду?
Арей усмехнулся.
А глаза-то посветлели, сделались светло-серыми, точно заячья шкурка… и лицо обыкновенное, мягкое такое лицо.