Страница 30 из 66
Когда тебе за тридцать лет, ради молодости и красоты начинаешь следовать всем советам диетологов, включая самые нелепые. И я не стала исключением: пила по два литра воды в день, даже если пить не хотелось, ела траву с мясом, а картошку только как самостоятельное блюдо и даже временами находила в себе силу воли отказываться от сладкого. И лишь одна моя слабость была сильнее всяких доводов рассудка и отражений в зеркалах: горячие блины. С детства я ела их исключительно горячими, с пылу с жару, макая в сметану и запивая горячим сладким чаем. Блины плавно перекочевывали со сковородки на мою тарелку и оттуда в желудок, не оставляя не малейшего шанса приобщится к этому лакомству другим членам семьи (благо все они были взрослыми) до тех пор пока я не наедалась и не отваливались от стола. Этот ритуал соблюдался каждый год на масленицу, что было очень легко объяснимо: блины готовила бабушка или мама, и я могла не отвлекаться от своего увлекательного занятия. Теперь в тридцать с небольшим, вдали от дома и возле русской печки, когда так значительно изменились условия, моя давняя привычка не желала сдавать свои позиции и громко требовала горячих блинов и сладкого чая. А посему сам процесс сильно затянулся. Как только один блин был готов, я сворачивала его треугольником на тарелке и начинала есть, макая в сметану и запевая заранее приготовленным чаем, и только когда он заканчивался, принималась выпекать второй. Было это очень медленно и не так радостно как в детстве, но все мы рабы своих слабостей и я была не исключением. Правда насыщение при таком способе питания наступило намного быстрее, чем раньше и десять блинов спустя я стояла над миской с остатками теста и думала, что делать дальше: допечь все сейчас и потом разогревать их или оставить тесто в погребе и допечь позже. Или же рискнуть и доесть все сейчас в надежде, что желудок резиновый, а потом можно полежать пузом кверху, пока не переварится. Проблема покруче всяких там недоказуемых теорем. И как у всяких великих задач, решение пришло неожиданно и откуда не ждали. Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возник злой до крайности Леший. Тенденция однако.
— А не спишь! — закричал он, размахивая руками так, словно сдерживал желание меня поколотить.
— По — моему ответ очевиден, — ответила я всем своим видом выражая вполне объяснимое недовольство. — Кстати неприлично врываться в дом к женщине по ночам.
— Да ты не женщина, ты вредительница. Признайся, тебя враги к нам заслали. Это же просто не мыслимое вредительство. Ты погибели нашей хочешь? — Леший бушевал возле порога, напоминая этакий локальный ураган.
Собственно он был не так уж и далеко от истины. Я, конечно, не знала, чем его буйство вызвано, но доля истины в его обвинении была. Мысль о том, чтобы все это пропало пропадом, меня пару раз посещала, и последний раз совсем недавно. Возможно потом я бы и раскаялась и расстроилась, но слаб человек, а женщина еще слабее. Леший продолжал кричать, совсем не заботясь о том, слушает ли его собеседник и нисколько не стараясь сделать свой крик более информативным. Решив, что накричавшийся Леший непременно проголодается, я принялась за остатки блинного теста. Правы древние, все что ни делается, все к лучшему. К тому моменту, когда я выпекла последний блин и выставила на стол сметану и варенье, Леший, выдохшись, замолчал, и пить чай сел если не миролюбиво, то молча. Я тоже молчала. Во — первых, меня вовсе не прельщала мысль снова отправляться в путь — дорогу, чтобы предотвратить очередной кризис, а во — вторых, разговаривать с только что оравшим на тебя человеком не очень приятно. Потому чай пили молча. Вернее Леший пил, а я раздумывала: пить или не пить.
— И зачем ты это сделала? — поинтересовался мой незваный (как и все здесь) гость спустя пару чашек чая и тарелку блинов.
— Не знаю. А что именно я сделала?
— Ты зачем установила вечную ночь?
— Что? — от такой несправедливости я даже ошалела.
— Вот у нас за окном сейчас что? — поинтересовался Леший
— Ночь у нас за окном, и луна еще.
— И как давно у нас за окном ночь и еще луна?
— Да не знаю я, — я возмутилась, — я вообще недавно проснулась. С вечера, наверное.
— Пять суток у нас ночь за окном, — снова взорвался Леший. — Пять суток. Я сначала думал, что у меня с головой что‑то, думал время разучился определять. Ан нет, с Водяным и Кикиморой сверялся, у них тоже самое. Пять суток ночь и день красный и не думает наступать, а солнце ясное вставать. У меня уже деревья погибать стали, скоро звери болеть начнут. И почему это все происходит, как думаешь?
— Может они устали и ушли в отпуск. Я откуда знаю. Я вообще с солнцем не знакома, а день красный пару раз видела. А может ночь решила на сверхурочные остаться. У них и спрашивай, я тут при чем?
— Как причем? А кто ими командует?
— Точно не я. Они все трое самостоятельные взрослые парни. Сами знают, что им делать, — возмущению моему не было придела.
— Да они‑то сами знают, когда им никто другого не говорит. А ими ты командуешь. Потому как сменой дня и ночи Баба — яга заведует. Хочет ночь продлить, чтобы герою навредить, пожалуйста, а хочет и солнце на небо раньше позовет, — огорошил меня Леший.
— Приехали.
Смутная догадка забрезжила в моем мозгу. Получалось, что мое последнее, полусонное бормотание мои помощники восприняли как команду и принялись ее выполнять.
— Да кто мне об это рассказывал, — взорвалась уже я. — В инструкции об этом не слова, в контракте не указывается. Да откуда мне знать, — кричала я на Лешего, в данный момент в нем увидев причину всех бед.
В конце концов только ему что ли можно на меня орать?
— Так потому и не написано ничего, чтобы разные неумехи ни себе ни людям не вредили!
— Это кто здесь люди? Это ты с водяным? И вообще раз не написано, то какие ко мне претензии?
— Верни как было! — поставил Леший точку в нашем крике.
— Как?
— Не знаю как, не мое ведомство. Как ночь сделала, так и день верни. На крыльцо там выйди, ласку покажи. Придумай что‑нибудь, — сердито фыркнул Леший, возвращаясь к чаю.
— Вот как орать, так все горазды, а как подсказать, так нет никого, — ворчала я, при свете луны спускаясь во двор к воротам, за которыми гуляла ночь.
Ситуацию затрудняло мое шапочное знакомство с фигурантом и абсолютное незнание его характера и привычек. Может ночь был трудоголиком и ему нравилось скакать без отдыха над миром, а может он был лентяй и сейчас на меня злился на ненормированный рабочий день. Опять‑таки неясны были его отношения с товарищами по работе: Днем Красным и Солнцем Ясным. Может быть у них конфликт, и он воспользовался данной ситуацией, чтобы избежать дальнейшей эскалации, а может он с удовольствием подменяет товарищей по работе. Может ему нужны отгулы и он решил поработать сверхурочно в счет будущих выходных. Масса нюансов. Впору хорошему психологу разбираться в сложных отношениях в нашем трудовом коллективе, а не психически травмированной женщине, на которую постоянно кто‑то орет. Вот на прошлой моей работе начальник кричал на меня в строго определенное время один раз в неделю. Никаких тебе неожиданностей. Точно знаешь чего и когда ждать. И жизнь можно планировать соответственно. А тут, врываются, когда хотят, обвиняют во всех смертных грехах, заставляют тащиться на край света и никакой благодарности. Вот взять и уехать от них. Например в стольный град податься, к людям, а то сижу тут в глуши, ни с кем из приличных людей не общаюсь, так и одичать не долго, и костюмы маскарадные не понадобятся, и без грима всех распугаю. Вон волосы отрасли, корни черные в полголовы, а про маникюр и педикюр я вообще уже забыла, а маски для лица? Когда я последний раз делала маски для лица? Я уже молчу про мезотерапию и ботокс. С такими грустными мыслями я выглядывала со двора на дорогу, надеясь увидеть на ней искомого субъекта, но дорога была пустынной.
— Ночь, — позвала я, — Ночь, а Ночь, заворачивай ка ты домой, хватит работать.
А в ответ тишина. Я почесала кончик носа и посмотрела на Луну. Луна смотрела на меня и чудилась мне в ее облике насмешка над незадачливой Бабой — Ягой. Что тоже не способствовало хорошему настроению.