Страница 12 из 66
— Алеша, а куда ты направлялся, когда ко мне пришел? — решила я выяснить первоначальную цель его пути.
— Шел я к тебе ненаглядная моя, чтобы с тобой рядом быть, от беды тебя хранить.
Видимо яблочки обладали еще и амнезийным эффектом.
— От какой такой беды, Алешенька? Все мирно кругом.
— Потому и мирно, что знают злодеи коварные про меня, — да, избытком скромности мы явно не страдаем.
— Алешенька, дружочек мой, а не хотелось бы тебе мир посмотреть, да себя показать? Славой немеркнущей себя покрыть?
— А зачем?
Вот об такие вопросы и разбивается любая логика. Я вернулась к молчаливому пережевыванию каши, пытаясь подобрать новые аргументы, когда на помощь мне неожиданно пришло яблочко. Пару раз покрутившись на тарелочки в поисках какой‑то волны, сей райский фрукт вывел на экран картинку ратного боя и монументальной фигуры в доспехах и с огромной палицей в руке, которая играючи валила на землю окружающих, а поверх этой милой картинки бежала надпись: Илья Муромец. Алеша, увидев сие великолепие, так и застыл с открытым ртом, а я стала как можно громче и цветастее восхищаться Ильей, что впрочем, было не трудно, он и впрямь вызывал уважение и восторг. Большего мне делать не пришлось, мой влюбленный немедленно решил сравняться с Ильей Муромцем по силе и славе, чтобы быть достойным моих восторгов и решил отправиться в путь немедленно, так что мне с трудом удалось убедить его отложить путешествие до утра. Мое желание избавиться от него все‑таки не заходило так далеко, чтобы выгонять первого и единственно в моей жизни поклонника в лес темной ночью. Вот с утра пораньше, это с удовольствием.
Согласитесь, когда вам за тридцать, то пора бы уже стать зрелой личностью, живущей разумом, а не одними только эмоциями, даже если ты все еще незамужняя девушка. Тридцать лет это конечно еще не старость, а скажем, вторая молодость, но и она зовет задуматься о содеянном тобой в жизни. Твои подруги в этом возрасте, правда, уже ведут детей в школу, и хорошо если в первый класс, а не в выпускной. Половина из них уже давно счастлива во втором браке, а другая половина все еще пытается решить проблему первого тем или иным способом. И они давно уже перестали реагировать на все в мире как девочки — подростки. К чему я это говорю? К тому, что у меня опять началась депрессия, и тянуло поскандалить. Скандалить особо было не с кем. Митрофан отгуляв заслуженный отдых, вернулся к дубу, зеркало на меня не реагировало, а ругаться с руками (в другом виде помощники появляться отказывались) было как‑то не c руки (как бы странно это не звучало). Нет, в округе, конечно, проживал народ. Местный поставщик алкогольной продукции, известный как Леший, сутенер средней руки — он же Водяной, победительница лесных конкурсов красоты — Кикимора, и, конечно же, три головы Горыныча. Но. Как всегда было одно но. В этот раз «но» выступило в роли плохой погоды. Уже две недели не переставая шел дождь. Лил как из ведра и не думал прекращаться. В общем, ни сам в гости не пойдешь ни гостей к себе не ждешь. Оставалось только изучать теорию и практику того, как быть Бабой — Ягой. Ну, и яблочко время от времени показывало яркие картинки чужой жизни, этакий аналог спутникового телевидения. А проще говоря, я быстро и неумолимо дичала в этой сырой глуши, не видя ни солнца, ни какой‑нибудь хоть самой завалящей живой души. Хотя если бы сия душа появилась, то, наверное, по старинной традиции я сварила из нее суп. Просто так, по причине крайней вредности и дурного настроения.
— Нет, ну это просто безобразие какое‑то, проливные дожди в начале лета, — ворчал гость, пытаясь счистить налипшую на лапти грязь. — Если дело так дальше пойдет, то у меня ягоды не созреют, и чем мне тогда лесную живность зимой кормить? И вообще, где это видано, чтобы дождь стеной лил не прекращая. И вообще, хозяйка, ты бы разобралась со своими помощниками, а то ни дня белого, ни солнца красного не видать.
— Привет, Леший. Чай будешь? У меня и казинки есть.
— Чай я буду, с этими твоими, чем бы они не были. А от ответа ты не увиливай. Ты думаешь или не думаешь погоду приструнить?
Леший, потому что это был именно он, милый мужичок с кудлатой бородой и хитрыми глазами, и очень заботливый хозяин, был явно настроен очень решительно. Хотя его можно было понять. Из‑за этого дождя реки и болота так разрослись, что от леса пара кочек только и осталась. Кому понравится, когда его жилплощадь урезают.
— Ну, если честно, то не думаю.
От такой прямолинейности Леший лишился дара речи и уставился на меня как на врага народа.
— То есть что значит нет? То есть как это нет? Мы тут, что должны по твоей милости в водоплавающих превратится?
Леший носился кругами по комнате, размахивая руками и громко причитая о несознательности некоторых, я продолжала смотреть на вечный дождь, игнорируя попытки гостя меня растормошить, зеркало ушло в себя, и только яблочко в знак солидарности перепрыгнуло на какую‑то драку. Наконец выдохшийся гость упал на лавку и принялся за чай. Чай он пил долго и молча, постепенно успокаиваясь, и переставая зыркать на меня лиловым глазом (когда леший злился, глаза его почему‑то становились лиловыми, как предгрозовое небо). Вконец успокоившись и вернувшись в свое всегдашнее созерцательное расположение духа, Леший начал все с начала. Вернее попытался начать, но был грубо прерван новым гостем. На пороге избушки возникла Кикимора. Знаете, Кикимора, хоть и болотная, но очень даже симпатичная особа. Этакая длинноволосая блондинка с тонкой талией. Если уж быть совсем откровенной, то я ей завидовала, как только может завидовать городская девушка, воспитанная на идеалах 90–60–90 и Мерлин Монро. Кикимора была моим местным идеалом красоты, причем идеалом красоты теоретически достижимой, в отличие от той же Василисы, которая была красива в этаком русском стиле. То есть габаритов она была примерно моих, правда обладала при этом огромными василькового цвета глазами и русой косой до колен, редкой красотой и мозгами Циолковского, не говоря уже о муже. В общем, зависть к Василисе могла обернуться только односторонней путевкой в местный дурдом, поэтому я избрала объектом своих мучений Кикимору, которая ко всему прочему обладала удивительной уверенностью в своей неотразимости для каждого встречного поперечного. Было у нее чему поучиться. И вот этот местный, по моим представлениям, идеал красоты с самым возмущенным видом стоял на пороге моей избушки и смотрел на нас обвиняющим взглядом. Мы с Лешим прикинулись местными дурачками и дружно ее игнорировали, заведя разговор о погоде.
— Вы не находите, что это лето выдалось особенно дождливым? — самым светским тоном поинтересовалась я у Лешего.
— Думаю еще рано об этом говорить. Вполне возможно, что дожди скоро прекратятся. Обычно жара у нас в июле — августе. Хотя конечно, на мой взгляд, немного сыровато.
— Сыровато, — взорвалась Кикимора. — Они тут о погоде рассуждают, а то, что там Горыныч погибает им все равно.
Горыныч просто так погибать не будет. Он Змей серьезный. Мы с Лешим переглянулись и посмотрели на новоприбывшую.
— И что там с Горынычем? — поинтересовался Леший.
— У него от этой сырости кости разболелись. Спину, говорит, ломит, сил нет встать. Да еще у левой головы мигрень началась, потому что какой‑то местный герой возле его пещеры уже второй день орет, на бой вызывает. А он даже выползти не может, так кости свело.
Местные герои всегда были основной головной болью Горыныча. Есть он их уже давно перестал из‑за проблем с желудком и строгой диеты, предписанной Лешим и категорически исключающей жареное мясо, ну а поскольку герои о его проблемах не слухом не духом, то Горыныч старался по возможности встречи с ними избегать, потому как был он гуманистом и считал, что убивать надо только ради еды, и уж никак не ради забавы. А позволять рыцарям все время себе головы отрубать, только авторитет подрывать. В общем, та еще была проблема с местными героями. С другой стороны местных героев тоже можно было понять. Народ требовал от них громких подвигов в ответ на широкую славу, а объектов для этих самых подвигов не предоставлял. Вот они и ездили по очереди к злодею, похищающему девиц и поедающему детей, благо ездить было не далеко. В отличие от того же Кощея, который спрятался от всех на острове.