Селфи

И вот тут я разозлился так, что у меня даже свело ногу. Перевернув стул, я оседлал его и впился глазами в Митю.

– А знаешь, что, Кузнецов? – сказал я. – А действительно, давай поговорим. Пофиг на три минуты. Скажи-ка мне, зайка, ты её любишь?

– Однозначно. Всегда. Безусловно. Люблю, – моментально ответил Митя, чем и сразил меня наповал. – А с чего бы мне не любить её? – раздумчиво переспросил Кузнецов. – Она умная, она порядочная, она очень красивая. – Митя сложил в замок руки и потёр большими пальцами кончик длинного носа. – К тому же она – мой друг. Друг настоящий и преданный: она никогда не предаст и никогда не обманет. С ней только одно нельзя делать: воспринимать её в своей жизни, как должное. Однажды я совершил эту ошибку... А знаешь, что помешало мне привязать её к себе?

– Слушай, Митя, а не пошёл бы ты...

– Ты, – сказал Митя. – Мне помешал ты. И, может быть, было бы лучше, если бы тебя, Исаев Андрей, вообще не было в её жизни.

Ещё не вдумываясь в смысл этих слов, я уже подобрался, ожидая, что Митя сейчас закончит прелюдию и попытается дать мне промеж глаз. Но Кузнецов потянулся к бутылке, долил себе ещё в стакан, однако пить не стал. Положив крепкие руки на столешницу, он стиснул левую в кулак, а пальцами правой угрюмо провёл по глади стакана, и поднял на меня зелёные тоскливые глаза.

– Лучше б ей никогда не встречаться с тобой, – тихо и медленно начал он. – Тогда ей бы не пришлось пытаться произвести на тебя впечатление. Не пришлось бы с ума потом сходить из-за того, что у неё этого не получилось. Не пришлось бы плакать у меня на плече. Не было бы потом ни её разбитого сердца, ни её разрушенных надежд. И ей не пришлось бы после того, что ты с ней недавно сделал, ощутить себя полным ничтожеством. Она – девочка правильная, Андрей, просто однажды влюбилась не в того парня... Но самое ужасное заключается в том, что она всё ещё любит этого парня. Она любит тебя. И любит до самозабвения.

Я опустил подбородок в ладони и посмотрел на Митю.

– Прикольно, – сказал я. – Любит она меня вечно, ага... А позволь мне задать тебе пару вопросов? – Митя кивнул. – Скажи, она ведь жила с тобой? Она к тебе переехала?

– Переехала? Да, было дело, – согласно кивнул Митя. И глядя куда-то вдаль, за окно, безучастно заговорил: – К тому времени отчим, воспитавший меня, умер – как все российские мужики, не нашедшие себя, просто спился... А мою мать парализовало. Её съела ревность к моему отцу, и сердце мамы не выдержало. А я, только-только начинавший выстраивать свою карьеру, встал перед выбором: то ли продать квартиру, забить на всё и ходить за матерью. То ли плюнуть на гордость, приползти к родному отцу и попросить у него помощи. То ли вообще, забыть обо всём и идти вперед, по головам павших. А у Иры к тому времени бабушка умерла, и она продала свою квартиру. Продала без размышлений, даже не посоветовавшись со мной. А деньги в больницу отвезла, и они пошли на уход за моей матерью. Вот так Ирка ко мне и переехала тогда. Утром, когда я вставал с кровати, её уже не было: она была в больнице, у моей матери. А ночью, когда я с работы приходил, она ещё не ложилась: сидела и корпела над переводами, лишь бы нам с ней не быть попрошайками, нищими... Ты никогда не заходил на доски Иры в «Pinterest»? – Кузнецов поднял голову. Я подумал и кивнул. – Так вот там много чего осталось от тех её переводов. – Митя перевёл задумчивый взгляд в окно: – Ещё когда её бабушка, Царствие ей Небесное, жива была, все вокруг считали, что Ира со мной по двору гоняет. А она сидела у меня дома, переводила книги и этими своими переводами заколачивала деньги, чтобы её бабушке на лекарства хватало. А я те лекарства доставал... Ире твоей, Андрей Исаев, по юношам гулять было некогда. В отличие от тебя, золотого мальчика, бегающего по девочкам. – Кузнецов поднял стакан и выпил.

А у меня внутри вырос ледяной ком и тут же растаял, окатив меня жаркой волной. Истина, которую я начал прозревать, поворачивалась ко мне во всей своей неприглядности. Но и сдаваться я ещё не спешил:

– Занятная история... Но как мне кажется, ваши отношения этим не исчерпывались. Я, например, в воскресенье ваш бесценный диалог слышал, когда ты за котом своим к ней приезжал, – выдал я Кузнецову.

– Так-так, – медленно протянул тот. Его глаза, точно лазеры, ощупали мое лицо, и я вдруг понял, почему этот «зайка» так рано заслужил в «НОРДСТРЭМ» свою мегагалактическую должность. – А я-то всё думал и гадал, откуда такой книголюб на мотоцикле выискался... Знаешь, Исаев, а мне ведь Ира так и не призналась, что это ты нас тогда караулил. Значит, это она нас с тобой стравливать не хотела... Да, вполне её стиль: ничего себе, всё – людям... Ну да, я хотел к ней подняться. Ну и что?

– Да ничего. Дома, конечно, удобнее бегать на четвереньках, – со злой насмешкой припечатал я. Но вышла у меня только злоба. Кузнецов впился в меня взглядом. Потом захохотал:

– Так вот в чём дело, оказывается... Да ты же ревнуешь её, да?.. И ревнуешь бешено... Ах ты чёрт, а я-то всё думал, отчего ты – по её словам, такой непрошибаемый – взял, да и сам от неё отказался... Мать твою, да ты такой же собственник, как и она. И даже ещё хуже.

– Ревнивый собственник? Может быть, – я не стал спорить. – Но мне почему-то кажется, что если женщина любит, то она не будет прыгать по чужим постелям и уж тем более не будет укладываться в койку одновременно с тобой, с Иванченко, и с.… так, ладно. Всё, хватит. Это не моё дело. – Я начал вставать. – Всё, Кузнецов. Ты выпил. Мы поговорили. Адьёс. А Ира просто молодец, очень уважаю. А теперь отчаливай, и...

– Знаешь, Исаев, вот ничего бы тебе не говорить в отместку за тот понедельник, когда ты пришёл за ней, – явно забавляясь, произнёс Кузнецов. – Но так и быть, скажу... Во-первых, по поводу Иванченко. У Иры было с ним ровно один раз. Между мной – и мною же. Мишка по ней с ума сходил еще со школы. А я, дурак, однажды взял, да и спутался с Ларой... то есть с Голдиной... в общем, это не важно, с кем я спутался. Просто я попытался заставить Иру ревновать. Я хотел вытащить из неё ну хоть какие-нибудь эмоции. Хоть какие-нибудь чувства ко мне. А Ира в итоге отомстила мне той же самой монетой... Слава богу, что рядом с ней оказался Мишка, а не тот, кто подмял её под себя, потом вытер об неё ноги и отбросил от себя, как использованную вещь, обвинив в непорядочности... Чтобы она потом ещё шесть лет сидела и ждала тебя, трясясь за тебя каждый день... Так, да, Исаев? – Спокойный голос Кузнецова безжалостно вколотил последние слова в мой мозг, и в комнате воцарилось молчание.

Митя смотрел на меня с насмешливым презрением. Я потёр ладонями пылающее от неловкости лицо и впервые в споре отвёл глаза первым.

– Теперь, что касается её «беготни на четвереньках», – наблюдая за мной, продолжал «добивать» меня Кузнецов. – Когда ты – или если ты приедешь к Ирке на дачу, то попроси её сыграть с тобой в «пул». У неё на втором этаже бильярдный стол есть.

Я очнулся:

– Не понял. А это-то тут причём?

– А при том, – холодно хмыкнул Митя. – Ну-ка, ты, умник, скажи: что обычно делает проигравший, если двое играют в бильярд «на интерес»?

– Не знаю... хотя нет, знаю… Вот же фак, вот же гадство-то… Проигравший же под бильярдный стол лезет... Ты же играешь в бильярд почти профессионально? Вот она, как проигравшая, и лезет под стол... на четвереньках. – Я мысленно застонал. Реальность продолжала разрушать мою жизнь, и мне становилось всё хуже, потому что теперь к мукам ревности прибавились ещё и муки совести.

– А теперь, Исаев, когда ты наконец-то начал соображать, давай, возрождайся для жизни. Для начала на вот, держи. – И Кузнецов, поёрзав на стуле, вытянул из кармана комплект ключей с брелоком с затейливой монограммой: две переплетенных буквы «I» и «F». И я понял: это были ключи Иры.

– Да перестань ты дергаться, псих ревнивый, – поймав мой взгляд, посоветовал мне Кузнецов. – В последний раз тебе повторяю: у нас с Ирой давно всё закончилось. Увы, нам даже нечего с ней вспоминать. У нас мало, что было. А всё, что было, быльём поросло. И с тех пор мы действительно с ней только дружим. Знаем друг о друге то, что никому не расскажешь..., присматриваем за квартирами, когда кто-то из нас уезжает... Газеты из почтовых ящиков вынимаем... Она кормит моё прожорливое животное. Я её чертовы лопухи, то есть фиалки на окне, поливаю... Она давным-давно ушла от меня, Андрей, потому что ей ты был всегда нужен. Шесть лет назад она перестала лгать себе. Хотя и не смирилась с этим своим выбором... Видишь ли, она боялась, что ты подомнешь её... Но, несмотря на это, она каждый день ждала, что ты придёшь за ней. А теперь еще молится, чтобы тебя нигде больше не подстрелили... Так что, давай, забирай себе её ключи и иди за ней. – Я поднял глаза. Кузнецов кивнул. – Да, ты не ослышался. Повторяю, иди за ней, – настойчиво повторил Митя. – Я сегодня утром забрал Ирку из «Домодедово». Она в Москву вернулась. Ей очень плохо, Андрей. И ей очень больно. И это снова сделал ты... А она – всего лишь женщина. И если она нужна тебе, то сейчас самое время вернуть её. Потому что завтра будет уже поздно. Ты не знаешь её так, как знаю я, – вздохнул Кузнецов, – но поверь мне на слово: если Ирка решит, что ей без тебя будет лучше, то всё будет кончено. Именно так я и её потерял… не обретя... – Митя допил виски и отставил стакан. – Значит так, Исаев Андрей, я был с тобой откровенен. Дай Ирке счастье, если она нужна тебе. Если нет – ты просто вернёшь мне эти ключи завтра. Передашь через кого-нибудь... ну, или как-нибудь. Но после этого даже на шаг к Ирке близко не подходи, иначе я хребет тебе переломаю. Оторву тебе башку, не взирая на все твои техники… Я просто оторву тебе башку за своего лучшего друга. – Кузнецов встал, резко отодвинув кресло.