Страница 17 из 38
— Что же — я тебе кричать на весь двор буду? Ты подойди сюда — тогда и скажу.
Видно было, что ему самому очень хотелось поскорей рассказать мне свои дела.
Я подошел.
Васька огляделся кругом и сказал шепотом:
— В тупик иду, к Порфирию…
— Зачем? — спросил я, тоже шепотом.
— Отец велел привести его к нам. Поговорить хочет…
— А ты ему все рассказал?
— Все, только про наш отряд не говорил. Чуть было не сказал, да подумал — ругать будет.
— Ну, а он что?
— Пойдем, по дороге расскажу.
До самого стрелочного поста мы шли с Васькой молча.
Как только я принимался говорить, Васька махал кулаком:
— Молчи!
И только пройдя будку, Васька стал рассказывать. Илья Федорович не сразу поверил Ваське насчет красноармейца. Думал, Васька либо во сне это видел, либо просто заливает.
А Васька не отстает:
— Скажи, что красноармейцу передать? Соберешь ты деповских или не соберешь?
Ну, Илья Федорович, чтобы отвязаться от него, говорит:
— Хорошо, соберу. Только дай мне после работы руки вымыть, видишь, в мазуте все.
Васька подождал, пока отец помоется, и опять за свое:
— Когда же красноармейца звать?
Илья Федорович видит, что Васька не зря болтает, и говорит:
— Да зови хоть сейчас. Только подальше от станции держись да порознь идите, а то и сам влопаешься и его выдашь. А сперва, говорит, сбегай за Леонтием Лаврентьевичем и за Репко, а за Ильей Ивановичем (это моего отца так зовут) я сам зайду.
— А ты уже бегал? — спросил я Ваську.
— У каждого по три раза побывал, все никак дома застать не мог. Насилу добился.
Мы подошли к тупику.
В сумерках товарные вагоны были похожи на черные дома без дверей и окон.
Мы шли по путям, спотыкаясь о каждую шпалу.
Ощупью отыскали лестницу, которая вела на чердак. Васька задрал голову, посмотрел в темнею дыру чердачной двери и сказал:
— Лезь ты, я покараулю.
Я полез по лестнице, держась за перила, уцелевшие только с одной стороны. С площадки заглянул в дверь — на чердаке никого не было видно.
Я позвал шепотом:
— Порфирий…
Никто не откликался из темноты.
— Порфирий! — сказал я громче.
— Чего кричишь? — спросил снизу Васька.
— Его здесь нету, — сказал я, перегибаясь через перила площадки.
— Да ты на чердак войди. Он прячется, наверно, — прошептал Васька.
Я протянул руку вперед и шагнул на чердак. Доски подо мной заскрипели. Я остановился. Постоял немного и шагнул еще раз. Ноги у меня запутались в чем-то колючем, шершавом, — должно быть, в соломе, — я споткнулся и упал лицом вниз. Сам не знаю, как закричал не своим голосом:
— Васька!
Никто не ответил снизу. Только кто-то быстро-быстро зашлепал по шпалам.
Я кое-как добрался до двери и скатился вниз по лестнице.
Васьки не было. Струсил, удрал!
Долго искал я его по всему тупику, бродя от платформы к платформе. Вдруг вижу — над самой дальней засветился огонек. То вспыхнет, то пропадет. То маленький, как точка, то побольше, как глазок фонаря.
Я прислушался — кто-то разговаривает. Голоса будто знакомые. Один хриплый, другой тоненький. Кто же это может быть? Васька! Его голос! А с кем это он разговаривает?
Подхожу ближе — на платформе сидит Порфирий; он свесил ноги и курит. А перед ним на шпалах стоит Васька.
— А ты чего это на чердаке крик поднял? Струсил, что ли? — спросил Васька, когда увидел меня.
— А ты чего лататы задал? От храбрости, что ли?
— Со всяким это бывает, — сказал красноармеец. -И не так еще испугаешься, когда темнота кругом этакая.
— Ну, что же? Пойдешь, Порфирий? — спросил Васька у красноармейца.
— Надо пойти.
Порфирий тяжело спрыгнул с платформы и закряхтел.
— Ну-ка, ребята, подайте мою палку, — сказал он. — На трех ногах скорее доберусь.
И он заковылял за нами по шпалам и рельсам тупика.
На площади перед вокзалом топтался у фонаря верховой. Он был в черной лохматой бурке, из-за плеча торчало дуло винтовки.
Порфирий остановил нас на углу:
— Надо нам врозь идти, а то попадете со мной к чертям в зубы.
— Да ты же дороги не знаешь, — сказал Васька.
— А я вас не упущу. Только если остановит меня патруль, вы уходите.
— Нет, — сказал Васька, — мы тебя не бросим.
— А если вас казаки сгребут заодно со мной, знаете, что за это будет?
— Не маленькие, знаем, — сказал Васька.
— Ну, ладно, сыпьте. А я за вами следом. Только не оглядывайтесь.
Мы с Васькой пошли через площадь. Шагаем и прислушиваемся, идет ли за нами Порфирий.
За спиной у нас залязгала копытами лошадь.
— У, чертова худоба! — крикнул казак и свистнул плеткой.
Неужели заметил Порфирия?
Лошадь затанцевала по булыжнику и притихла.
Нет, не заметил. Все в порядке. Красноармеец, прихрамывая, идет за нами.
У ворот нашего дома мы остановились. Порфирий не разглядел нас в темноте и прошел мимо. Я догнал его и дернул за рукав:
— Сюда!
Васька тихо открыл калитку и заглянул во двор. Во дворе не было ни души.
— Чудаки вы, ребята, — сказал красноармеец, когда калитка захлопнулась за нами. — Темноты испугались, а виселица вам нипочем — с красноармейцем по улице гуляете.
Скрипнула дверь. На крыльцо вышел Илья Федорович.
— Привел, — сказал Васька.
Илья Федорович наклонился к самому лицу Порфирия.
— Красноармеец? — спросил он. — Какого отряда?
— Балахоновского.
— А как же ты отстал?
— В ногу ранили…
— Ивана Капурина в отряде знал?
— Ивана Захарыча? — спросил Порфирий. — Ну, конечно, знал.
Илья Федорович подумал немного и сказал:
— Постой. Кто еще из наших железнодорожников у Балахонова был?… Шурку Олейникова знаешь?
— Как же не знать! Его на Крутой убили.
— Ну, заходи, — сказал Илья Федорович и пошел к двери.
Мы с Васькой хотели было шагнуть за красноармейцем, но Илья Федорович остановил нас:
— Погоди, ребята. Мы там поговорим немножко, а вы покараульте. Если кто чужой, в дверь стукните.
Мы попробовали спорить, но Илья Федорович только показал нам на крыльцо рукой:
— Тут сиди!
Потом Илья Федорович открыл дверь и пропустил красноармейца.
Мы успели заглянуть в комнату.
Там у стола сидел на табуретке мой отец и перебирал колоду карт. Напротив него сидел Репко, молодой рабочий, слесарь из железнодорожного депо. У окна стоял, поглядывая на двор, Андрей Игнатьевич Чиканов.
— Что они — в карты собрались играть, что ли? — спросил я Ваську, когда мы остались одни.
— А кто их знает, может, и в карты. Тоже умные. Послать послали, а пустить не пускают.
В это время кто-то открыл калитку. Васька пулей метнулся к двери.
— Стой, Васька, — сказал я. — Не стучи. Это Леонтий Лаврентьевич.
Васька перевел дух.
— Фу ты черт, а я думал — офицер какой или казак.
По двору грузно шагал дорожный мастер.
— Здравствуйте, Леонтий Лаврентьевич, — выскочил к нему навстречу Васька. — Мы уже привели красноармейца. У нас сидит.
— А вы что тут в темноте болтаетесь? — спросил Леонтий Лаврентьевич.
— Сторожим, — сказал Васька. — Как бы какой офицер не забрел.
— Ну-ну, смотри в оба.
Леонтий Лаврентьевич похлопал Ваську по спине и пошел в комнату. В комнате громко заговорили, — видно, обрадовались гостю. Потом все опять стало тихо.
Мы с Васькой сидели на крыльце и разглядывали небо: слева — темные тучки, справа — звезды. Было очень скучно. Васька сопел и ерзал на ступеньке.
— Знаешь, Васька, — сказал я, — ты немного покарауль, а я слушать буду. Нечего вдвоем тут сидеть.
— Нет, ты лучше посиди, а я послушаю, — сказал Васька.
— Нет, это неправильно, — сказал я. — Квартира ваша, ты и должен ее караулить…
Ваське нечего было ответить. Он остался на крыльце, а я присел на корточках перед дверью и прилип к замочной скважине.
Говорил Леонтий Лаврентьевич: