Страница 12 из 13
– Неужели моя милая маленькая Валли совершенно не верит мне? Ты обещала быть моей и будешь. Я не позволю отнять у меня мое счастье, хотя и пройдет некоторое время, прежде чем я получу возможность заключить в объятия мою жену.
Герсдорф говорил так тепло и искренне, что слезы Валли высохли, головка ее опустилась на его грудь, и на губах уже задрожала улыбка, когда она спросила:
– Но, Альберт, ведь не так же долго придется нам ждать, чтобы ты успел состариться, как мой дедушка?
– Нет, не так долго! Ведь в таком случае злая, упрямая девочка, которая готова сию же минуту отказаться от меня, стоит мне что-нибудь сделать не по ней, едва ли пойдет за меня.
– О, я всегда пойду за тебя! – воскликнула Валли горячо. – Ведь я так люблю тебя, Альберт, так безгранично люблю!
Он привлек ее к себе, но теперь его голос понизился до шепота, Валли отвечала так же тихо, и конец разговора уже нельзя было расслышать. Минут через пять они вернулись в гостиную, и как раз вовремя, потому что в эту минуту появился Эльмгорст, который, будучи постоянным гостем, не нуждался в докладе.
Наружность Вольфганга еще изменилась к лучшему за последние три года: черты лица стали еще тверже и мужественнее, осанка внушительнее; молодой человек, тогда только поставивший ногу на первую ступеньку лестницы, которая должна была привести его наверх, научился подыматься по ней и приказывать.
В руках у него был душистый букет, и он с несколькими любезными словами поднес его хозяйке. Представлять гостей друг другу не было надобности, потому что Герсдорф уже давно знал инженера, а Валли познакомилась с ним в Гейльборне, где провела с родителями прошлое лето.
Некоторое время шел общий разговор, но скоро общество разошлось: адвокат воспользовался первым удобным случаем, чтобы проститься, а минут через десять ушла и Валли. Ей очень хотелось остаться, чтобы отвести душу и поболтать с Алисой, однако Эльмгорст явно не желал уступать ей внимание девушки; маленькая баронесса чувствовала, что он считает ее присутствие здесь совершенно излишним. Поэтому она тоже простилась и ушла, но в следующей комнате мудро изрекла:
– Мне кажется, там что-то затевается!
Между тем Алиса держала в руках чудесный букет из камелий и фиалок и вдыхала его аромат, но имела при этом в высшей степени равнодушный вид. Богатую наследницу со всех сторон окружали вниманием и любезностью и осыпали цветами; по-видимому, она и сейчас не придавала букету особенного значения. Вольфганг сел напротив и заговорил живо и увлекательно. Он говорил о новой вилле, которую Нордгейм выстроил в горах и в которой в этом году его семья должна была в первый раз провести лето.
– К вашему приезду будет закончена и внутренняя отделка, – сказал он, – сам же дом был окончен еще осенью. Близость железнодорожной линии дала мне возможность лично наблюдать за работами. Скоро вы познакомитесь с горами.
– Но я уже знакома с ними, – ответила Алиса, все еще занятая цветами. – Мы каждое лето бываем в Гейльборне.
– В летней резиденции столичного общества с альпийским ландшафтом на заднем плане! – насмешливо возразил Эльмгорст. – Это не горы, с ними вы познакомитесь только в своем новом доме. Место великолепно, и я тешу себя надеждой, что и сама вилла понравится вам: простая вилла в швейцарском стиле, но именно такой от меня настоятельно требовали.
– Папа говорит, что это маленькое чудо архитектурного искусства, – спокойно проговорила Алиса.
– Я был бы очень рад, если бы мое произведение сделало мне честь как архитектору; ведь, собственно говоря, архитектура вовсе не моя специальность, но дача предназначена для вас, и я не хотел предоставлять ее постройку никому другому; я просил и получил от вашего батюшки право выстроить этот маленький горный замок, который, как он мне сказал, предоставляется вам в личное пользование.
Намек был достаточно ясен, и полученное от отца право было слегка подчеркнуто. Но молодая девушка не смутилась, она только сказала, по обыкновению, вяло и безучастно:
– Да, папа хочет подарить мне виллу, а потому я не должна видеть ее, пока она не будет закончена. Вы проявили большую любезность, взяв на себя ее постройку.
– Напротив, с моей стороны было эгоизмом навязываться, потому что каждый архитектор в конце концов требует награды, и цена, которую я потребую, может быть, покажется вам чересчур высокой. Но вы позволите мне все-таки высказать одну просьбу?
Алиса медленно подняла на него свои большие темные глаза; ее вопросительный, почти печальный взгляд, казалось, искал чего-то в красивых, энергичных чертах молодого человека. В них выражалось оживление, напряженное ожидание, но больше ничего, и вопросительно устремленные на них глаза снова скрылись под опустившимися ресницами. Ответа не было.
Однако Вольфганг как будто принял это за поощрение. Он встал и подошел к креслу молодой девушки.
– Моя просьба очень смела, но смелым Бог владеет. Так я сказал когда-то вашему батюшке, когда просил его представить меня вам; эта поговорка всегда была моим девизом, пусть же она будет им и сегодня. Хотите выслушать меня, Алиса?
Она слегка наклонила голову и позволила Эльмгорсту взять ее руку и поднести к губам. Он заговорил. Это было предложение по всей форме, сделанное почтительно, по-рыцарски изящно, причем голос весьма красноречиво подкреплял смысл слов, только в нем недоставало теплоты… Это было предложение, но не объяснение в любви.
Алиса слушала без всякого удивления: для нее давно не было тайной, что Эльмгорст попросит ее руки, и она знала также, что отец покровительствует ему. Он допустил молодого человека бывать в его доме и уже не раз в присутствии дочери подчеркивал, что Эльмгорста ожидает блестящее будущее, и это в его глазах гораздо важнее гербов аристократов, стремящихся на чужие деньги подновить потускневший блеск своего имени. Сама Алиса была слишком пассивна для того, чтобы проявить собственную волю, к тому же ей с детства внушали, что благовоспитанная девица может выйти замуж лишь за человека, выбранного ее родителями, и она, наверное, не почувствовала бы, что в предложении Эльмгорста чего-то недостает, если бы Валли не пришла в голову идея торжественно возвести ее в звание ангела-хранителя своей любви.
Да, шепот, который недавно долетал до ее ушей, капризные упреки и ласки девушки, всей душой полюбившей серьезного человека – все это звучало совсем иначе! А какой безграничной нежностью дышало все, что он говорил! Здесь же почтительно просили руки богатой наследницы, только руки, о сердце не было и речи.
Вольфганг кончил и ждал ответа. Он склонился над Алисой и спросил с упреком:
– Алиса… вы ничего мне не скажете?
Молодая девушка и сама видела, что должна что-нибудь сказать, но она не привыкла решать самостоятельно, и ее ответ прозвучал именно так, как следовало ожидать от воспитанницы баронессы Ласберг:
– Я должна спросить сначала у отца. Как он решит…
– Я прямо от него, – перебил Эльмгорст. – Я пришел с его согласия и разрешения. Вы позволите мне сообщить ему, что моя просьба и мои желания встретили у вас сочувствие? Могу я отвести к нему свою невесту?
Алиса тихо проговорила:
– Вам придется быть очень снисходительным ко мне. Я долго и тяжело болела в детстве, и это до сих пор еще тяготеет надо мной: меня точно гнетет тяжесть, которую я не могу стряхнуть с себя. Вы будете страдать, и я боюсь…
Она не закончила. Было что-то по-детски трогательное в ее тоне, в этой просьбе о снисхождении в устах молодой наследницы. Рука, которая принесет жениху княжеское состояние. Вероятно, Вольфганг почувствовал это: в первый раз во время разговора в его голосе прорвалось что-то вроде душевной теплоты.
– Не продолжайте, Алиса! Я знаю, что вы хрупкая девушка, которую надо беречь и лелеять, и буду охранять вас от всякого грубого прикосновения жизни. Доверьтесь мне, вручите мне свое будущее, и я клянусь своей… – «Любовью», хотел он сказать, но ложь не шла с языка этого гордого человека, который умел рассчитывать, но не в силах был лицемерить, и он договорил медленнее, – своей честью, что вы не раскаетесь.