Семейщина

Так и не дознались в этот раз никольцы, обманул их Зуда или и впрямь за мир пострадал. Только потом стало известно: недаром принял Зуда нагаечные удары на свою спину, — половину закупленных в городе товаров прибыльно сбыл он там же на базаре подгородным мужикам, остальное распродал по дороге, а доху и шапку у него стащили в соседнем Хараузе, где он, заночевав, гульнул на радостях с проезжим тарбагатайцем.

— Ничего так не достается… За зелененькие и горячих скушать можно, — перебирая хрусткие полоски колчаковских, шептал Зуда.

Сгинувшая слава Елизара и Бутырина не давала ему покоя, «Вот ушумкается эта кутерьма… к анафеме потребиловку. — сам буду хозяином-купцом, — почесывая изрубцованную спину, мечтал Зуда, но тут он вспоминал младшего сына: — Зря Федьша к партизанам затесался… Ой, зря!»

6

Точно снег на голову свалился — прикатил Андрей Иваныч. В длинной до пят дохе, он стоял на пороге, отряхивал с вислых усов ледяные катышки.

— Дядя! — в один голос воскликнули Василий и Федот. Дементей Иваныч поперхнулся от изумления.

— Ну, здравствуйте… — нечаянный гость разделся, и все увидели, что острая его голова — гладкая, как братская полированная чашка, а виски в белом серебре.

— Состарился-то! — всплеснул руками Дементей Иваныч.

— Да и ты не помолодел, — оглядел брата приезжий. — Ведь столько лет пронеслось.

Павловна и Дарушка кинулись накрывать на стол…

— Каким попутным ветром? — спросил Дементей Иваныч греющегося смолевым чаем дорогого гостя.

— Ветер теперь один: революция, — последнее слово Андрей Иваныч произнес раздельно, с каким-то особым ударением.

— Ох, уж эта мне революция… — начал было Дементей.

— Постой, постой! — оживившись, перебил Андрей. — Это ты зря… Я вот всю жизнь мотался… И к чему пришел?.. Сперва рыбу ловил, потом золото искал, о богатстве думал… Счастье не в богатстве, а совсем-совсем в другом.

«Ровно с батькой сговорились… оказия!» — насупился Дементей Иваныч.

— …Я о семейщине нашей много за эти годы передумал. Были мы когда-то пасынками царицы Екатерины. А вот меня на Сахалин сослали, и понял я, что и все мы пасынки самодержавия, пасынки этого строя, системы… Как бы тебе растолковать? Все… и семейщина, и все крестьянство русское. Скотина безрогая — наше имя. Ее можно в окопы гнать… на убой. За что Максим с Леферием головы свои сложили? Во имя чего? Ты это в толк возьми!

При упоминании о погибших сынах Дементей Иваныч заморгал глазами: слеза просилась наружу. Он нутром чуял правоту брата, но правоту эту принять не мог.

Помолчав, Андрей Иваныч продолжал:

— И одна дорога нам, если пасынками дальше оставаться не хотим… одна дорога — в революцию. Пусть будут хозяевами жизни, полными хозяевами… не богачи, а все, кто жизнь на своих плечах держит. Без богачей люди обойтись могут, так я думаю… Я много учился, немало перечитал книг за эти годы… пока скитался и служил. С политическими постоянно встречался. Приходилось подолгу живать с ними. — Он провел ладонью по красным щекам, покрытым густой сеткой синих жилок, грустно улыбнулся. — Видишь, я жизнь не туда истратил… Теперь под конец… настоящее дело нашел… Дай сперва с белогвардейцами расквитаться, заживем тогда! За тем и приехал домой — нечисть эту выживать… помочь… Прослышал: партизанят, за ум взялись семейские мужики. И на Амуре партизанят. Я бы, конечно, и там ввязался. Мне уж теперь ничего не страшно. Сыновья взрослые, ты сам старшего видел — студент, дорогу себе пробьют. Абрамовна тоже с голоду не умрет в случае чего… Захотелось здесь помочь, на родине, повидать вас всех. Потянуло просто.

— Помощников и без тебя хватит, — гневно вырвалось у Дементея.

— Помощников много, это хорошо, — настороженно вглядываясь в помрачневшее лицо брата, мягко сказал Андрей Иваныч и переменил разговор: — Расфилософствовался я… Отец как, скажи, сестра?.. Анисья как?

— Что ж Анисья! — расправил брови Дементей Иваныч. — Жалится на ноги, хворь пристала. Мужик никудышный, пьяница… Дочку твою Анку в Харауз давно замуж выдали. Ахимья ничего себе. Что ей: в войну с девками благодать… живет — не тужит, горя не видит, батька с «царями» своими совсем ума решился, — голос его начинал дрожать.

— То есть как это?

— Да так… сам поглядишь.

— А живет-то он как? Не бедно?

— Не так уж чтобы… — запнулся Дементей Иваныч.

— Не обижаешь? — пристально поглядел на брата амурский наезжий гость.

— Обиды от них больше видели, — выдавил с трудом Дементей Иваныч.

Погостив у сестры, Андрей Иваныч в конце Краснояра нечаянно повстречался с Анисьей.

— Андрей! — беззвучно прошептала она, не в силах перевести дух.

Почудилось ей, что перед нею стоит не живой бывший муж, а выходец с того света, пригрезившийся призрак-наважденье…

По-прежнему грузная, она горбилась, пытливо-старчески разглядывала его, отвечала односложно и безучастно.

«Чужая!» — шевельнулась у Андрея Иваныча горькая мысль, и он долго глядел вслед трясущейся прихрамывающей старухе…

7

На оборский полустанок из тайги прискакали партизанские вершники, спешились, окружили во дворе знакомого престарелого ямщика… Так Иван Финогеныч узнал о гибели дружка своего Харитона.

— Ипат-то, Ипат! — срывающимся голосом закричал он. — Уставщик, богу молельщик… Анафема, душегуб!

Гневная ярость обуяла его, задрожали длинные узловатые руки, на высоком лбу вздулась синяя жила.

— Ничего, дед! И до него доберемся, — принялись утешать его молодые партизаны.

— Ничего?.. Такого сокола подрезали… Ипатовы богомольщики!..

Спустившись с сопки, к партизанам подъехал еще один верховой — сам командир.

— В чем дело? — увидав бушующего Финогеныча, спросил он. Ему объяснили.

Командир слез с коня, положил Ивану Финогенычу руку на плечо:

— А я к тебе как раз ехал, старина… На тебя вся надежда. Видишь, парни у нас все молодые, каждый только свою деревню знает. А ты насквозь по тракту до Бичуры все кругом объездил… охотник, таежный волк… — командир улыбнулся. — Так вот я…

— Говори, — все еще не остыв, сказал Иван Финогеныч, — под пулю не подведу — хоть режь… не из той породы.

— Знаю, отец… Расходись, ребята!.. Так вот. Свези этот пакет командующему, товарищу Лебедеву. На случай, если б тебе пришлось уничтожить пакет, — белякам не давайся с ним! — на этот случай запомни и передай командующему на словах: кулацкие агенты, начетчики Нестер Брылев и Федор Яковлев расстреляны, но у нас есть подозрение еще на некоторых, мы их сейчас проверяем. Под наблюдение взят и Булычев — он совершил с отрядом налет на тугнуйских бурят… С кулацкими агентами пора кончать. Я советую Лебедеву пока отозвать Булычева в штаб: много еще людей идет за ними… Потом: наши здешние отряды готовы к решительному наступлению. Скажи, что все окрестные деревни ждут сигнала к восстанию. Запомнил? Ну да, надеюсь, ты довезешь пакет… А теперь я тебе объясню, как попасть к командующему.

Командир долго чертил прутом по земле, — опасный путь через семеновские заставы, по тракту, через села, направо, налево, в тайгу, за Хилок, в сопки.

— Эк, куда забрался! — расцвел в улыбке Иван Финогеныч и подмигнул командиру. — Найду: места знакомые. Давай пакет..»

Изумление и радость первых минут сменились размеренной деловой беседой. Слишком много тревог, забот и дел было у этих опоясанных патронташами людей, чтобы предаваться воспоминаниям, расспросам, — все это казалось сейчас мелочью в сравнении с тем великим, что вершилось в хребтах, в таежной дремучей округе.

Андрей Иваныч сидел против Алдохи. Рядом сгибались, будто прижатые нависшим потолком землянки, люди в дубленых полушубках.