Заговор Тюдоров

– Я видел ее! – выпалил он. – Она говорила со мной!

Не было нужды спрашивать, кто такая «она».

– Тихо!

Я стиснул его плечо и огляделся: поблизости слонялись несколько конюхов.

– Больше ни слова! – предостерег я и зашагал прочь, увлекая Перегрина за собой во дворец.

Едва закрыв за нами дверь комнаты, я развернулся к нему и потребовал:

– Повтори дословно, что она сказала.

– Ну… она явилась в конюшни после верховой прогулки. Я возился с Шафраном. У него обнаружилась ранка на лбу, – верно, угодило вылетевшим из-под копыт камешком на дороге. Как бы то ни было, я смазывал эту ранку, когда вошла она вместе с каким-то вельможей. Они смеялись. Вельможа кликнул кого-нибудь принять коня, и я вызвался. Когда лорд – она обращалась к нему «милый кузен» – ушел, она заговорила со мной. Она была крайне недовольна. Сказала, что мы не должны были являться ко двору без ее дозволения.

Я испытал безмерное облегчение. Да, это очень похоже на Елизавету.

– Естественно, ничего другого она и не могла сказать, зато, по крайней мере, ей известно, что мы здесь. Что-нибудь еще она говорила?

– Нет, потому что лорд ждал ее снаружи. Она сказала, что у нее голова разболелась от его бесконечной болтовни и она собирается поспать перед тем, как переодеться к пиру у королевы. Да, и еще велела, чтоб я позаботился об Уриане, раз уж украл его.

То было послание для меня. Елизавета хотела дать понять, что будет сегодня вечером на пиру. «Милый кузен», с которым она каталась верхом, конечно же, Кортни. Я просто разминулся с ним. Приди я парой минут раньше – и, возможно, успел бы поближе присмотреться к человеку, чья дружба с Елизаветой меня уже не на шутку беспокоила.

– Что ты можешь сказать об этом вельможе? – спросил я.

Перегрин презрительно фыркнул уголком рта:

– Грубиян, как вся их порода. Когда я принял коня, он мне даже мелкой монетки не дал, хотя у конюшенных мальчиков только и дохода что чаевые. И еще глянул на меня так, точно я собираюсь что-то стянуть, когда ее высочество сказала, что хочет перемолвиться со мной словцом насчет своего пса.

Меня кольнула тревога. Кортни недоверчив – недобрый знак.

– Ты сделал все как надо, – проговорил я вслух. – Теперь она знает, что мы здесь, и не будет застигнута врасплох, увидев меня. Тем не менее я хочу, чтобы ты держался от Кортни подальше. Мне не нравится то, что я о нем слышал.

Перегрин кивнул. Я подошел к сундуку, достал свой новый, с иголочки, камзол ярко-красного цвета и наплечную цепь, завернутую для сохранности в кусок холста. Когда я развернул лоскут, обнажив массивные золоченые звенья, Перегрин громко присвистнул:

– Вот это штука! Пару золотых, верно, стоила, не меньше.

– Не спеши восторгаться. Это подделка. Для тебя я тоже прихватил новый камзол и рукава.

– Только не из бархата. И цепи к ним, бьюсь об заклад, не полагается.

Я рассмеялся:

– Хорошенький из тебя получается оруженосец! – Я похлопал его по плечу. – Поди вымойся как следует да не забудь про мыло. Нынче вечером, друг мой, будем пировать при дворе.

Я нарочно не стал следить за его мытьем и целиком погрузился в собственные хлопоты, пока не услышал за спиной досадливый вздох. Перегрин, уже в новом наряде, неловко застыл посреди комнаты; его непокорные кудри, смазанные маслом, влажными завитками ниспадали на плечи. Зеленый шерстяной камзол подчеркивал изумрудный оттенок его глаз.

– Ты отмылся на славу, – заметил я.

– Все тело чешется, как будто у меня блохи, – скривился Перегрин.

– Так ведь ты все утро провел в конюшне.

С этими словами я повернулся к маленькому ручному зеркалу, которое еще прежде установил на табурете. Закрепив на плечах массивную цепь, я вспомнил об оружии. Я пристраивал за голенищем кинжал, когда Перегрин вдруг спросил:

– Нам тоже грозит опасность?

С ответом я не торопился.

– Если бы ты просто объяснил, что происходит, я бы мог…

Я предостерегающе вскинул руку.

– Ты обещал, помнишь? Никаких вопросов. – И добавил уже мягче: – Мне просто нужно поговорить с ее высочеством. Вполне возможно, что мне понадобится твоя помощь.

Лицо Перегрина просветлело, чего я, впрочем, и ожидал. Повернувшись к дорожной сумке, я достал перо, чернила и лист бумаги. Оторвав клочок, я быстро набросал пару слов.

«Конюшни. Завтра в полдень».

Больше ничего не посмел добавить – на тот случай, если записка попадет в чужие руки. Я сложил обрывок бумаги крохотным квадратиком, без труда помещавшимся в ладони, сунул его под камзол и лишь затем повернулся к Перегрину.

– Хочешь, чтобы я его отнес? – с нетерпением осведомился он.

– Посмотрим, – отозвался я. – Вначале давай выясним, что уготовил нам нынешний вечер. Пойдем. Не хватало еще в первый же день при дворе опоздать на пир.

Гулкий парадный зал был огромен и на диво хорошо прогрет благодаря двум громадным каминам каннского камня, поставляемого из Нормандии. В каминах жарко пылал благоуханный огонь. Обширный свод с выступающими ребрами каркаса был едва различим высоко над головой – его росписи заволакивала пелена дыма от множества золоченых канделябров и факелов в настенных гнездах.

На черно-белом шахматном полу уже толпилось изрядное количество народа, и голоса сливались в неразборчивый гул, когда придворные неспешно, с кубками в руках прохаживались по залу, собирались в кружки и перешептывались, глазея на помост, где были расставлены накрытый бархатом стол и несколько мягких кресел. Я приметил, что многие придворные носят напоказ распятия, усыпанные драгоценными камнями, и медальоны с изображениями святых. Притом что в годы правления покойного короля подобное идолопоклонничество упразднилось, у лондонских златокузнецов, судя по всему, сейчас было работы хоть отбавляй. Разглядел я также державшуюся в стороне группу мрачных людей в высоких черных шляпах и коротких плащах – все сплошь бородатые, с недобрыми хищными глазами, на лицах ни единой улыбки. Я догадался, что это те самые испанцы из делегации Габсбургов.

– Не отставай, – бросил я Перегрину, покуда мы осторожно пробирались между слуг с подносами, разносивших вино.

Нашей целью был ряд столов на козлах, установленных перед помостом. Некоторые ранние гости уже требовали, чтобы их провели на означенные в приглашениях места; дворецкие в ливреях составляли из них очередь. Я надеялся, что с моего места будет виден вход – чтобы не пропустить прибытия Елизаветы. Внимательно оглядев парадный зал, я убедился, что она еще не появилась.

Пока мы с Перегрином томились в очереди, я вдруг почувствовал, что за мной следят. Ощущение было настолько сильным, что по спине явственно побежали мурашки. Я рывком обернулся, испытующе всматриваясь в толпу. Краем глаза я уловил промелькнувшее в павлиньей пестроте нарядов неуместное черное пятно, словно в резком движении взметнулся на долю секунды старый плащ. Крупная фигура по соседству с этим всплеском черноты пришла в движение и буквально растаяла в толпе придворных. Сколько я ни всматривался – даже привстал на цыпочки, чтобы видеть поверх людских голов, – так и не удалось разобрать, что это за человек и откуда он взялся. И все же я твердо знал, что мне не померещилось: он был там, неподалеку от меня.

Перегрин, стоявший рядом, негромко спросил:

– Что такое?

– Не знаю.

Я попытался было протиснуться через толпу, но фигура в черном сгинула бесследно. Затем герольды возвестили появление королевы, и все, кто только ни был в зале, тут же принялись, толкая друг друга, продвигаться вперед. Сердитая реплика, брошенная в мой адрес, напомнила, что я задерживаю очередь. Я поспешил к столу, на который указал мне раздраженный дворецкий, чуть ли не вырвавший из моих рук приглашение. Место мое оказалось недалеко от помоста: достаточно близко, чтобы наблюдать за всем происходящим, не вызывая ни малейших подозрений.

Перегрин оглядел один-единственный стул, предназначенный для меня.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.