Страница 77 из 90
Вероятно посему бросив стремительный на него взгляд и без того скоро идущая Кали-Даруга прямо-таки рванулась в его направлении. И меньше чем через пару секунд вже оказалась подле. И тотчас пухлый ком облака, на коем замерли ноги рани демониц, рывком дернувшись, взмыл вверх, и, зависнув подле поверхности выря застыл. А лицо Кали-Даруги почитай сравнялось с ликом Димурга.
— Мальчик мой, Господь Вежды, — проворковала полюбовно Кали-Даруга, и, протянув вперед все четыре руки, обхватила Бога за щеки. — Мой дражайший, милый мальчик, как вы исхудали… как больны. Что? Что случилось, с моим дорогим мальчиком?
— Кали, — нескрываемо довольно протянул Димург и правой рукой приобнял демоницу за спину. — Я так рад, что ты прибыла с Отцом. Лишь только узнал это от Небо, сразу его послал за тобой… Почему так долго шла?
Последнюю фразу Бог произнес с предыхом, будто задыхаясь от огорчения, и тотчас тягостно качнулся вперед. Может, стараясь стать ближе рани Черных Каликамов, а может просто ослабев. Кали- Даруга также скоро приблизила губы к лицу Вежды и полюбовно облобызала крылья его ноздрей, единожды с тем всколыхав на поверхности щек и носа золотое сияние, дотоль едва проступающее мелкими пежинками.
— Вы же знаете, Господь Вежды, — отметила, все еще не отводя губ от лица Бога Кали-Даруга, и голос ее несколько понизился. — Какие у меня сложные отношения с Зиждителем Небо. Поколь я поняла, что это вы его, мой милый мальчик, прислали… прошло какое-то время.
— Сложные отношения, — и вовсе досадливо повторил Вежды так, словно этим задели не столько Небо, сколько его, и надрывисто вздохнул, сим заставив шелохнуться волосам демоницы уложенным под венцом. — Может пора Кали эти отношения как-то пересмотреть, столько ведь прошло времени. Пора забыть… Забыть в первую очередь, — негромко протянул Димург и резко прервался, ибо зябью боли днесь пошли черты лица демоницы. — Будет, — немедля отметил он, теперь стараясь перевести разговор и легохонько отклонился от рани, чтобы узреть ее лицо. — Должен, кое-что тебе рассказать. Вернее хочу показать… Тебе. Тебе одной. Моя Кали.
Голос Вежды, стремительно сорвавшись, осекся и замер и незамедлительно застыл и сам Господь, глубоко вздохнув всей плотью… каждой клеточкой, жилкой, ниточкой своего естества. Точно задыхаясь не только от слов, но и испытанного, утаенного, а точнее схованого, того, что ноне собирался доверить ей… Ей, Кали-Даруги, рани Черных Каликамов той, оная всегда была ему близка и родственна, также как Отец, Зиждители и Родитель.
— Кали многое из переданного будет доступно только тебе, — добавил Димург и его бархатистый баритон, пробежавшись по безбрежному мареву кружащему округ них, выстроил все фигуры в едином порядке придав им марность цвета.
Рани демониц переместила две свои руки на плечи Господа и нежно их придержав от покачивания, легохонько кивнула, и тому движению вторили сиянием света сапфиры в ее венце. И тогда очи Господа раскрылись вовсю ширь так, что вздыбившиеся короткие ресницы подперли своими кончиками брови. Темно-бурая радужка, не имеющая зрачков, с мельчайшими вкраплениями черных пежин многажды расширившись, словно исторгла из себя те самые крапинки. И они, отделившись от поверхности радужек, направились в сторону третьего глаза Кали-Даруги поместившегося во лбу и полностью заполненного голубой склерой. Крохи пежин, плавно вращаясь, медлительно выстроились в общую полосу и резко дрогнув внезапно принялись кружить по спирали, островатым своим навершием двигаясь в сторону третьего глаза демоницы. Все также неспешно, движение пежин преобразовалось в коловращательный бур, острие какового вскоре достигло глади голубоватой склеры, и энергично тукнулось в его поверхность, кажется, тем рывком пробив в нем темно-синюю дыру. И тотчас внедрившись в сие, явственно бездонные глубины, враз, в том спиралевидном вращении, объединив глаз Кали-Даруги с радужками Вежды. С тем единожды потянув на себя не только сами крупные с приподнятыми уголками очи Бога, но и все его лицо… каждую жилочку… черточку, сосудик на нем… туда в сторону ока демоницы.
Густое черное марево днесь выплеснулось из энергично набирающего скорость бура, объединяющего очи Господа и рани, да на малую толику времени словно схоронило в собственном объеме и их головы, и тела, и дымчатые облака, что плыли подле. И тогда в ускоренном темпе вращающегося черного бура стали появляясь, пропадая, мелькать всплески событий каковые были схованы Димургом, звучать отдельные слова, фразы… звуки… голоса не только Седми, Трясцы-не-Всипухи, Першего, Отекной, Кукера… но даже Яробора Живко, Волега Колояра, Айсулу. Нежданно гулко плюхнув, разорвался бур соединяющий очи Бога и демоницы, и, распавшись на два потока, будто бликами черного света раскидал в стороны остатки пежин и самой кружащей мглы. Оставив витать в дольней комнате лишь отдельным вздохам, стонам, и двум-трем словам, вроде позабытых или не переданных. Вежды тот же миг сомкнул очи, и тяжело задышав, медленно поднял ноги, да развернувшись на поверхности выря, пристроив их сверху, возлег на его дымчатые испарения. Продолжив надрывисто дышать всей плотью, отчего легохонько зарябила материя его черного сакхи. Пару минут в себя приходила и Кали-Даруга, не менее прерывчато дыша и степенно уменьшая в склере третьего глаза темно-синюю приглублую дыру, верно втягивая туда остатки переданного. Немного погодя, полностью схоронив в глазу дыру и придав ему всю ту же голубоватую безжизненность, рани Черных Каликамов подалась вперед и облако, опустившись вниз, сровнялось с лежащим на выре телом Димурга, зависнув обок его лица. Демоница сызнова протянула в сторону лица Бога все свои четыре руки, дотоль недвижно повисшие повдоль тела, и дрогнувшим голосом молвила:
— О, мальчик мой, Господь Вежды, что вы наделали? — полюбовно перста пробежались по коже лица Зиждителя, останавливаясь на сомкнутых очах, посеревших губах, и вздрагивающих крыльях носа. — Почему сразу не сообщили о предположениях Отекной Родителю? Почему не связались со мной? И зачем, зачем так измучили себя? Ведь оногдась я вам, что сказывала про сховать… Это вельми опасно. Это подрывает ваше здоровье. Зачем вы вообще сие научились делать, да еще и втянули сюда мальчика Седми… Мой милый, милый Господь Вежды.
— Кали, Отцу только не сказывай про Крушеца… — чуть слышно прошептал Димург, едва приоткрывая рот, и почти не шевеля губами. — Родитель обещал, что не уничтожит малецыка, только поэтому я возвернул Отекную. Но, что будет с Отцом, когда он узнает, про Крушеца… Узнает, что у малецыка возможно уродство.
— Да, с чего вы взяли, мой милый мальчик Вежды, — вкрадчиво произнесла Кали-Даруга, и чуть-чуть подавшись вперед, стала много ближе к лицу Бога, принявшись нежно лобызать его широкий нос, щеки и толстые губы, каждым поцелуем возрождая на них золотое сияние. — Что у Господа Крушеца будет уродство, может это просто отклонение от нормы… Но мальчик Господь Крушец новое, уникальное творение и он, несомненно, будет отличаться от вас всех. Это иной этап движения Вселенной… Всевышнего и возможно то, что сочла Отекная есть не уродство, не отклонение, а вспять приоритет… достоинство. Да, и Родитель никогда бы не уничтожил мальчик Крушеца, ибо вельми за него боится. Рождение бесценного мальчика есть удача для нашего Всевышнего. Родитель сказал мне, еще тогда после первой жизни плоти, что рождение таких божеств, случается вельми редко, и не во всех Вселенных… И нам! нам всем невероятно свезло, что мальчик Крушец родился, что он жив. Именно по этой причине, по причине особой важности Господа во второй жизни его плоти Родитель сам лечил дражайшего мальчика. И смог спасти от гибели Господа Крушеца, абы в таком возрасте не одна б лучица не перенесла перекодировку… и погибла бы… Да и потом Отекная просматривала лучицу под действием апекса, а он скрывает большую часть его и бесица-трясавица могла просто ошибиться. Не надобно было идти против Родителя, скрывать от него узнанное… Теперь понятно, почему Он так сердит, и даже не пожелал о вас толковать с Господом Першим.